Корчма работала в светлое время. С наступлением темноты окна плотно закрывались надежными ставнями, но посетители зачастую задерживались допоздна.

Местной администрации, полиции и даже агентов СД Кудюмов не очень-то боялся, так как за всякую ему услугу каждого щедро благодарил. Некоторым гитлеровцам даже устраивал продовольственные посылки в Германию. Больше всего боялся своих односельчан. Они видели, как хозяева корчмы раболепно встречали и провожали врагов, и при встрече не раз со злобой бросали хозяину и хозяйке:

— У-у, гады! Придут наши — своей кровью захлебнетесь, предатели!

Но, к их удивлению, наши не приходили, хотя недалеко на Вадинской ветке и в ее районе хозяйничали вадинские партизаны соединения Сергея Ивановича Иовлева. За последний месяц 3-я бригада разгромила гарнизон 20-й танковой дивизии; отряды «Буденного», «Щорса» пустили под откос по воинскому эшелону, а отряд «Лазо» взорвал целых два.

Наконец у местных ребят лопнуло терпение, и они в один субботний вечер собрались в бане крайней усадьбы и постановили: уничтожить осиное гнездо вместе с Кудюмовым и Кудюмихой.

Но как? Подкараулить и убить на улице? Но сбегутся полицаи, и тогда деревне хана!

— Подговорить деда Гришу, дать ему гранату, и бабах! — прозвенел почти детский голосок. — Ведь он наш человек, бывший партизан.

— Все это так, но дед Гриша может погибнуть.

— Подкараулить где-нибудь на дороге, шарахнуть железкой по голове, и делу конец, — посоветовала из-за каменки девчина.

— Ты, что ли, будешь в такую морозюку у дороги сидеть?

— Может, посоветоваться со стариками? — спросил ребят парень, сидевший на лавочке у окошка.

— Спроси, так еще выпорют, — хихикнула та же девчина.

— Пожалуй, так, — пробурчал парень у окошка, и наступила тяжелая тишина раздумья. — Идем ва-банк! — шлепнул он по скамейке. — Я порешу этих гадов. Кто со мной?

— Я! — многоголосо откликнулись сидящие.

— Тогда слушайте план. Налет завтра. Как только вывалится из корчмы последний фриц.

— Согласны, — прогудели ребята.

Проводив последнего посетителя, Михаил Макарович вышел в сени и принялся очищать порог от снега.

Дед Гриша, услышав скрежет лопаты, поспешил ему на помощь.

Вдруг, словно из-под земли, из-за калитки выскочили два паренька и остановили его:

— Дядя Гриша, не ходите!

— Это почему же? А ну! — оттолкнул их дед Гриша и побежал к крыльцу, так как оттуда доносился странный топот ног.

По шуму Михаил Макарович почувствовал что-то неладное в поведении ребят и решил притаиться в сенях.

Ребята опрометью влетели в горницу. Лида, мывшая пол, с перепугу так и замерла с тряпкой в руке.

— Ни звука! — наставил на нее пистолет коренастый парень. — Где хозяева? Ну!

Дверь распахнулась, и с порога Михаил Макарович ответил:

— Я хозяин.

Парень мгновенно обернулся, вскинул пистолет, но в этот момент Лида ударила мокрой тряпкой по его руке, раздался выстрел, и Михаил Макарович, как скошенный, начал оседать, но тут же спружинил и, словно пантера, навалился на стрелявшего и выбил из его рук пистолет. На выручку парню ринулись его товарищи и стали нещадно избивать ненавистного предателя. Но тут подоспели сторож и Вера.

— Вы что, с ума сошли? Садитесь! И ни с места! — рыкнул на парней дед Гриша. — Зина, зачини-ка двери и никого не пущай!

— Эх, ребята, ребята, безрассудные вы люди, — качал головой Михаил Макарович, разряжая пистолет. — А что, если я возьму и накапаю на вас полиции, да еще приложу эту штуковину. Что тогда?

— Собственными руками задушим тебя и твою курву, — тряс кулаками коренастый парень.

— Если успеешь. А скорее всего — нет. — Михаил Макарович протянул револьвер деду Грише. — Забрось куда-нибудь от греха подальше. А лучше в прорубь. — И вновь обратился к злобно смотревшим ребятам, зная, какой трагедией все это может кончиться. — Я никуда не пойду и никому не скажу. Не скажут и они, — кивнул он головой в сторону женщин. — А Григорий Иванович и подавно. И не вздумайте сами бахвалиться. Договорились? — Михаил Макарович протянул руку.

Коренастый парень ударил по его руке и, дыша неудержимой злобой, встал.

