«Больших дел не сделаете!..» — Кулешов вспомнил гражданскую войну. Тогда он бомбил белогвардейцев на плохих самолетах. — «Больших дел не сделаете?» — мысленно повторил он. «Нет, сделаем! — ответил он. — Да еще как сделаем!.. Обработаем фашистов так, что все к месту прилипнут!»

На чистом листе бумаги он ставил отметки. «Первую группу самолетов я поведу сам, вторую — Рыжов. Потом, вот на этом рубеже, мы разобьемся на более мелкие группы. А здесь, — он остановил карандаш восточнее Локотни, — полетим парами. И будем долбить до тех пор, пока у нас хватит сил!» — Он выпрямился и, улыбнувшись Вере, махнул кулаком:

— Долбанем?

— Долбанем, товарищ командир! — весело ответила Вера.

— Вдребезги разобьем их?

— Вдребезги!

— И точка! — Кулешов провел по карте красную линию на Звенигород, а у надписи «Введенское» повернул карандаш на запад и повел эту линию по лесу, немного севернее дороги, на Рузу. У деревни Локотня он нанес несколько стрелок, указывающих на юг, обозначил разворот и потянул красную линию прямиком на аэродром.

— Я назначил Урванцева командиром вашего звена, и вы должны ему беспрекословно подчиняться! Он хороший парень, из него будет прекрасный летчик-истребитель, — не отрываясь от карты, сказал он Вере.

— Если он хороший, почему же его не направили в летную школу?

Кулешов строго взглянул на Веру.

— Бывают разные обстоятельства, ни от него, ни от нас не зависящие, — сказал он.

Вера почувствовала, что допустила бестактность, и сконфузилась. Она нерешительно шагнула к столу.

— Садитесь, Железнова, сюда. — Кулешов пододвинул Вере табуретку и подал ей чистую карту. — Нанесите на эту карту задачу и маршрут.

Сделав последний синий кружок на карте, Вера задумалась. У нее возникло желание в свой первый бой пойти коммунисткой. Достойна ли она этого? Ей вспомнилось, как она спрашивала совета у отца, когда вступала в комсомол, и как ответил отец: «Если ты чувствуешь себя честной, правдивой и до последнего дыхания преданной своему народу, своей Родине, то ты — комсомолка...»

Задумавшись, Вера даже не заметила, как Кулешов вышел из палатки, не видела, как вывалился из печурки чадный уголек и едкий дым стал подползать к ней.

Вошедший в палатку Рыжов бросил уголек обратно в печурку и удивленно посмотрел на Веру.

— Что с тобой, Железнова? — спросил он.

Вера вздрогнула. Она не слышала, как он вошел.

— Да так, задумалась, Петр Алексеевич...

— О чем же?

Вера нерешительно посмотрела на Рыжова: сказать или нет.

— Можно мне с вами посоветоваться? — наконец спросила она.

— Ну конечно, Железнова, — ответил Рыжов. — Буду рад, если смогу помочь тебе.

— Видите ли... Я бы хотела вступить в партию... Могу ли я?.. — сбивчиво проговорила Вера и от волнения крепко, до боли в пальцах сжала в руке карандаш.

— Ах вот оно что!.. — Рыжов подошел к Вере и положил руку на ее плечо. — Можешь!.. Хорошая будешь коммунистка. — Вера посмотрела на него радостными глазами. — Заявление написала?

— Нет еще... Просто так думала... И потом надо найти поручителей...

— Я за тебя поручусь!.. Пиши.

Черная, залитая дождем земля сверху казалась лакированной. Изнуренные кони с трудом тащили орудия по разбитой дороге. За ними, оставляя сизый дымок, медленно двигались «катюши» и тяжелые грузовики. Веру возмущало, что такое новое, такое могучее оружие задерживают. Ей хотелось крикнуть: «Что вы смотрите, артиллеристы! Пропустите «катюши»! Но она тут же убедилась, что артиллеристы ни при чем: на узкой дороге свернуть было некуда, кругом грязь и вода. Она в досаде покачала головой и прибавила газу, догоняя самолет Урванцева.

Порывистый ветер бросал его самолет из стороны в сторону. Но ей показалось, что Урванцев ведет его небрежно, со своей обычной ухарской бесшабашностью.

«Так и звено поведет!.. Какой из него командир? — подумала она. — Лучше бы назначили Тамару!..»

