163

дали новому секретарю обкома партии товарищу

Булатову. Я, конешно дело, глазами щупаю весь президиум —

который здесь Булатов-то?

Гляжу, подходит к трибуне широкий в плечах человек,

и как глянул он на нас, меня будто огнем опалило:

он! «Он самый!—тормошу я соседнего делегата за

плечо,—он самый, товарищ Булатов! Ах, мать честная,

до чего же здорово!» А тот делегат не знает, в чем дело,

лицо вытянул и подумал, верно: «Умом тронутый

маленько. И как такого делегатом выбрали?». Ну, по правде

тебе сказать, доклад я плохо слушал. Так перед моими

глазами енисейская та ночка и стояла!

Когда перерыв объявили, окружили делегаты

секретаря обкома, -вопросы стали задавать. Подошел и я.

Вгляделся я в него — голова седая, морщин на лице много, а

глаза как тридцать лет назад — молодые, веселые.

— А вы что молчите? У вас как дела? —спрашивает

вдруг меня товарищ Булатов.

Устыдился я. Слова, что собирался сказать,

разбежались, ровно муравьи.

Потом нахлынуло на меня что-то, душу волной теплой

окатило...

— Помните, товарищ Булатов... бурю на Енисее?

Гляжу, будто солнце прошлось по его лицу.

— Потаи?! Стало быть, верна пословица: -гора с

горою не сойдется, а человек с человеком встретится.

Удивился я: имя запомнил! Сколько людей перед ним

прошло, сколько лет сменилось, а меня, простого рыбака

с Енисея, запомнил!

Обнял он меня крепко, посадил рядом и ну

расспрашивать, — про батьку, про то, как жили, и что сейчас

делаю.

— Как вы тогда, товарищ Булатов, благополучно

добрались, а то пристав Кибиров беспокоился, — пошутил я.

— Добрался, — засмеялся он, — в селе

Монастырском совещание большевиков-ссыльных было. Сталин

собирал. Вот и пришлось бежать. Не у пристава же

(Кибирова разрешение спрашивать.

Подумал я: на совещание! Это за двести-то верст, по

бездорожью, таясь от стражников, одному. А чего стоило

перебраться через Енисей, до сих пор еще память

жива!

Вот и диву даешься иной раз: зовешь какого-нибудь

154

отсталого хлопца на собрание колхоза, — не дозовешься.

А ему, мамкину сыну, только улицу перейти!

Рассказал я товарищу Булатову про наш колхоз, про

трудности, что стояли на пути.

— Вот что, Потап, — положил он мне на плечо руку,—

как тогда на Енисее, так и сейчас скажу я тебе: счастье

сверху не лежит. Подымай руду жизни. Трудом добывай

счастье!

Потап Дмитриевич ухмолк. На задумчиво-строгом лице

Чардынцева дрожали багровые отсветы костра...

Г л ав а третья

Мишин вылетел в Москву рано утром и в тот же день

был принят заместителем министра. Спешность вызова и

многозначительность тона начальника главка,

передававшего это распоряжение по телефону, влили в душу Семена

Павловича новый заряд бодрости. Он любил большие

ответственные дела, в которых можно было проявить

сметку, находчивость и твердость воли. И чем больше риска

.требовало дело, чем труднее и беспокойнее оно было, тем

светлее играла знающая себе цену улыбка в углах

его рта.

В министерстве удивлялись его необычайной

способности находить выход из самых, казалось бы,

безнадежных положений.

Он мыслил быстро, дерзко, решительно и на заводе

многие инженеры не могли угнаться за директором.

Жена его — Машенька, женщина, наделенная щедрой

фантазией, придумывала самые различные домашние

задания и каждый раз при поездке Семена Павловича в

Москву составляла длинный список покупок, который он

в шутку называл «испытанием нервов на прочность».

Вернувшись домой с двумя-тремя покупками, он

говорил, сокрушенно разводя руками:

— Маша, ты вышла из рамок нашего бюджета.

— Знаю, что тебя не перехитришь, — смеясь, отвечала

жена.

