повернулся к Сладковскому, угадав в его улыбке

внутреннюю издевку. — Потому, что думается мне, каждый

из нас должен проверить себя, как перед боем. Мы,

конструкторы и технологи, подобно саперам,

прокладываем производству дорогу к наступлению. Уже получены

чертежи и новая технология. Но должен сказать,

товарищи, эта технология нас не может устроить, хотя Виктор

Васильевич, — он снова метнул укоризненный взгляд в

Сладковского, — и оберегает ее от нашего

вмешательства.

«Ну, разумеется, во всем виноваты технологи. А о

том, что врут чертежи, он молчит!» — негодовал Слад-

ковский, но лицо его продолжало улыбаться.

169

— Технология эта рассчитана, я бы сказал, на

холодную работу. Вот мы, коммунисты технических отделов,

и поставили перед собой задачу — вышибить из нее этот

холодок. И мы это сделаем вместе со всем коллективом

завода. Все!

Булатов проводил Бакшанова

внимательно-одобрительным взглядом. Потом его глаза задучились от

ласковой улыбки: на трибуне стоял беленький, с

детски-припухлыми губами паренек в синем, ладно пригнанном ком-

^бинезоне.

Все узнали в нем давешнего парнишку, который

забрался высоко на стропила и оттуда подавал свой

звонкий, как у жаворонка, голос.

— Товарищи! — воскликнул он, — я ничего еще не

совершил, ничем не отличился. — Он умолк, покраснев от

неловкости и как бы виноватости за свою молодость. —•

Но позвольте, — начал он снова, и голос его все

крепчал и крепчал, наливаясь силой и уверенностью, —

позвольте заверить вас от имени комсомольцев и всей

молодежи завода, что мы, молодые рабочие, не

подкачаем!

Молодежь гулко и долго била в ладоши. Ее др»ужно

поддержали все остальные.

— Как его фамилия-то? — спросил Булатов у

Гусева, кивнув в сторону оратора.

— Зайцев. Яша Зайцев.

— Боевой паренек, — отозвался Булатов, продолжая

внимательно слушать.

— Во всех цехах и отделах мы создадим

комсомольские контрольные посты...

— Комбайн-то еще на бумаге! — крикнул чей-то

насмешливый голос.

— Вот мы и постараемся, чтобы комбайн на бумаге

долго не задержался! — ответил Зайцев, решительно

порхнув глазами в толпу...

Чардынцев стоял неподалеку от триб|уны. Вначале

все его внимание занимал секретарь обкома.

«Так вот ты какой, товарищ Булатов!—думал

Чардынцев, вглядываясь в его лицо. — И там, в глухой

енисейской ночи, и здесь, на народе, — одинаково прост,

собран, проницателен, весел. Есть чему поучиться у

тебя, есть!»

ПО

Но вскоре, сам того не заметив, он уже жадно

вслушивался в голоса ораторов.

И этот седой, величественный дед Ипат, работавший

на Путиловском вместе с Калининым, и энергичный,

непримиримо с кем-то несогласный Бакшанов, и особенно

Яша Зайцев, — порывистый, прямой, неудержимый, как

сама молодость, рождали в его душе какую-то

необычайную, подмывавшую петь, радость.

А в родном его Рыбакове? Деды Фрол и Никифор,

председатель колхоза Потап Дмитриевич, юный бригадир

Танюшка или тот кудрявый парнишка, что в докладе

«Америку на обе лопатки положил», — разве не такие

же и у них небывалые, новые черты?

В раздумье Чардыецева, перекликаясь с его мыслями,

вплелась речь секретаря обкома.

Он говорил о том, что фашисты уничтожили у нас сто

тысяч тракторов и комбайнов, надеясь подорвать

машинную базу колхозов. Но социалистическая

промышленность не оставит крестьянство в беде.

— Что нужно сейчас в первую очередь сделать? Я

отвечу словами выступавших: нужно с новой силой

ударить крыльями и набрать в труде большую высоту.

Нужно не дать самоходному комбайну задержаться на

бумаге. В добрый час, товарищи!

