А он стоял и смотрел в бездну ее глаз. И видел в них окраину Вселенной, смутную тень корабля и две фигурки, прикрученные к поручням, пожираемые багряным пламенем. Все слилось в нечто целое, неразделимое – и явь, и грезы, и наваждения памяти.

* * *

Гуг-Игунфельд Хлодрик Буйный ждал Ивана наверху и пил рюмку за рюмкой. Гармозский урюговый самогон трехлетней выдержки! Огненное пойло! Его можно принимать лишь микроскопическими дозами – каждая рюмашка по семь с половиной капель, больше за один прием нельзя. Но каждая словно молотом бьет по голове.

– Ну, родимая, поехали! – Гуг крякнул и вылил на язык еще одну.

Два головореза из его банды, Акула Гумберт и Сай Дубина, сидели за стойкой по бокам от него и пили юка-колу, сладенькую тонизирующую водичку, настоянную на корнях юку-рукку, доставляемых с планеты Багалая системы Чандр. Гуг никогда не понимал, зачем эту хреновину везти в такую даль и добавлять в воду. Он был абсолютно уверен, что вся эта «юка-рукка» выдумка местных новосветских жуликов, дурящих публику. Зато в гармозский самогон он верил свято.

Парни были крепкие, проверенные, малость туповатые, но последнее им в вину не ставилось. Главное, исполнительные и надежные.

Кеша подошел, когда Гуг был уже хорош. Он снял кепку, поклонился наигранно подобострастно. И спросил:

– Гуляем?

– Гуляем, – откликнулся эхом Гуг.

За спиной у Кеши стояла драная, мерзкая, мутноглазая собака с кривым и обвислым носом. Гуг еще никогда не видывал таких омерзительных дворняг. Хотя было было что-то в этом поганом псе знакомое... нет, это мерещилось после самогона.

– А где Иван? – спросил Кеша и присел на скрипящий ферралоговый стул.

– Там! – Гуг выразительно ткнул большим пальцем вниз, будто надравшийся римский патриций, приговаривающий то ли раба, то ли гладиатора к смерти.

– Ясненько, – заметил Кеша, хотя ему ни черта не было ясно.

Он вообще не должен был сюда приходить. Черный кубик леденил грудь сквозь клапан. И временами Кеше мерещились голоса, в основном голос отпрыска императорской фамилии карлика Цая ван Дау. Но он ничего не мог разобрать, наверное вне ребровской дачи кубик работал хреново. Кеша сильно рисковал. Риск был его ремеслом.

– Мне нутро набулькивает, – начал он тихо, – что надо идти к Ване, слышишь. Гуг, твою мать! – Он выбил из руки окосевшего викинга рюмку. И тут же его кисть перехватила рука слева – у Акулы была отменная реакция.

– Не шали, – процедил Гумберт.

Сай Дубина кивнул, подтверждая, что шалить в их присутствии не следует.

– Щяс, – заверил Гуг, – пропустим еще по парочке, а потом сразу пойдем к Ване.

Он налил Иннокентию Булыгину, ветерану и рецидивисту. Но тот молча отодвинул пойло.

– Не хочешь, не пей. А я выпью! – Он крякнул, охнул, налился багровой краской. – Ты от Дила, что ли?

– Неважно, – Кеша поморщился. А пес за его спиной тихохонько и противненько заскулил. – Пошли!

Они встали одновременно. Гуг махнул рукой малайцу И тот испуганно согнулся в поклоне, закивал, засуетился.

Чтобы бармен не нервировал босса, Сай Дубина прихватил его ухо, скрутил и пригнул малайца на полметра пониже, как раз на уровень своей опущенной руки.

– Не обижай ублюдка, – проворчал Гуг. – Ну, обезьяна, говори, где подъемник? – Он спрашивал из пьяного куражу, все четверо и так знали все про подъемники и спусковики.

– Туда нельзя, – залебезил малаец, – там сейчас месса.

– Можно, – оборвал его Гуг. – Ты будешь с нами, пока не подымемся, усек, обезьянья харя?

– Усек, усек, – сразу же согласился малаец.

Они прошли через четыре двери. Ткнулись в люковую с секретом.

– Туда с собаками нельзя, – дрожащим голосом предупредил бармен.

– Можно! – Кеша дал ему хорошего пинка, так, что малиец повалился на пол. – Моя собака не кусается.

Через семь минут они были внизу. При выходе из подъемника Гуга вырвало.