Внизу сквозь пелену дождя, словно за рябым стеклом, показалось Введенское. Пролетев над перекрестком дорог, Кулешов резко повернул свой самолет в ту сторону, откуда доносилась канонада.

Под самолетами простиралось желтое поле. На нем большими темными пятнами обозначались артиллерийские окопы. В окопах вспыхивали огненные языки.

По проселку с горы мчались двое конных; оврагом, в сторону передовой, тянулась пехота; из кустов взвивалось вверх пламя минометов. Черными мохнатыми комьями взлетала при разрывах земля. Чем ближе самолеты подлетали к переднему краю, тем больше становилось черных летящих комьев.

Вера увидела длинный ряд окопчиков, к которым тянулись блестящие от дождя тропки. В одном из них были люди в шинелях и кожаных пальто. Вера поняла, что это командный пункт, а люди в кожаных пальто — командиры, руководящие боем.

«Вот и папа, наверное, так стоит где-нибудь под дождем...» Она даже не предполагала, как близка от истины. Действительно, внизу, в этом окопчике, теперь уже оставшемся далеко позади, командовал боем ее отец...

Кулешов стал набирать высоту. Поле помутнело в сизой сетке дождя. Вера впервые перелетала днем линию фронта и теперь, каждую минуту ожидая появления врага, испытывала какое-то необычное напряжение.

Пролетев еще километра два вслепую, Кулешов снизился и повел отряд летчиков над лесом. Вот он качнул свой самолет — это означало «Внимание!», — потом качнул еще дважды и круто повернул налево.

Вера развернулась и оказалась справа от Урванцева. Внизу, впереди себя, она увидела что-то вроде просеки. Но это была не просека, а забитая танками, артиллерией и пехотой дорога. Здесь они должны атаковать врага. Вверху слева блеснул разрыв, потом второй. Верино сердце застучало гулко и часто, нервы напряглись до предела.

Вера последовала за Урванцевым вправо, на ось дороги. Оказавшись над танками, она рванула рукоятку сбрасывателя бомб и почувствовала, как подпрыгнул, освободившись от груза, самолет. Внизу один за другим гулко загрохотали разрывы.

Уходя от зенитного огня, Вера круто развернула самолет налево и, навалившись на борт, посмотрела вниз, туда, где еще взрывались и пылали танки, выбрасывая вверх черный, густой дым.

На аэродроме девушки бежали за Вериным самолетом до самой заправочной площадки. На бегу они ее о чем-то спрашивали, что-то кричали. Всем хотелось знать, как она себя чувствует, что испытала, как вел себя самолет. И когда, вырулив самолет на стоянку, промокшая насквозь, Вера спрыгнула на землю, девушки подхватили ее под руки и повели в палатку.

В палатке сидела Тамара и сушила перед печуркой ноги. Увидев Веру, она вскочила и, как была босая, бросилась ей навстречу, обняла и расцеловала.

Валя и Гаша стащили с Веры сапоги и комбинезон.

— Грейся, сушись, Верушка!.. — говорила Тамара. — Ведь скоро снова лететь.

Вере сунули в руки кружку с горячим чаем и ломоть хлеба с салом.

Сквозь трескотню самолетов с аэродрома донесся крик: «Сергеева, Борщева!»

— Ну, девчата, нам пора, — сказала Валя.

Схватив планшет, она кивнула Гаше:

— Идем скорей!.. — и выбежала из палатки.

Гаша пожала подругам руки, улыбнулась и бросилась за Валей.

— Ни пуха ни пера! — крикнула им вдогонку Вера.

Было слышно, как шлепает грязь под их ногами, как удаляются их шаги, как, взяв старт, еще сильнее застрекотали самолеты.

Наконец все стихло.

Девушки переглянулись.

— Подполковник снова полетел, — сказала Вера.

— Говорят, у него погибла семья.

— Я тоже слышала об этом...

В соседней палатке внезапно грохнул хохот.

— Чего они ржут? — удивилась Вера: таким неуместным казался сейчас этот хохот.

— Пусть себе ржут на здоровье! — сказала Тамара, болтая босыми ногами перед раскрытой дверцей печурки.

Когда хохот наконец стих, до них донесся голос Урванцева. Костя рассказывал о своем полете, изрядно прибавляя к тому, что было на самом деле.