— Брошь принадлежит тебе.

— Ты мне ее подарил. Я могу отдать ее тебе обратно, если хочешь. И есть еще Каерхейс. Я могу обойтись и без лошади. Я редко выбираюсь куда-то, куда не могла бы дойти пешком. Я всегда ходила пешком. И за платье можно что-нибудь выручить, и за эти часы, и за новый ковер в нашей спальне.

— И думать забудь. Если я отправлюсь в тюрьму, то тебе придется жить на эти вещи и то, что сможешь за них выручить. Я не собираюсь просто выбросить их в бездонную яму.

— И еще есть животные на ферме, — сказала Демельза, обрадовавшись, что теперь ей есть над чем подумать. — Все отличные, но нам столько не нужно. По-моему, всё просто. Если ты выплатишь эти долги, то сможешь как-нибудь раздобыть деньги. Но если мы продадим шахту, то всё остальное окажется бесполезным. Это не принесет денег, на которые мы могли бы жить. А Уил-Лежер приносит. А кроме того, это совсем на тебя не похоже — капитулировать перед Уорлегганами.

Демельза задела его за живое. Он встал, отодвинув кресло, и прикурил трубку от куска скомканной бумаги.

— Ты всегда спорила как адвокат.

Это ей понравилось. Лицо озарилось светом.

— Ты же это сделаешь, Росс, да?

— Не знаю.

— Мы смогли бы получить двести фунтов, — сказала она. — Уверена, что смогли бы.

На следующий день Демельза довольно отчаянно отправилась к Бодруганам в Уэрри-хаус.Она пребывала в безрассудном настроении, и сейчас для нее не имело особого значения, что она ничего не смыслит в лошадях. Когда Демельза увидела больную кобылу, ее охватили дурные предчувствия, но сэр Хью явно ожидал, что гостья пропишет какое-нибудь вонючее снадобье, и принял ее желание не вмешиваться за ложную скромность. Она ведь излечила Минту сэра Джона и может хотя бы сделать попытку постараться и здесь. Демельза некоторое время рассматривала кобылу, а потом подняла глаза и встретилась с любопытствующим и вызывающим взглядом Констанс Бодруган. Что ж, если они хотят именно этого... Если кобыла умрет, они вполне переживут потерю, и это, возможно, ослабит внимание к ней сэра Бодругана... Если Демельза и собирается совершить преступление, то, по крайней мере, сделает это с блеском.

Она велела выбросить все клизмы, мази, бальзамы, пилюли и припарки, принесенные профессиональными коновалами. Это немного улучшило атмосферу. Потом приказала всем выйти и собрать девять листиков одуванчика и девять цветков очного цвета, связать их шелковой лентой и повесить кобыле на шею. Когда принесли всё искомое, она прочла над животным такое стихотворение:

Нашла я очный цвет,

Цветущий на божьей земле.

Дар, что Иисус явил тебе,

Кровь свою явив на свет.

Изгонят хворь злую травы и корень.

Благослови всех, Боже, кто чтит тебя. Аминь.

Эти скверные стишки она слышала от Мегги Доус из Иллагана. Насколько помнила Демельза, их использовали для излечения бородавок, но вреда всё равно не будет.

Потом она прописала ту же микстуру из розмарина, можжевельника и кардамона, что советовала и для херефордской коровы. После этого они вернулись в дом, и Демельза выпила два бокала портвейна с печеньем и понаблюдала за тем, как щенки рвут ковер у ее ног. Портвейн пришелся как нельзя кстати, чтобы уничтожить нарастающее чувство недовольства собой. Она отказалась от приглашения отобедать и ушла, так что ее добродетель не пострадала, ей вслед неслись благие пожелания сэра Хью и оценивающие взгляды леди Бодруган. Демельза представила себе, что скажет Констанс, если кобыла околеет.

За обедом Росс не упоминал об этой поездке, но за ужином спросил:
— И что там с этой проклятой кобылой Бодругана? Простуда, как думаешь?

Значит, он точно знал, что она отправится туда вопреки его желанию.
— Не знаю, Росс, может, и так. Она в ужасном состоянии, дрожит всем телом, как Рамут перед смертью.

— И что ты с ней сделала?

Она неохотно рассказала.

