— Как же ты лошадь пас, что не знаешь, где она? — возмутился отец.

— Да я шапку всю ночь искал, — стал оправдываться сын и только тут заметил, что его треух в углу валяется, куры яйца в него кладут, цыплят высиживают.

Аршин шуганул наседку, выпил яйца, хлопнул по колену шапкой и нахлобучил её на голову, Так что уши пополам сложились.

— Можем ехать, — сказал Аршин.

— Можем, — согласился старый Вершок. Только сперва клевера накоси, чтобы в дороге конягу покормить.

— А где коса? — спрашивает сын.

— За стропилом висит.

— А стропило где?

— Под крышей.

— А крыша?

— На стенах.

— А стены?

— На фундаменте.

— А фундамент?

— На земле стоит, — ответил Вершок и за косой полез, не дожидаясь, когда сын спросит, на чем земля держится.

Этого он и сам не знал.

Наточил Кризас косу, пальцем по лезвию провёл и хвалит:

— Не коса, а бритва. Как по маслу идёт, сама косить может!

Закинул Аршин косу на плечо и потопал к лугу. Бросил её в траву, а сам на дереве засел.

Не дождавшись клевера, явился Кризас на луг. С дубинкой в руках.

— Почему не косишь? — задрав голову, спрашивает Аршина

— Да ведь ты сказал, что она сама косить может.

— Я не то имел в виду, оговорился. А чего тебя, дурья башка, на дерево понесло? Что ты там забыл?

— Ну да, — отвечает сын, качаясь На суку, — когда ногу отхватит, так уже не на дерево, а прямо к доктору поскачешь!

Кризас накосил травы, привёл мерина во двор, запряг в оглобли.

Тут и сын ему помог: телегу ломать. Сел на край — подвода скособочилась заскрипела, затрещала, однако выдюжила. Правда, оси выгнулись вензелями. Старый Вершок дёрнул вожжи, подхлестнул лошадку, Аршин по крупу ладонью шлёпнул-и поехали.

С места в галоп на третьей черепашьей скорости. По просёлкам тащились, по большаку рысцой трусили, по шоссе карьером гнали. Наконец захотелось им есть. Животы от голода подвело.

— Может, съедим по яблочку? — вслух размышлял отец, общипывая с каравая корку.:

— Может, потерпим ещё? — рассуждал сын, выковыривая мякиш. — А то сами всё стъедим — ничего на продажу не останется.

Терпел-терпел старик, всё туже и туже поясок затягивал, пока не стал на муравья похож. А когда совсем невмоготу стало, пустил в ход свою неистощимую мудрость. