Василий поклонился всем, нахлобучил ушанку и шагнул к двери, но его остановила Марфуша:
— Вася, погоди, я с тобой.
Она быстро сунула ноги в валенки, надела шубу и платок и ушла вместе с Василием.
— Вот оно как получается, — печально покачал головой Назар. — Дружки у него там не нашей породы — дрянь. А ведь в жисти бывает так — с кем поведешься, от того и наберешься... Ну, горевать довольно. — И Назар крикнул: — Пелагея Гавриловна! Где ты? Сажай гостей за стол.
— Милости просим, — пригласила хозяйка к столу, неся громадную миску с парящими пельменями.
Назар налил всем по чарке.
— Так за что ж, Илья Семенович, мы выпьем?
— За Василия, — подняла стаканчик Пелагея Гавриловна, — чтобы ему... — но осела под грозным взглядом Назара.
Поднялся Илья Семенович.
— Я предлагаю выпить за вас, Назар Иванович, за добрую и прекрасную мать — Пелагею Гавриловну — и за вашу замечательную семью — за сыновей и зятьев — доблестных воинов Советской Армии и Флота.
Из сеней донеслось постукивание валенок. Вошел почтальон.
— Мир дому сему! — Старик стряхнул с шапки снег. — Назар Иванович, вам большая радость — правительственная из Москвы депеша. От самого товарища Сталина!
— От самого Сталина?
— Боже мой, — запричитала Пелагея Гавриловна.
— Тише, мать! — шикнул на нее Назар. — Читай, Прокопыч.
— Дорогой Назар Иванович, — начал почтальон, — от всего сердца благодарю вас за вашу помощь Красной Армии и за боевую доблесть ваших сыновей. Ваш самолет «Назар Русских» передан в тот авиационный полк, где служит ваш сын Никита Назарович. Ему и вручен ваш самолет. Желаю вам, Назар Иванович, доброго здоровья. Сталин.
Назар вышел из-за стола, взял телеграмму и смотрел на нее, жадно вычитывая каждую строку. Илья Семенович в это время раздел Прокопыча. Только после этого Назар спохватился и усадил старика за стол.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
С наступлением зимы гитлеровцы, выполняя строгий приказ Гитлера ржевско-вяземский плацдарм держать во что бы то ни стало, перешли к жесткой обороне. Советские войска тоже прекратили активные действия.
В это время по указанию с Большой земли на главной коммуникации плацдарма, на перепутье Вадино — Дорогобуж, обосновался под именем Петра Кузьмича Кудюмова Михаил Макарович. Сюда же он вывез под видом жены — Веру и свояченицы — Лиду. Устиныо с Наташей оставил у родственницы тетки Ганны, поставив ей задачу установить связь с железнодорожниками Коханова и Заболотья.
С помощью одного падкого до денег чиновника службы тыла ЦГА он открыл для немцев что-то вроде «Каффехауз». Здесь в первой половине можно было обогреться, выпить кружку черного, конечно, суррогатного кофе с сахарином, съесть по бутерброду с кусочком сала.
Во второй — офицерской половине — ассортимент был побогаче. Тут офицерам подавалось кофе с молоком и с сахаром, яичница с салом и, если удастся достать на базаре, то что-нибудь и мясное. А иногда и обогреться русским шнапсом.
Буфет предусмотрительно разделялся надвое глухой перегородкой и выходил на обе половины дома. Кроме этого рядом с кухней Михаил Макарович приспособил небольшую комнатушку для приема местной русской администрации и полицаев. Без этого было нельзя, хотя эти гости почти всегда пили и ели в долг, зачастую его не погашая.
Это предприятие было не столько прибыльно, как полезно. За день хозяева в немецкой болтовне черпали сведения, ночью составляли краткое донесение, а утром Лида (теперь она Зина) шла на базар и там, расплачиваясь, вручала шифрограмму торговке — связной генерала С.И.Иовлева. Он командовал Вадинским партизанским соединением. Там, в его бригаде, обосновался радист Михаила Макаровича.
* * *
Затишье на фронте было на руку генералу Шенкендорфу. Воспользовавшись им, он решил раз и навсегда покончить с партизанами, хотя бы в полосе Ржев — Витебск, Вязьма — Смоленск, и перед Новым годом бросил на проческу многотысячные отряды карателей, охранных и полевых частей.
