КУХУЛИН (подходит к двери). О вы, возросшие в гнезде высоком, Вы, ястребы, летавшие со мною, Глядевшие на солнце, снова вместе Мы можем полететь по воле ветра. Король же требует повиновенья, Я речи слушаю его с утра, Но больше не могу. Скорей в конюшню — Пусть колесницы запрягают быстро, Не медля, шлите вестников к арфистам, Найдем поляну где-нибудь в лесу И спляшем там. МОЛОДОЙ КОРОЛЬ. Дай клятву, Кухулин, Хотим мы, чтоб на верность дал ты клятву. КУХУЛИН. На верность чтоб поклялся Конхобару? КОРОЛИ. МОЛОДОЙ КОРОЛЬ. КОНХОБАР. Из них никто не хочет беспокойства С тех пор, как стали жить они в достатке. КУХУЛИН. Так кто ж переменился – я иль вы? И я опасен стал? Да нет, неправда. Теперь другие вы при женах, детях И не хотите следовать за мной, Ведь я, как прежде, словно птичка волен, Хотя пора бы годам кровь разжижить И успокоить буйный нрав. Ну нет! Я тот же Кухулин. Но воля ваша, И я клянусь на верность солнцем, светом, Водой, луной и воздухом. Еще? КОНХОБАР. Огонь зажжен от наших очагов, Свидетели мои – мужи седые, Твои – младые короли. Пусть жены Огнем очистят все дома, порожки И по обычаю закроют двери, Потом споют нам то, что сочинили Законники былых времен, чтоб выгнать Отсюда всех колдуний, ведь клятвой можно Связать свободу мужа, не жены. Так пусть звучат слова, которыми Прогоним жен, познавших превращенья, Колдуний, взявших ветры в свой полон. Конхобар восходит на трон. ЖЕНЩИНЫ (после первых нескольких слов они поют совсем тихо, чтобы все прислушались к их словам). Ты гори, огонь, гори, И колдуний ты гони, Пусть не губят никого И не рушат ничего. Пусть бежит исконный враг От тебя, порог, от тебя, очаг, Вы гоните нечисть прочь, Нецелованную дочь Тех стихий, что для людей Тайна неба и морей. Ведьмы, на погибель королям, Взяв песок и глину пополам, Лепят кукол – в реку опускать И позлее колдовать. Могут в псов они их обратить, Чтобы мучить и убить Из каприза одного. Заколдован если кто, За колдуньями пойдет, Путь-дорогу к ним найдет, Чтобы силу им отдать, Самому бессильным стать. Ведьмы ж умастят себя От макушки до носка, Взяв единорога жир, Чудесной силы эликсир. Трижды будет жалок тот, Немощный, больной урод, Кто к колдуньям в плен попал, Он, считай, уже пропал. Горький и смертельный яд Ласки сладкие таят, И целуют ведьмы, чтоб учить: «Будешь ненависть любить». На любовном колесе Головы теряют все, Но колдуньям мил пожар, Если дан им верхний жар. Все мечи пусть вволю пьют И на землю пусть не льют Эль из древней чаши сей — Клятва будет тем верней, — Чтоб не взял у нас наш враг Наш порог и наш очаг. КУХУЛИН (говорит, пока они еще поют).
Я клятву дам и стану с этих пор, Кем вы желали видеть Кухулина, Птенцы из моего гнезда, однако Не думал я, что немила вам станет Та жизнь, с которой кровь бежит быстрее, Пусть коротка она, да и свободный Вам прежде был приятней дар. Ну что ж. Покончим с прошлым. Слово я сдержу. Негоже требовать назад подарки. Но конь, взбрыкнув, ломает колесницу И получает взбучку. Как быть с клятвой? Две Женщины, продолжая петь, склоняются перед Кухулином, держа сосуд над головой. Он простирает руки над огнем. Клянусь покорным быть я Конхобару, Клянусь я в верности его сынам. КОНХОБАР. Теперь едины мы, как это пламя, Тебе принадлежит мой разум, мне же — И сила, и воинственность твоя. Мечи в огонь, чтобы всегда служили Порогу с очагом. Короли полукругом встают на колени перед Женщинами и Кухулином, который опускает меч в огонь. Короли тоже опускают свои мечи в огонь. Третья Женщина стоит в глубине сцены возле большой двери. КУХУЛИН. Огонь веселый Возлюбленной милей, жены и друга, Ты закали нам волю, дай надежду И дружбу подари меча!.. Песня становится громче, и последние слова слышны совсем ясно. Слышится громкий стук в дверь и крик: «Откройте! Откройте!» КОНХОБАР. Наверное, король из опоздавших. Ему откройте дверь, пусть знают все, Что клятву верности дал Кухулин И в подтвержденье пили огнь мечи. Третья Женщина открывает дверь, и входит Юноша, держа в руке обнаженный меч. ЮНОША. Короли бросаются к нему, но их опережает Кухулин, который становится между Юношей и Королями. КУХУЛИН. Мечей-то сколько! А он один. И Айфе далеко. |