— Ты настроила против себя всех ветеринаров графства. Украла их доходы, — засмеялся Росс.

— Мне плевать. Но она и правда чудесная. Надеюсь, что кобыла поправится. Если же умрет, это будет тяжкой потерей.

— Должно быть, она стоит три сотни гиней.

Демельза выронила нож и побледнела.
— Ты шутишь, Росс?

— Могу и ошибаться, конечно же. Но ее отцом был Король Давид, а он...

— Боже ты мой! — Демельза встала. — И почему ты не сказал мне раньше?

— Я думал, ты знаешь. В любом случае, уверен, ты не причинила ей вреда.

Демельза подошла к приставному столику.
— Так низко с твоей стороны было не сказать мне, Росс.

— Я думал, ты знаешь! Бодруган вечно ей хвастался, а ты знакома с ним уже больше года. Но, возможно, при встрече вы не говорили о лошадях.

Она не стала упрекать мужа за эту колкость, а начала энергично передвигать блюда, и через минуту вернулась обратно к столу и села.

— Кстати, — сказал Росс, — что произошло в Бодмине? Каким образом тебе удалось повстречать там сэра Хью? И почему он решил, что у тебя есть перед ним какие-то обязательства?

— Не знаю, с чего вообще послали за мной.


Примерно в то же время, когда Демельза опрометчиво взялась за вторую попытку лечения животных, Дуайт Энис, применяя свои навыки и знания к менее ценным живым существам в Соле, обнаружил собственные недостатки.

Врачевание, пришел он к выводу, это не только постоянная битва с невежеством других людей, но и со своим собственным.

Ключ к разгадке заболевания, распространившегося в деревне прошлой осенью, дали ему десны Парфезии Хоблин. Если и существовали какие-то оправдания его некомпетентности, то они заключались в малярийной лихорадке, которая часто маскировала более серьезные жалобы. В этом случае, как и в большинстве других, у девочки началась лихорадка, она поправилась, потом подхватила ее снова, и после второго приступа все жизненные силы покинули ее тело, она лежала бездыханная, изнемогая от малейшего усилия. Поначалу синяки на руках вынудили Дуайта подозревать отца девочки, а когда тот оказался ни при чем, заболевание, именуемое пурпура. Энис дал ей обычную дозу жаропонижающего порошка, чтобы очистить кровь, и велел в теплые дни сидеть на свежем воздухе и пить холодную воду. Разумеется, Джака Хоблин категорически возражал против этого (он хлопотал по дому и ворчал, что этим должна заниматься дочь, это разгонит хвори гораздо быстрее посиделок у порога в сырости и испарениях).

А потом Дуайт повстречал Теда Каркика (чье плечо с тех пор зажило и было почти позабыто), и тот случайно упомянул, что его отец погиб в море; после него Дуайт тут же столкнулся с Верскоу, бородатым таможенником из Сент-Агнесс и бывшим моряком, тот остановился, чтобы расспросить о своей жене, у которой был флюс, и перешел к разговору о жизни на корабле, сразу после этого Дуайт зашел к Хоблинам и увидел десны Парфезии — и вдруг всё встало на свои места, он винил себя в преступной слепоте. Все эти апатичные, покрытые пятнами больные в Соле с кровоточащими носами и желтоватой кожей стали жертвами эпидемии цинги. Чоук теперь едва вообще заходил в деревню и не заметил заболевания, так что люди продолжали страдать от неверного лечения.

— Парфезия, я собираюсь сменить твои лекарства. Думаю, тебе нужны перемены, так ведь? У меня нет с собой необходимых ингредиентов, — сказал он Розине, стоявшей у стула, — но думаю, что сера поможет. А нет ли в деревне или поблизости свежих овощей?

— Овощей? Нет, сэр. У нас не будет овощей до апреля или мая, разве что несколько картофелин.

— А фруктов — в особенности лимонов или лимонада? Нет, конечно же, у вас их нет. У меня иногда они бывают. Вы можете достать их в Труро?

— Дороговато для нас. На такие штучки разом все деньги и уйдут.

Дуайт пристально взглянул в прекрасные глаза Розины.
— Даа... Но всё же я должен попросить вас их купить. Это жизненно необходимо. Они принесут Фезии гораздо большую пользу, чем все мои пилюли или домашние средства вашей матушки.