— С предателями? Никакого договора. Пошли, ребята!

— Нет, постой! — преградил им путь дед Гриша. — Позвольте, Петр Кузьмич, я с этим, их главарем, поговорю. А вы, — метнул он суровый взгляд на других, — марш отсюда! И об этом никому ни гу-гу! И всем своим мстителям тоже строго-настрого накажите язык держать за зубами. А ну! — показал он на дверь. За ними бросился и коренастый.

— Нет, — цепко схватил его дед Гриша, — ты пойдешь со мной, — и повел его в боковушку. Там, закрыв дверь на ключ, посадил парня перед собой и тихо, доверительно начал: — Ты знаешь, кто я такой?

— Продажная шкура, вот ты кто.

— Нет, Митя, ошибаешься. Я партизан. И работаю здесь по заданию самого генерала Сергея Ивановича Иовлева. И харчевня, и хозяева мне нужны, так как здесь через них я собираю нужные для наших партизан и нашей армии сведения. Понял?

— Ты? Не может быть!

— Вот честное слово коммуниста. А ты комсомолец?

— Комсомолец.

— Так вот что, дорогой мой боевой друг! Раз харчевню не трогают партизаны, значит, и вы ее не трогайте. Так разъясни и своим мстителям. Но о том, что я работаю на партизан, — молчок. Это военная тайна! Договорились?

Теперь Митя с облегченной душой крепко пожал старику руку.

* * *

Уже вечерело, когда в кухню вбежала Зина и, еле сдерживая ликование, еще у дверей почти, крикнула:

— Михаил Макарович! — но Михаил Макарович ладонью зажал ей рот. — Извините, Петр Кузьмич и Броня, — более тихо поправилась Лида, — от радости само вырвалось. Наши освободили Ростов-на-Дону, Ворошиловград, Краснодар...

— За такую весть спасибо. Но еще раз заруби себе на носу, — предупреждающе постучал пальцами Михаил Макарович по ее курносенькому носику, — что при радости и при горе мы не должны терять самообладания. Зарубила?

— Зарубила.

— А теперь рассчиталась? — Что значило: «передала донесение»?

— Рассчиталась. — Лида понизила голос до шепота. — Сергей Иванович просит кого-нибудь из вас приехать. Есть указание штаба фронта.

— Хорошо. Раздевайся и иди в первую половину. Там полно дорожников. А ты, Броня, — обратился Михаил Макарович к Вере, — к офицерам, а я в каморку — там майор Рудчук. Что-то он сегодня очень грустный.

— Господин начальник, время, — стучал по ручным часам Михаил Макарович, зайдя к Рудчуку.

— Знаю. — На него просяще смотрела красная рожа полицая. — Неужели у тебя ничего больше нет?.. Понимаешь ты! Тоска...

— У меня нет, — развел руками корчмарь. — Может быть, Зина с базара принесла?..

— Сходи посмотри.

Через какие-нибудь минуты на столе появилась небольшая, так граммов на двести, бутылочка с мутной жидкостью.

— Ну и дрянь, — понюхал полицай. — Небось, им, — кивнул он в сторону немецкого гомона, доносившегося с первой половины, — такую бурду не даешь?

— Я им совсем ничего не даю, — слукавил Михаил Макарович. — Дай, так сами знаете, какой тут тарарам устроят.

— Брось врать-то. Садись-ка лучше и слушай.

Михаил Макарович покорно сел.

— Скажи, у тебя их настоящие марки есть?

— Настоящие? Нет. Оккупационные.

— Оккупационные? — скривил физиономию полицай. — Оккупационные я одним махом заработаю. Арестую поинтеллигентнее девку, выдам ее абверу за Веру Железнову, и десять тысяч в кармане.

— Десять тысяч? Так просто? — удивился Михаил Макарович.

— Не, друг. Я пошутил. Все это, к сожалению, не так просто. Кое-кто из нас за такую аферу головой поплатился. А я жить хочу. И хорошо жить. Без грязи и страха. Эх, сейчас бы так тыщонок пять рейхсмарок.

Михаил Макарович оглянулся, поплотнее прижал дверь и спросил:

— А зачем они вам?

— Раз нет, так и разговора нет.

Чувствуя, что начальник полиции знает что-то важное, Михаил Макарович пообещал попробовать сколько-нибудь раздобыть. Но для этого, мол, надо проехать либо в Дорогобуж, — Михаилу Макаровичу надо было посмотреть, чем на этом пути занимаются дорожные отряды и саперы, так как туда зачем-то повезли много колючей проволоки, — или в Холм-Жарковский, — на этой линии ему хотелось разузнать, куда собираются уходить дивизии 6-го армейского корпуса.