‒ Сейчас она обалдеет от удовольствия. Смотри, ‒ шепнула Флора.

Вынув пальцы, Славик стал вставлять в Иркину задницу свой обрезиненый член. Ее отверстие лишь чуточку посопротивлялось, а затем медленно пропустило его в себя. По бедрам и ягодицам пошла мелкая дрожь. Он вошел в нее полностью, потом так же медленно вышел и снова вошел. Потом стал постепенно ускорять движения, приноравливаясь к ритму Жаниных толчков, и уже через десяток секунд оба распалились и стали чуть не яростно долбить ее в оба отверстия.

И тут она начала сопротивляться.

‒ Пустите. Отпустите меня, ради Бога. Не хочу я. Все. Не могу.

Она говорила негромко, умоляюще, только для них двоих, как бы так, чтобы ее не расслышал муж. Стала отталкиваться от них руками.

Видимо они не поняли ее. Или не желали и не собирались понимать. Ведь они только начали. У них у всех только-только страсть разгорелась по-настоящему. А она вдруг так неожиданно начала брыкаться.

И оба прихватили ее руками, чтобы не смогла выскочить.

И тогда она вдруг закричала во весь голос и задергалась в истерике:

‒ Не хочу! Не хочу! Вонючие! Отпустите! Витя! Витя! Мне про-ти-вно-о-о!

Виктор так рванулся, что обе женщины, сидевшие на нем с двух сторон кресла отлетели на пол.

‒ Витя, Витенька, не хочу я! Не могу больше! Мерзко мне!

А на Виктора уже надвигался вдруг рассвирепевший Миша, держа у своего подбородка крепко сжатый кулак.

‒ Спокойно, Витя. Сядь. Не то врежу счас. По дружбе. Сядь. Ты наших жен работал, мы тебя не трогали. Она потерпит. Счас все образуется. Она сама нам дала. Она хочет. Хочет, я же чувствую. Я должен ее доиметь, понял?!

Он говорил, грозно выпятив вперед губы, надеясь легко припугнуть Виктора. Жан и Славик продолжали долбить, не останавливаясь, спеша, как перед концом света, крепко сдерживая взбесившуюся Ирку в своих руках. А она продолжала неистово кричать.

Виктор рванулся к ней, но тут же получил мощнейший удар в левый глаз и повалился назад, головой на пол. К нему тут же подскочил Валентин. Может, подумал, что Миша его убил. А может, хотел и сам поддать.

‒ Не боись, Валя. Трупа не будет. Через десять минут оклимается. Как раз успеем. Она же балдеет, ты посмотри, посмотри, что с нею делается. Ей нравится. Смотри, как извивается, это же от восторга…

Но Виктор от его слов оклимался почти мгновенно. Вскочил на ноги.

Славик зажал Ирке рот ладонью и продолжал толкать ее в задницу. Она уже съехала на Жанин живот, кусала зажимающие ее рот пальцы и мычала. А Жан испуганно смотрел из-под нее на Виктора. Он видимо острее других чувствовал надвигающуюся трагедию. И онемевшие женщины тоже уставились своими расширенными зрачками на Виктора ‒ видимо в нем появилось что-то, что заставило их онеметь.

Валентин вдруг крепко обхватил его сзади, прижав руки к бокам, ожидая уже двигавшегося к ним для нокаутирующего успокоения Мишу.

Валя конечно сглупил. Миша раскромсал бы Виктора и без него. А так и сам заработал, и ударника подвел.

Со всей силы своей правой ноги Виктор врезал пяткой Мишу прямо в нос. Бить было удивительно удобно, сзади его хорошо поддерживал хозяин квартиры. Нос громко хряснул и Миша оказался в глубоком обалдении. Успел только схватиться рукой за окровавившееся лицо и свалился тюфяком на пол. А Виктор вместе с Валей полетел назад. Ничего с Валей особенного, скорее всего, не сталось, хотя он не стал делать глупых попыток вернуться в вертикальное положение. А Виктор, мягко перекатившись через него задним кульбитом, тут же снова вскочил на ноги. Ирина в это время хватала рукой бутылку с коньяком, готовая запустить ее в оторопевшего Славика. Она уже вырвалась из его объятий, и он только протягивал к ней успокаивающим жестом обе руки, ‒ мол, как бы подожди, не бросай, я тебя больше не трону.

‒ Назад! ‒ громко зарычал Виктор. ‒ Убью! В угол!