К концу января эта операция закончилась, и все «красные бандиты» и подозреваемые в связях с ними, попавшие в руки карателей, были расстреляны или повешены. Теперь фон Шенкендорф был уверен, что все громадное пространство севернее автострады Москва — Смоленск вплоть до линии фронта очищено от партизан. Сегодня он подпишет об этом специальное донесение. Но явился с докладом начальник штаба.
— В эту ночь, — начал начальник штаба охраны тыла ЦГА, — на дороге, связывающей штабы армии и корпуса, под самым носом дорожной комендатуры, что южнее штаба армии генерала Моделя, бандиты «Дяди Вани» напали на штабные машины, перебили охрану, а офицера, везшего оперативные документы, схватили и увезли. По следу видно — на лыжных санках.
— И куда след ведет? — генерал смотрел на карту, где крестиком было обозначено место этого неожиданного ночного нападения.
— В лес на Караваево. Теперь, экселенц, прошу вас обратить внимание на урочище у Катерюши. Здесь вновь появилась конная группа полковника Курсакова и банда «Родина».
— Что? — грозно взглянул на начштаба фон Шенкендорф. — Ведь только позавчера там не было ни души. Сам Генкель проверял.
— Видимо, не совсем так. — В голосе начштаба звучала ирония. — Эти бандиты налетели внезапно на гарнизоны Никифоровки и Старой Покровки и ушли в Приднепровские леса.
— А это что? — генерал остановил палец на большаке Холм — Издешково, где на большом протяжении были обозначены заминированные места.
— Все та же банда Марышева.
— А это? — Шенкендорф провел пальцем по дорогам Вадино — Сафоново и Вадино — Дурово.
— Так называемая бригада «Пархоменко».
— А здесь тоже она? — генерал двинул палец вверх и остановил его на большаке Канютино — Боголюбово.
— Нет, экселенц, не она, другая. Здесь действовали бандиты генерала Иовлева.
— Всё? — Фон Шенкендорфу хотелось поскорее отделаться от этого кошмарного доклада.
— Еще должен вам, экселенц, доложить, что полк «Тринадцать», который мы считали уничтоженным в Каспленских лесах, вновь появился в районе Дубровки и совершает рейд в направлении Витебска. По пути нападает на наши комендатуры. Вчера совершил дерзкое нападение на Браманцы.
— Майн гот, майн гот! Сколько пролито крови, сколько жертв — и почти ничего! — облокотясь о стол и потирая пятерней лоб, сокрушенно промолвил фон Шенкендорф. — Ведь только уничтожая эту дьявольскую банду, — стучал он рукой по овальной штриховке с обозначением «1-я Вадинецкая», — мы потеряли около полутора тысяч наших солдат... Это, полковник, какой-то рок!.. Неужели все сначала начинать?
Начальник штаба молчал, собираясь с мыслями.
«Да, сначала. Но с чем? — мысленно рассуждал он, — 286-я охранная и 1-я СС дивизии понесли огромные потери и еле-еле держатся. Просить вновь фельдмаршала Клюге о помощи полевыми войсками? Страшно...» — И все же он предложил своему шефу основательно аргументировать создавшееся положение и просить командующего еще раз выделить для борьбы с вновь появившимися бандитами силы полевых войск. Так и было сделано.
* * *
Потрясенный Сталинградом, начальник штаба группы войск докладывал командующему оперативную сводку, держа в папке наготове суточное оперативное донесение генеральному штабу.
— Слышали? — фельдмаршал сумрачно поглядел на начальника штаба. Тот по тону голоса понял, о чем спрашивает фельдмаршал, и с печалью ответил:
— Слышал. Это какой-то зловещий рок, экселенц.
Фон Клюге опустил острие карандаша на северный изгиб фронта, на точку, подчерненную тушью, с надписью «Демидово».
— Что у них здесь?
— Все те же две армии.
— Все те же две, — повторил себе под нос Клюге и измерил расстояние: — Шестьдесят. Не много. И, пожалуй, они здесь, — карандаш остановился на Смоленске, — будут раньше, чем Модель отойдет на новый рубеж... А здесь? — Клюге показал на Киров — южный изгиб фронта.
