– Отведи нас туда, где прячутся мужчины.

Руфь уставилась на него и внезапно плюнула ему в лицо. Слюна заляпала щеки и закапала с подбородка.

– Канка! – прошипела девушка. – Предатель!

Незнакомец продолжал улыбаться.

– Именно этого я от тебя и добивался.

Крепко держа Руфь за шею, он взялся за шнурок на поясе и резко дернул – юбка упала. Девушка вырывалась, прикрывая низ живота ладонями. Канка посмотрел на ее обнаженное тело и часто задышал.

– Присмотри за второй, – велел он напарнику, бросив ему свой винчестер.

Полицейский поймал ружье за приклад и, подталкивая дулом, заставил Имбали прижаться спиной к высокому гранитному валуну.

– Скоро придет наша очередь, – заверил он девушку и повернулся посмотреть на другую пару.

Канка оттащил Руфь всего на несколько шагов от тропы, где их едва скрывал редкий безлистный кустарник.

– Мой муж убьет тебя! – закричала Руфь.

До стоящих на тропе доносился каждый звук, даже неровное дыхание насильника.

– Если уж мне придется поплатиться жизнью, то обслужи меня как следует! – хихикнул он и вдруг ахнул от боли. – Ах ты, кошечка! Ты еще и царапаешься!

Раздался шлепок, послышались звуки борьбы, кусты задрожали, и галька посыпалась вниз по склону.

Охранявший Имбали полицейский вытянул шею, пытаясь разглядеть, что происходит, и облизнулся. Сквозь голые ветки он видел размытое движение, кто-то рухнул на землю. Навалившееся сверху тяжелое тело вышибло из девушки дух.

– Лежи спокойно, кошечка! – пропыхтел канка. – Не зли меня. Лежи, говорю!

Руфь вдруг закричала пронзительным звенящим криком умирающего животного. Она все кричала, а канка кряхтел: «Да, вот так». Потом он захрюкал, как боров у корыта. Руфь продолжала кричать.

Охранявший Имбали полицейский прислонил второй винчестер к скале и отошел с тропы. Дулом ружья он раздвинул ветки, чтобы лучше видеть. Его лицо распухло и побагровело от похоти, и, увлеченный происходящим, он забыл обо всем на свете.

Пользуясь моментом, Имбали потихоньку отходила в сторону, прижимаясь спиной к скале, потом на мгновение замерла, собираясь с духом перед рывком. Ей удалось добраться до поворота тропы, прежде чем охранник обернулся.

– А ну вернись! – заорал он.

– Что там у вас? – недовольным голосом глухо спросил канка из кустов.

– Вторая девчонка сбежала!

– Догони ее! – приказал канка, и его напарник бросился в погоню.

Имбали успела отбежать на пятьдесят шагов. Подгоняемая ужасом, она летела вниз по неровному склону, словно газель. Полицейский взвел курок винчестера, уперся прикладом в плечо и выстрелил наугад, не целясь.

Попадание было случайным. Большая свинцовая пуля ударила в поясницу и вырвала кусок живота. Имбали упала и покатилась по крутому склону, безвольно размахивая руками и ногами.

С видом крайнего изумления и недоверия на лице полицейский опустил ружье и медленно двинулся туда, где лежала распростертая на спине девушка. В подтянутом животе зияла жуткая рана, из которой выпирали разорванные внутренности. Имбали перевела взгляд на лицо полицейского, на мгновение в ее глазах вспыхнул ужас, потом они медленно потухли.

– Умерла… – сказал канка, который оставил Руфь и спустился с тропы. Передник лежал в кустах, полы синей рубахи развевались над голыми ногами.

Полицейские растерянно смотрели на мертвую девушку.

– Я не хотел! – воскликнул канка с еще горячим ружьем в руках.

– Нельзя позволить второй вернуться и рассказать, что произошло, – ответил напарник и повернул обратно к тропе. По дороге он подобрал свой стоявший у скалы винчестер и пошел в редкий кустарник.

Полицейский все еще не мог оторвать взгляд от мертвых глаз Имбали, когда раздался второй выстрел. Канка вздрогнул и поднял голову. Эхо выстрела отдавалось от гранитных склонов. Второй канка вернулся на тропу. Выброшенная из затвора гильза звякнула о камень.

– Теперь надо придумать историю для Сияющего Глаза и вождей, – тихо сказал он, завязывая на толстом животе меховой передник.