Теперь, сидя в кабинете заместителя министра, Семен

Павлович с нетерпением ждал, что тот скажет.

Заместителю министра было за пятьдесят. Крупное, морщинистое

лицо оживляли большие карие глаза.

155

— Ты что-то похудел, Семен Павлович, на охоту,

верно, не в меру ретив.

— Грешен, Александр Николаевич. Летчики мои

новую охоту придумали. С самолета на волков.

Презанятная штука!

— С самолета? Первый раз слышу.

— То-то и оно, что первый раз. Нашлись уже

противники. «Тьи, — говорят, — потатчик вредным вымыслам.

Можно дров наломать». А то осторожненьким этим

человекам невдомек, что один самолет за зиму сотню волков

истребил!—Мишин увлекся, и густой сильный голос его

зарокотал столь громко, что ожидавшие приема в

соседней комнате переглянулись с невольным восхищением:

«Смелый мужик! Гремит, как у себя дома...»

Заместитель министра молча любовался Мишиным.

«Энергичен! Не зря мы остановились на этой кандидатуре.

А ну-ка шарахну неожиданностью. Посмотрим, куда

прыгнет стрелка его настроения». Отыскивая на столе какую-

то бумагу, Александр Николаевич проговорил:

— С волками разберемся. Я сам болельщик этого

дела. Но вызвали мы тебя, дорогой мой, по

чрезвычайному вопросу. — Он заметил, как сразу выпрямился в кресле

и напряженно застыл Мишин. — Вчера состоялось

заседание Совета Министров. Председательствовал товарищ

Сталин. Тебе поручено производство... самоходных

комбайнов..

Мишин откинулся на спинку кресла, удивленно

округлил глаза. Заместитель министра весело сощурился:

— Я не оговорился. Тебе предстоит осуществить

полную реконструкцию завода и наладить серийное

производство полевых кораблей... — Он сделал паузу,

подбирая подходящее слово — ...в необычайно короткие сроки.

Достаточно сказать, что есть решение Центрального

Комитета партии о выпуске в нынешнем же году шестисот

самоходных комбайнов-, из них триста падает на твою

долю.

У Мишина перехватило дыхание, и в первую минуту

он не знал, что ответить. Смелость задания показалась

фантастической.

Вспомнилось,.. Он стоял вместе с Александром

Николаевичем в кабинете наркома. Мишин докладывал об

успешном окончании эвакуации завода.

156

Нарком мягко ступал по широкому ковру и слушал,

играя левой бровью. За окнами прощально пестрели яркие

краски осени сорок первого года...

Мишин волновался, глотал слова, сбивался.

— Когда начнете серийный выпуск машин? — спросил

нарком, внимательно глянув на Мишина.

Этот вопрос застиг Мишина врасплох. Он только что

закончил колоссальную, как ему казалось, работу по

эвакуации завода и к решению второй половины задачи еще

не приступал. Не успел. Последние эшелоны с

оборудованием и людьми были еще в пути, а тем, кто выгрузился на

новую площадку завода, нехватало жилья, труб, дюраля,

эмалита.

Листовой стали не было вовсе: заводы-поставщики

тоже колесили еще по необъятным просторам восточной

части страны.

— Мы предполагаем...

— Предполагают, когда идут на охоту, товарищ

Мишин. А нам нужен точный и определенный срок.

Нарком остановился, пристально вглядываясь в лицо

Мишина.

— Мне Александр Николаевич характеризовал вас как

энергичного и дальновидного директора, а вы,

оказывается, занимаясь эвакуацией завода, вперед не смотрели.

Мишин почувствовал, как прилипла к спине рубашка.

Лицо рдело невыносимо жарким пламенем стыда.

— Итак, какой срок нужен вам, чтобы начать выпуск

самолетов?

Мишин умел рисковать. Смелости ему прикупать не

требовалось.

— Три месяца, — сказал он решительно и покосился

на заместителя наркома: не усомнился бы Александр

Николаевич в реальности срока, а уж он, Мишин, найдет

пути, как выполнить свое обещание.