– Ядреный самогон, – пробурчал он сквозь слезы.

Охранники поддерживали его под локотки, но Гуг все время их отпихивал. В полумраке открывшегося за занавесом подземелья он совсем раскис, пустил слезу – вспомнилась гиргейская подводная каторга. Гуг полез к Кеше целоваться, плакаться в жилетку. Тот увернулся.

– С кем Иван? – спросил он.

– С этой су-уч-чарой... с Седым! – заикаясь ответил Гуг.

– Он погубит Ивана, – обозлился Кеша.

– Я сам его погублю! Он у меня в лапах! – Гуг растопырил свои ручищи ладонями вверх. – Я его – в любой момент!

Какой-то трясущийся тип в балахоне подвернулся под ноги, Гуг сшиб его одним ударом. Акула добавил ногой, обутой в черный литой сапог.

Рев и визги обрушились на них внезапно. Вонь наркотических свечей заглушила все запахи на свете. Оба головореза потянулись за оружием.

– Рано, – остановил их Кеша, – не дергайтесь, щеглятки. Папа вам скажет, когда доставать бананы.

Черная месса близилась к завершению. Большинство ее участников валялись трупами у стен, на полу, прямо на мраморных плитах, ползало на четвереньках, корчилось. Лишь немногие еще бесновались возле истерзанных, чуть шевелящихся жертв. Ритмичная, одуряющая музыка еле улавливалась настороженным ухом, но она проникала в мозг, подавляла волю. Меж рядами корчащихся ходили черные в сутанах с красными капюшонами на головах и били колючими плетьми приобщенных – кровь брызгами разлеталась по подземелью. Это был просто дикий, безумный пир садистов и мазохистов, ублажающих свою больную плоть и свой больной разум.

Феерия вырождения! Апофеоз дегенерации! Пляска смерти!

– Она... это она, – вдруг пролепетал Гуг и побелел.

– Бредит, – предположил Сай.

Акула Гумберт насторожился. Кеша недоверчиво вглядывался во тьму. Он уже видел Ивана. Видел Седого.

Иван стоял столбом почти у самой черной стены. Крежень суетился возле него, нервничал, приплясывал, дергал за рукав – он никогда себя так не вел, это было непохоже на Седого. А из центра зала прямо на Ивана надвигалась – да она шла прямо на него – женщина ослепительной красоты, в развевающихся одеждах, высокой трехрогой короне, усеянной алмазами, в сверкающих цепях на шее, груди и бедрах. Кеша не сразу узнал Ливу – каторжницу Ливадию Бэкфайер Лонг по кличке Стрекоза. И он понял, что Гуг Хлодрик не бредит.

– Отпустите меня! – взревел Гуг.

Он рвался к своей любимой, но два его же охранника держали своего босса мертвой хваткой, им было не до сантиментов, они обязаны были уберечь его от неприятностей. Гуг рвался, ругался, скрипел своим протезом и зубами, грозил всем адскими карами... И внезапно успокоился, когда увидал суетящегося Говарда Буковски, тот вертелся веретеном возле остолбеневшего Ивана. И это кинуло Гуга из жара в холод.

Он резким движением сбросил с себя и Акулу и Сая.

Сжал с силой кулаки.

– Ну, Седой, вот и пришел твой смертный час, падла!

Кеша увидал, как суетящийся возле Ивана Крежень вдруг стал багровым, как хлынула у него изо рта кровь, как он повалился наземь. Но Иван даже не шелохнулся, он все стоял статуей.

И тогда Гуг Хлодрик Буйный бросился к своей любимой.

Он бежал к ней, пошатываясь, раскидывая в стороны руки, будто распахивая объятия. Он столько ждал этого часа, этого мига. Он знал, что они встретятся, непременно встретятся! И вот она, вот! Она не видит его, но сейчас, через секунду увидит, и замрет, и заулыбается, захохочет, заплачет, все разу вместе, и они обнимутся, сольются в одно целое, чтобы уже не разъединяться, не терять друг друга.

– Ли-ива-а-а!!!

Он налетел на нее как на титановую стену... и отскочил, упал на спину, прямо под ноги черному с плетью. Тот огрел Гуга через плечо, огрел с размаху, с вытягом.

– У-у, сука-а! – захрипел Гуг.

Он уже был на ногах. Одной левой он переломил черному хребет и швырнул обмякшее тело в толпу. Он даже не взглянул на него. Он смотрел на свою Ливочку и ничего не понимал.