В крааль Ганданга девушек привезли на серой лошади сержанта: ноги свисали с одной стороны седла, а руки – с другой. Обнаженные тела завернули в одеяло, словно стыдясь нанесенных им ран, но кровь пропитала ткань и засохла черными пятнами, по которым довольно ползали большие зеленые мухи.

Посреди крааля сержант остановил полицейского, ведущего в поводу лошадь, и бесцеремонно перерезал веревку, стягивавшую лодыжки девушек. Потеряв равновесие, тела соскользнули на землю головой вперед. Мешанина голых конечностей напоминала дичь, принесенную из вельда на разделку.

Молчавшие до этого женщины заунывно зарыдали, оплакивая мертвых. Одна из них посыпала пылью голову, другие последовали ее примеру. От погребального плача по коже сержанта побежали мурашки, но в лице он не изменился и заговорил с Гандангом ровным голосом:

– Старик, ты сам навлек горе на свой народ. Если бы ты выполнил свой долг, послушался Лодзи и послал юношей на работу, эти девушки жили бы долго и родили славных сыновей.

– Какое преступление они совершили? – спросил Ганданг, наблюдая, как старшая жена опустилась на колени возле окровавленных, покрытых пылью тел.

– Они попытались убить двух полицейских.

– Хау! – презрительно хмыкнул Ганданг.

В голосе сержанта впервые прорезалась злость.

– Мои люди поймали их и заставили показать место, где прячутся амадода. Прошлой ночью во время ночлега девчонки хотели убить их, воткнув заостренные палочки им в уши. К счастью, полицейские спали чутко. Когда они проснулись, женщины бросились бежать, и моим людям пришлось их остановить.

Ганданг долго смотрел на сержанта, не говоря ни слова. Эзра не выдержал и отвел глаза, посмотрев на Джубу. Старшая жена закрыла отвисшие челюсти мертвецов и нежно вытерла свернувшуюся кровь с губ и носа Руфи.

– Правильно, – кивнул Ганданг. – Смотри хорошенько, шакал белых, запомни то, что ты видишь сейчас, до конца своей жизни.

– Ты смеешь мне угрожать, старик? – вспыхнул сержант.

– Все люди умирают, – пожал плечами Ганданг. – Но некоторые умирают раньше и более мучительной смертью. – Он повернулся и пошел к себе в хижину.

Ганданг сидел в одиночестве у небольшого дымного костра в своей хижине, не прикоснувшись ни к вареной говядине, ни к белым кукурузным хлебцам. Вождь смотрел в огонь и слушал рыдания женщин и бой барабанов.

Он знал, что Джуба сообщит ему, когда тела девушек будут обмыты и завернуты в свежую шкуру только что убитого быка. На рассвете Ганданг должен будет проследить за выкапыванием могилы посреди загона для скота – это обязанность вождя. Как и следовало ожидать, скоро в дверь осторожно поскреблись, и он тихо откликнулся, приглашая Джубу войти.

– Все готово, мой господин, – сказала она, опускаясь на колени рядом с мужем.

Ганданг кивнул. В хижине повисло молчание.

– Когда девушек предадут земле, я хотела бы спеть христианскую песню, которой меня научила Номуса, – наконец произнесла Джуба.

Ганданг согласно наклонил голову, и Джуба продолжила:

– Еще я бы хотела, чтобы могилы выкопали в лесу, тогда на них можно будет поставить кресты.

– Хорошо, если этого хочет твой новый бог, – снова согласился Ганданг.

Он встал и пошел к своей спальной подстилке в дальнем углу. Джуба осталась стоять на коленях.

– Нкози, господин, это не все.

– Что еще? – оглянулся он на жену с холодным и отчужденным видом.

– Я и мои женщины, мы отнесем оружие, как ты хотел, – прошептала Джуба. – Я дала клятву, вложив палец в рану на теле Руфи. Я отнесу ассегаи воинам.

Ганданг не улыбнулся, и все же холодный взгляд потеплел. Джуба встала и, взяв протянутую руку мужа, последовала за ним к постели.

Базо вернулся из холмов через три дня после того, как девушек опустили в землю под оголенными ветвями гигантской мимозы над рекой. С собой он привел двух юношей, и все трое сразу же направились к могиле, следуя за Джубой. Вскоре Базо оставил двух молодых вдовцов оплакивать своих жен, а сам пошел к отцу, который ждал его под смоковницей.