– Но время настанет очень скоро, – чуть позже добавил старик, – скоро состоится судьбоносная встреча!
И в этот же день среди новоприбывших на корабле оказался Морг Лафар, которого добрый человек взял к себе на несколько дней, но, не отличаясь незаурядным умом, он принял молчание, причиной которого была горесть утраты, за козни Дьявола и отвел паренька куда положено. И так уж вышло, что ему уж очень свезло, и в этот день в порт зашел Корабль дураков.
Морган не сопротивлялся, ему было все равно. Он все еще не мог оправиться от безнаказанной незаслуженной жестокости, которую мир неустанно проявлял к нему.
Оказавшись, на корабле, он забился в самый дальний угол. В тот момент, когда к нему подошел Старый Чи, и, подобно тому, как он начал свою дружбу с Отто, Чи радостно, и тихо произнес по-французски: «Добро пожаловать, сынок. Я тебя ждал», – Морг Лафар расплакался, как ребенок, и старик его обнял. И это был последний раз, когда слезы показались в его глазах.
Дневник Вайи
Март 2009 г.
О, милый мой! }Неродившийся еще, может быть, несуществующий, но неутомимо, я все равно, каждую ночь передаю тебе прекрасные сны с луной. Я желаю тебе спокойной ночи, а миру – удачи. Мне кажется, что мир – очень одинок, потому что он слишком большой, чтоб у него были друзья. И слишком необъятный, чтоб его можно было обнять, поэтому я стараюсь мысленно рисовать букетик или просто улыбаться и вручать эти скромные дары миру. }Не то чтобы(Не чтоб) это альтруизм, я, честно говоря, подспудно думаю, что таким образом мы с ним подружимся, и я буду получать то, чего хочу.
Где ты, милый? Я жду, когда ты наконец придешь за мной и заберешь меня далеко-далеко…
Я вот уже несколько дней болею и торчу дома. Не хожу в школу – это плюс.
«Вот выпью зеленый чай – станет полегче», – думаю я.
Но, честное слово, я терпеть не могу зеленый чай.
Терпеть не могу люстру с пятью лампочками, из которых работают только две, этот тусклый душный свет, грязные волосы, которые я не могу помыть, потому что мама орет, что у меня будет менингит, если я не дай Бог помою голову во время простуды, }насморк и отсутствие дождя!
Ненавижу этот удушливый смрад витающего в воздухе «никак» и «нормально», ненавижу заморочки и принципы, недоеденный бутерброд, который укоризненно на меня смотрит, а у меня нет аппетита никакого!
Ненавижу окна с сетками, лучше бы уже комары, чем эта несвобода... Ненавижу просыпаться, сны – это так здорово, так интересно…
Если помечтать… Я хочу быть такой больной, жутко больной и жутко богатой, чтоб я все-все могла себе позволить, и чтоб мой муж укрыл меня спящую и сидел рядом, держа меня за руку и боясь шелохнуться, и читал диалоги Платона... Хотя…нет, уже не хочу, пожалуй.
Хочу считать дождевых червей и не находить это занятие абсолютно отвратительным. Делать что-то просто так, быть свободной. Хочу верить в волшебство и чудеса, в силу доброго слова, а не только интеллектуального превосходства.
Еще я бы не отказалась от умения скептически поднимать одну бровь, как Аня. Ну, так, на всякий случай. Было бы круто!
Хочу, чтоб человек, который рядом со мной, мог держать меня за руку – крепко и уверенно, и его улыбка не была бы способом унизить!
Это все не то! Я чувствую, что не то. Морган ни за что никогда не смог бы сделать меня счастливой! Морган? Аня! Как убого! Я даже наедине со своими мыслями не смею называть вещи своими именами – Аня бы не сделала меня счастливой! Я понимаю, я прекрасно понимаю это – но почему же тогда… Так невозможно без нее? Так остро, так болезненно необходимо чувствовать ее присутствие в моей жизни, даже если мы не говорим или ругаемся, мне так важно знать, что она есть и она рядом, даже когда она ни капельки не рядом, она никогда и не была рядом, мне так важно...
