Французская служба безопасности заинтересовалась двадцатилетним Владимиром Кирилловичем незадолго до смерти его отца.
Полицейское досье великого князя начинается с докладной записки префекта департамента Иль-э-Вилэн министру внутренних дел и директору “Сюрте Насъональ” от 12 июня 1937 года, в которой содержится информация об образе жизни и поведении Владимира Кирилловича. В записке говорится, что он проживает в Сен-Бриаке на вилле “Кер Аргонид” и “ведёт очень уединённый образ жизни”. Великий князь обладает нансеновским паспортом, с которым совершает частые поездки за границу, особенно в Германию, а также в Румынию. “Его поведение, достоинство и порядочность не дают оснований к каким-либо неблагоприятным отзывам о нём, — отмечал префект. — Тем не менее он никогда не проявлял подлинных франкофильских чувств. В этих условиях, а также по причине отсутствия у него контактов в регионе, у меня не было возможности узнать его отношение к возможному вступлению в ряды французской армии”.
В Сюрте очень интересовались, не последует ли Владимир Кириллович примеру своего усопшего в октябре 1938 года родителя и не возложит ли на себя императорский титул?
В служебной полицейской записке от 23 ноября 1938 года отмечалось, что под давлением влиятельных монархистов — князя Горчакова, Александра Крупенского, Николая Маркова и генерала Нечволодова, “инспирируемых из Берлина”, — великий князь отказался воспринять звание “императора всероссийского”, ограничившись титулом “хранителя российского трона”. Подобное решение, по мнению аналитиков Сюрте, было продиктовано стремлением объединить вокруг великого князя “как можно большее число русских патриотов".
В Сюрте полагали, что определённые круги в нацистской Германии рассчитывают поставить юного великого князя во главе прогерманского Русского национального фронта, но этому якобы мешают отношения императорской семьи с просоветской партией младороссов, возглавляемой Александром Казем-Веком. “Из-за этого, — посчитали в Сюрте, — великий князь Дмитрий Павлович, вдохновитель «молодых русских», покинул ряды этой партии”. Данное обстоятельство, по мнению аналитиков Сюрте, должно было ослабить советское влияние, ощущаемое с некоторых пор в императорской фамилии.
Французская контрразведка подготовила для министра внутренних дел справку о Казем-Беке, с которым и связывалось это советское влияние. Казем-Бек, отмечалось в справке, “считается в кругах русской эмиграции агентом ГПУ”. Далее говорилось, что Казем-Бек тесно связан с бывшим царским военным атташе во Франции генералом АА. Игнатьевым, перешедшим на советскую службу, а через своего заместителя по партии младороссов Григория Чапчикова — с неким Хомутовым, входящим в окружение великого князя Владимира Кирилловича. Казем-Бек, как утверждалось в справке, публично отстаивает правомерность для России советско-германского пакта, по которому ей были возвращены Прибалтика, Бессарабия и другие территории, составлявшие часть Российской империи.
По всей видимости, информация, сообщённая Сюрте относительно Казем-Бека, произвела должное впечатление на министра внутренних дел. Осенью 1939 года Сюрте получила приказ положить конец деятельности младороссов и изъять всю партийную документацию, хранившуюся на квартире Казем-Бека в Париже. Впоследствии архив партии младороссов, включая переписку Казем-Бека с великим князем Дмитрием Павловичем, оказался в Москве вместе с другими документами Сюрте. В Москву же после войны перебрался и сам Александр Львович Казем-Бек, принявший советское гражданство.
В полицейском досье великого князя сохранилась записка Сюрте (от 5 января 1939 года) о связях с великим князем части украинской эмиграции, возглавляемой Андреем Мельником.
Постоянной заботой Сюрте стало выявление просоветских и прогерманских настроений в окружении Владимира Кирилловича. Подозрение в связях с НКВД пало даже на супругу одного из дядьёв великого князя.