И Славик покорно попятился в указанное место, продолжая свой успокаивающий жест. А Жан все еще лежал на банкетке. А женщины все еще не очухались, сидели на полу и смотрели, что произойдет дальше. И даже Лида молчала, обтирая кровь с Мишиного лица.

Они, вероятно, боялись лишнего шума. Соседей боялись. Скандала боялись.

Иринина одежда лежала аккуратно сложенной на диване. Его одежду подала ему Флора, ‒ единственная, кто быстро пришла в себя. Поочередно, ‒ плавки, брюки, рубашку. Потом нашла его барсетку и Иркину сумочку. Удивительно, но она совсем не пугалась его. А глаза ее улыбались, хотя она старалась казаться озабоченной и испуганной.

А на прощанье вдруг сунула ему в руку визитную карточку и какую-то крупную монету. И зажала их ладонями в его ладони.

А потом, у самых дверей, когда он уже пропустил вперед Ирину, вдруг схватила его за руку, чтобы он повернулся к ней лицом, и сказала:

‒ Вы все равно к этому придете. Как и мы. Может, вспомнишь тогда обо мне, а?

Они вышли из подъезда в сумерки. Неужели еще так рано? Или уже утро?

Часы показывали половину десятого. А такси будто специально ожидало их на улице.

И через двадцать минут они были уже дома.

Нагулялись.

Ирка, сбросив брюки и кофточку, первым делом рванулась в ванную обмываться. А Виктор стал разглядывать в коридорном зеркале свою физиономию. Под левым глазом у него красовался приличный фингал. Да и верхнее веко тоже заплыло. Он вдруг как бы о чем-то вспомнил и полез в карман. Вытащил Флорину визитку и монету. Одна гривна. Она дала ему ее, чтобы он приложил холод к своему глазу. Надо же, какая забота. А он об этом даже не подумал.

Ирка стояла под шелестящим водой душем и разговаривала. Ему вдруг почудилось, что в ванной еще кто-то есть и он приоткрыл туда дверь. Нет. Она разговаривала сама с собой, обзывая себя весьма некрасивыми словами. Глаза ее были закрыты из-за намыленности, и она не заметила его подглядывания.

Потом он услышал, как она вылезла из ванной, а через некоторое время очень резко и громко испражнилась.

‒ На тебе, гадость вонючая! ‒ услышал он ее чуть ли не радостный возглас, хотя и тихий, но с близкого расстояния хорошо различимый.

Тут же зашумел унитаз, и она снова заскочила в ванну.

Ему тоже невыносимо хотелось вымыться, но он решил ее не беспокоить. Сел. Стал ждать. Задумался.

Она вышла голая. Сразу бросилась перед ним на колени, уткнулась лицом в его живот и расплакалась. Он не стал ее успокаивать, только положил руки на мокрые волосы и принялся их как можно более ласково поглаживать.

‒ Прости меня, ‒ сказала она, почти выплакавшись. ‒ Столько натворила, дура, на всю жизнь хватит.

‒ Ладно тебе. Я сам во всем виноват.

‒ При чем здесь ты. Это я. Дура! Дура набитая! Мы могли бы сразу уйти. Как только этот придурок стал доставать ее рот. А я… похвастать захотела тобой, когда увидела его обтрепыш. Перед этими кобылами. Дохвасталась… Резких ощущений захотелось. И получила. Х?й в жопу.

‒ Не говори так, Ирка, ты что? Рехнулась?

‒ Жопа! Жопа! Жопа е?аная! И не уговаривай меня, слышишь! Не попка она теперь, а жопа! Ненавижу! Ненавижу ее! Вонючая она, как все они.

‒ Прекрати!

Такого он еще никогда в жизни от нее не слышал. На его окрик она снова разрыдалась и сквозь слезы принялась бормотать:

‒ Витенька, миленький, ты не пустишь их больше на себя, не пустишь? У них в жопах говно. Они все воняют. Витенька, не пускай их больше на себя… не пускай.

‒ Рехнулась, точно. На кой хрен они мне сдались?

‒ Эта кобыла сунула тебе визитку…

‒ Вот она, эта визитка, возьми.

Она стала яростно рвать картонку на мелкие кусочки.

‒ А остальные?

‒ В барсетке. Только Мишкину не рви. Она мне еще может понадобиться.

‒ Боже! Что же это я? Тебе же больно, ‒ вдруг спохватилась она при напоминании о Мишке.

‒ Уже не больно. Ему больнее. Я ему нос сломал.

Зазвонил телефон. Ирка вздрогнула, испуганно посмотрела на аппарат.

‒ Мама, наверное. Я сам.

Оказалась не мама. Оказалась Катька.