сказал:

382

~ А" я уверен, что они дадут две нормы. Наташа слое

на ветер не бросает. И потом, как они пойдут теперь на

попятную? Это ж будет подрыв авторитета комсомола!

— Научили на свою шею,-— фыркнул Сережа и

покраснел, сразу поняв, что сказал глупость.

— Учитель! Услыхали бы девчата,— разговаривать

больше с тобой не стали бы,— бросил^ сердито бригадир,

— Я не то хотел...— смущенно проговорил Сережа.—

Я хотел сказать... вроде и неудобно нам сейчас на двух-

то нормах тянуть.

— Конечно! — неожиданно сменил гнев на светлую

улыбку Яша: он для того и собрал ребят и теперь был

доволен, что мысль это высказана не им самим. —

Сейчас надо продвигаться дальше, а не то вымпел у нас

отберут.

— Что же ты предлагаешь? — спросил Коля.—

Прибавим еще десять процентов, что ли...

— Мелко плаваешь, Николай! — ответил Яша и,

выждав, пока утихнет пронзительный гудок

проходившего за кузницей паровоза-кукушки, сказал,

выделяя каждое слово: — Надо переходить на скоростное

резание.

Кто из них не думал об этом! Генрих Борткевич и

Павел Быков стали их самыми любимыми героями. Но себя

они считали неподготовленными к такому большому делу.

Да и на заводе никто, кроме Глеба и Никиты с Шурфй,

еще не работал на больших скоростях.

— А станки? — спросил Коля.— Их ведь потребуется

переоборудовать.

— Станки переоборудуем. Главное, ребята, в нас

самих. Учиться надо! Геометрия резца,

материаловедение, технология токарного дела. Давайте по вечерам

читать в общежитии. Книги у меня есть. Навалимся

организованно, а?

Ребята молчали. Коля не отводил взгляда от носка

своего правого сапога. Рустем тер глаза, будто их чем-то

запорошило.

— Давай!—тряхнул головой Сережа и, взглянув на

Колю и Рустема, снова притих, будто застеснялся их.

— А вы чего молчите? Испугались? — спросил Яша,

приглядываясь внимательней к друзьям.

— Да нет... чего там!

— Куда иголка, туда и нитка,—ответили ребята. '

383

Сережа как-то странно поглядывал на Колю и Рус-

тема, словно не хотел при них сказать о чем-то таком, что

тревожило и мучило его, как больной зуб.

...В трамвае Сережа сказал бригадиру, мрачно

нахмурив крутой лоб:

— В общежитии заниматься не выйдет.

— Почему? — спросил Яша.

— В карты там режутся — страх! До поздней ночи

гомон стоит. Колька давеча всю получку просадил. И

пьют. По алфавиту!

— Не может быть...— поразился Яша.

— Да, и Рустем тоже.

«Хорош же я комсорг! Хорош бригадир! Ни разу не

, заглянул в общежитие, не поинтересовался, как живут

комсомольцы...» — ужаснулся Зайцев. Вот когда он с

особенной отчетливостью понял, в чем сила наташиной

бригады. «Они всегда вместе, а мы только вышли за

ворота — и уже рассыпались, разбрелись кто куда».

— Что же ты... не призвал их к порядку?

— Призывал... Смеются! «Тебя,— говорят,— красную

девицу, зря в нашу бригаду взяли. Тебе к Наташке надо

проситься».

— А мне... почему ты мне раньше не сказал?

— Не велели. Колька пригрозил: Зайцеву скажешь,

выживем из бригады.

Вон оно что! Теперь понятно, почему Николай и

Рустем с такими кислыми лицами приняли его предложение:

им неохота расставаться с картами.

«Два года работаю с ними и не знал, с кем имею дело.

Ничего не знал. Упрекни меня до этого кто-нибудь в

незнании своих ребят, я бы, пожалуй, обиделся».

В душе закипала злость на Николая и Рустема и

на этого тоненького Сережу, испуганно глядевшего по

сторонам и ответившего ему невероятно идиотской

фразой — «не велели». Больше всего почему-то ужалила его

именно эта фраза.