Г лава пятая

Было это той светлой ^майской ночью, когда ни один

советский человек не спал, радуясь долгожданной

победе. Сергей Архипович Луговой и дядя Володя ходили

обнявшись, целуя каждого, кто попадался навстречу.

— Сердце, Володь, будто голубь в небе, весело

крылом машет... А я думал — не доживу,—тихо улыбаясь,

говорил Сергей Архипович.

Рассекая вытянутой правой рукой воздух, Шикин

отрывисто и зычно гремел над ухом приятеля:

— Нам с тобой умирать не резон! Мы два

коренника, весь завод везем. Да! Без нас завод — сирота!

Беспременно!

— Ну, это ты, брат, хватил, — робко останавливал

его Л(уговой. Это распаляло Шикина еще больше. Он

171

освобождал левую руку от объятий и, преградив дорогу

приятелю, кричал теперь так громко, будто перед ним

были тысячи людей:

— Кто малярному делу первый колдун? Володя Ши-

кин! Кто добрых ползавода работать обучил? Серега

Луговой. Беспременно!

Вечером Сергею Архиповичу стало худо. Аннушка

лекарство у дочери раздобыла—«не помогло. Захворал

старик.

После праздников послал жену оформлять расчет. Он,

может быть, добрался бы кое-как и сам, да тяжело было

с завода уходить. Явилась вскоре к нему делегация от

многочисленных его учеников, из завкома пришли,

просили вернуться на завод.

— Размотались все мои нитки, братцы, — отвечал

Луговой. — Одна шпулька осталась.

Через две недели Сергей Архипович встал с постели,

но на душе было такое, будто хворь не прошла, а

усилилась еще более.

Походит Сергей Архипович по комнате, покряхтит,

поохает и опять ляжет. Полежит, забудется коротким,

стариковским сном, потом поднимется, будто

торопится куда, и снова примется шаркать ногами по

комнате.

Или прислонится к окну, долго смотрит, как люди по

улице ходят: все спешат, у каждого дело. А он, Сергей

Архипович, будто та старая, покрытая пылью муха, что

еле-еле ползает по стеклу. Тошно...

Аннушка поглядела на мужа, поджала в раздумье

тонкие губы и шустрой птахой выпорхнула из дому.

Вернулась довольная.

— Гляди, что я тебе принесла.

Сергей Архипович открыл дверь в сени: на полу,

возле верстака, лежали два больших листа жести, коробка

гвоздей и много стальных обрезков.

— Делай фонари для бакенов. Я заказ оформила с

начальником пристани. С самого (устья несла. Поясницу

заломило... дыхнуть нельзя.

— Спасибо, мать. Порадовала ты меня, истину

говорю, порадовала. А поясничку мы горчишничком,

Аннушка...— откликнулся Сергей Архипович восхищенно.

Аннушка заторопилась: она работала во вторую смену.

Он достал свой инструмент, завернутый в чистое

172

рядно, и, усевшись на низкий табурет, принялся за

дело.

Полегчало на душе старика. Труд снова вернул ему

бодрость, и он каждое утро (по гудку) быстро вставал и

садился за работу. Аннушка подымалась позже: готовила

завтрак и долго не могла дозваться мужа к столу. Он

любил эти утреннние часы. После завтрака работа шла

вяло, он быстро уставал.

Й все же точил Сергея Архиповича червяк: скучал

старик по родному заводу. Бессонными ночами и в

зыбких, предрассветных снах вставал перед ним второй

механический цех.

Мелькали знакомые лица, низкий пул

электромоторов и ровный, глухой шум станков звучали сладостной

музыкой. Это были видения его молодости.

Старику чудился незабываемый запах свежей

стружки, сбегающей с резца и едва заметно дымящейся,

приятно обжигали руки горячие, только что снятые со станка

детали...

Сергей Архипович беспокойно ворочался, тяжело

вздыхал. Жена сердито ворчала:

— Да спи ты, пень старый! Скоро совсем с ума

спятишь.

По вечерам Луговой долго читал газету. Он с давних

пор любил следить за «политикой», как он выражался,

понимая под этим словом сложные переплетения