Пойду почищу зубы – между зубов застрял жасминовый листик, я пыталась вытащить его языком – но безрезультатно. Мааааленький такой, но гнусный! Я пожелала своему отражению «Доброе утро!». Улыбнулась зеркалу 15 раз. Вот это магия! Обожаю свои глаза.
Форум
Погружение Вайи.
…Пей! Пей! Пей еще. Чаша должна быть испита до самого дна. Я стою около тебя, ты слаб и изранен, и я вливаю зелье в твое горло.
Милый мой, Морган. Дикий зверь живет в тебе. Он чует кровавые следы, оставленные тобой во мне, и запах крови кружит голову, лишает всякого рассудка. Зверь хочет накинуться на свою добычу, раствориться в безмятежной вседозволенности. Зверь хочет свободы, но боится не справиться с ней, не правда ли? И я… Я боюсь тебя так сильно, от одного твоего вида вдоль позвоночника проходит электрический разряд, и тысячи мурашек танцуют на моей коже. Ты никогда не терял контроля, и даже сейчас, в минуту слабости, ты едва ли примешь мое утешение.
А я здесь, живая и теплая. Я хочу протянуть к тебе руки, провести кончиками пальцев по твоему лицу, и хоть я знаю, что рука, позволившая себе такую фамильярность, тотчас же будет сломана, я все же смею надеяться…
Пей, Морган! Пусть яд овладеет твоим разумом, пусть струится вместо крови по твоим жилам, пусть вытекает из твоих зрачков, забирая с собой твою боль!
Не желая этого, я оказалась внутри твоей головы. Конечно, всему виной мое любопытство. Ты всегда носишь на шее медальон, никогда не снимаешь, а тут оставил его на столе – и я не сумела совладать с ужасным преступным любопытством!
Я открыла его и увидела потертый от времени клочок бумаги, на котором чернилами ты нарисовал свою семью, но только не чернила это были, а кровь…
А с обратной стороны бумага была вся исписана непонятными символами, и как только я прикоснулась к ним – тут же оказалась внутри. И я видела тебя, Морган, видела маленького отчаявшегося мальчика, такого одинокого и беспомощного. И я обняла тебя и принялась поить молоком волчицы, взявшимся невесть откуда, и твоя боль, такая всепоглощающая и невыразимая, будто вывернула меня наизнанку… И я видела, как этот маленький мальчик стал мужчиной, не знающим жалости и отступления, и чувствовала, что боль никуда не делась…
– Что. Ты. Здесь. Делаешь? – услышала вдруг девушка напряженный голос, разорвавший тишину в клочья.
Марин резко }подскочила, лицо ее было все в слезах – }она валялась на полу, в руках зажав медальон Моргана.
Медленно он опустил взгляд на свою святыню, оказавшуюся в чужих руках, и еще более медленно поднял его вновь на Марин.
– Что ты наделала? – прошипел он. – Как ты посмела прикоснуться к?.. – Морган осекся, ему не доставало воздуха. Впервые Марин видела его таким.
– Ты понимаешь, что ты не имела права прикасаться к моим личным вещам? – прорычал Король.
И на секунду лицо девушки странно дернулось, ей стало почти смешно от неуместности этих слов из его уст, от невозможной грусти и боли, от своего дурацкого любопытства и липкого страха, который заполз ей за шиворот.
И Марин попыталась встать, подняться с колен, но неловко зацепилась краем платья за ножку стола, и все это так жалко… и это еще больше распаляло ярость Короля.
– Я… понимаю Вас, – кротко произнесла она, потупив глаза, а затем посмотрела на него, и в ее глазах было столько искреннего сочувствия, что Моргану захотелось ее убить, уничтожить, раздавить мелкую букашку, содрать кожу с ее лица собственными руками, впиться ногтями в ее глаза и вытащить их из глазниц!
Это было последней каплей! В секунду преодолев расстояние, разделяющее их, он рывком поднял девушку на ноги и схватил за горло, упиваясь животным страхом, мелькнувшим в ее глазах. Упиваясь своей абсолютной властью, уже ничего не соображая, он просто хотел отомстить за свое унижение!