— А ну пошли! — крикнул он вдруг, с бешенством

сверкнув глазами, и, рванувшись к задней площадке,

выпрыгнул из трамвая, не дожидаясь остановки. Сережа

несколько секунд колебался, потом спрыгнул тоже...

В просторной свежепобеленнои комнате стоял густой

сизый дым, удивительно напоминая парную. На помятых

постелях сидели по три человека, уткнув носы в грязные

384

вееры карт. Некоторые не успели даже снять

комбинезоны. На столе, рядом с густо утыканной окурками

пепельницей, в замусоленной кепке желтела груда рублевок.

— Полундра! — крикнул кто-то на крайней кровати,

когда Зайцев распахнул дверь. Бледное лицо Сережи

колыхалось сзади.

Николай и Рустем переглянулись. Рустем рассыпал

свои карты и пригнулся их поднимать.

Сережа ожидал бури. «Зайцев налетит сейчас

коршуном,— думал он,— вырвет карты, начнет кричать на

комсомольцев». Но в следующую минуту он в удивлении

остановился.

Зайцев весело поздоровался со всеми за руку, на

Николая и Рустема даже не взглянул — будто их здесь не

было.

— Ребята,— сказал он, доставая из кармана бумагу

и карандаш,— комитет комсомола объявляет запись в

футбольную и волейбольную команды и в кружки —

шахматный, автомобильный, стрелковый...

Он перечислял названия кружков, примечая, у кого

из картежников зажигались при этом глаза.

— Пиши меня! В волейбольную!

— Меня запиши в автомобильный! — закричали со

всех сторон.

Игроки молчали, не проявляя пока интереса к его

сообщению, а, может быть, смутно чувствовали, что вся

эта история направлена против обожаемых ими карт.

— Кружка кройки и шитья нет? — спросил вдруг

один из заядлых игроков, токарь из бригады Глеба, Павка

Семенов.

Все кругом засмеялись.

— А ты хотел заниматься? — спросил в свою очередь

Зайцев.

— Нет. Есть у нас тут одна баба — Сережа

Поздняков. Его надо бы туда записать.

Снова раздался взрыв смеха. Громче всех смеялись

картежники.

Сережа обиженно заморгал и с молчаливым призывом

о помощи глядел на Зайцева.

Яша выждал, пока уляжется смех, и вдруг громко

спросил:

— Павка! Сколько ты заработал прошлый месяц?

— Пятьсот сорок,— ответил Павка.— А что?

ф.444 — 25 3S5

— А Сережа получил тысячу двести рублей. Вот и

посуди, кто из вас баба? Ты и одной нормы не даешь, а он

две нормы вырабатывает.

Ехидный смешок ветром пробежал по комнате,

— А все потому,— продолжал наседать Зайцев,— что

ты ни черта по токарному делу не читаешь, не учишься,

а только и знаешь, что карты мусолишь.

— Ну, меня на крючок агитацией не бери.

Павка исподлобья глянул на Якова и хотел что-то

еще сказать, но Зайцев уже обращался ко -всем:

— Годы идут, ребята, и если мы сейчас не возьмемся

за повышение своей квалификации — потом поздно будет.

Так я говорю или нет?

— Верно, Яков!

— Из-за двух-трех шелопаев на все общежитие тень

падает.

— Они живут по принципу: ешь — потей, работай —

зябни! — закричали со всех сторон.

— Это кто шелопай? — вскочил Павка, бросая на

стол карты.

— А хотя бы и ты! — вышел вперед Сережа

Поздняков.— До двух часов ночи горло дерешь — очки считаешь.

А на работе ртом мух ловишь.

— А может быть, меня на работе простои заедают?

Может, наш бригадир нас ни на полст'олечко не учит?

— Старая песня! — отрезал Яша.— Других винить

легко. Ты сам не хочешь учиться.

— Что ж, я не хочу больше заработать? — кричал,

побагровев, Павка.— Я что, враг себе? Скажи,— враг?!

— Нет, ты просто дурак,— спокойно сказал Яша, и

эта спокойная уверенность его тона окончательно

разоружила Павку.— Да, дурак,— продолжал Яша.— Время

гробишь безрассудно. Ты знаешь, что сказал академик

Лысенко? Это глупости,— сказал он,— говорят

американцы, что время — деньги. Время не купить ни за какие