В досье содержится докладная записка инспектора мобильной полиции (подпись неразборчива) дивизионному комиссару 13-й региональной бригады (Ренн) от 10 февраля 1939 года, содержащая подробные сведения о ближайшем окружении Владимира Кирилловича на его вилле в Сен-Бриаке с указанием возраста и обязанностей того или иного лица. Из непосредственных помощников названы личный секретарь адмирал Гарольд (Густав) Граф (1885 г.р.) и второй секретарь Дмитрий Сенявин (1886 г.р.), друг великого князя. Четыре человека составляли охрану Владимира Кирилловича, находившуюся при нём (по два человека днём и ночью): Вольдемар Хельстовский (1877 г.р.), Анатолий Хельстовский (1917 г.р.), Михаил Говорухо-Отрок (1898 г.р.) и Вольдемар Раутман (1894 г.р.), по совместительству личный шофёр великого князя»[152].
В том же 1938 году преемственное признание сына великого князя Кирилла подтвердил и следующий глава Зарубежной Церкви митрополит Анастасий (Грибановский). Оба митрополита исходили из того, что русская эмиграция нуждается в монархическом вожде, тем более накануне назревавшей войны, и принцип первородства тут важнейший. Мол, нечего быть дотошными в столь смутные времена, ведь и до законов Павла I престолонаследие на Руси не имело строгих ограничительных условий.
Именно эта позиция руководства Русской Зарубежной Церкви стала первопричиной того, что после смерти великого князя Кирилла Владимировича подавляющая часть русской политической эмиграции признала права его сына, которому, в отличие от отца, «не в чем было каяться».
В самом начале декабря 1938 года Владимир Кириллович получил приглашение от своей тёти инфанты Беатрисы срочно ехать в Лондон для обсуждения вопроса о его личном будущем.
Утром 9 декабря великий князь и Г.К. Граф поездом «Золотая стрела» выехали из Парижа в Лондон. Там их встретила сама инфанта и повезла к себе. Она по-прежнему жила в одном из дворцовых коттеджей Грингардена.
Инфанта объяснила, что посчитала своим долгом вызвать Владимира Кирилловича для обсуждения его будущего, поскольку её сестра Виктория Фёдоровна завещала ей заботиться об её сыне. Инфанта сообщила, что сестра обсуждала с ней вопрос, какое образование наиболее удовлетворило бы Владимира Кирилловича. При этом она высказала мысль, что, зная большую склонность её сына к технике, она думала, что, может быть, ему было бы наиболее интересно изучать практически какую-либо её отрасль. Исходя из этого, инфанта советовала Владимиру Кирилловичу поступить на какой-нибудь завод студентом-практикантом. Что же касается университета, то она полагала, что великий князь мог бы его закончить позже, то есть после того, как получит какую-нибудь специальность по одной из отраслей техники.
Великому князю идея понравилась, и он выбрал авиационное производство. Инфанта обрадовалась, что Владимир так легко согласился. Оказалось, что она советовалась по этому вопросу с английским королём Георгом VI и королевой, и те одобрили эту идею. Более того, король обещал помочь великому князю устроиться на завод по его желанию.
Однако вопрос о работе на заводе решён не был, и Владимир Кириллович уехал в Париж. В январе 1939 года он посетил Берлин, где имел встречу с Зивертом — крупным функционером нацистской партии.
В Англию Владимир Кириллович вновь приехал лишь 28 февраля 1939 года. Работать на авиационном заводе русскому великому князю британские власти не разрешили, и он выбрал завод шарикоподшипников в городке Стенфорде. Там Владимир и проработал несколько месяцев студентом-практикантом под фамилией Михайлова (уж очень приятно было «косить» под Петра Великого). Периодически на недельку — две великий князь убывал отдохнуть в Сен-Бриак (благо, всё рядом). Помимо скромного жалованья студента-практиканта Михайлов получал солидную королевскую стипендию.
Однако в Европе вскоре запахло войной, и 7 августа 1939 года Михайлов покидает завод в Стенфорде и едет во Францию, чтобы снова стать там великим князем. Он очень ждёт войны, которая должна принести ему корону.
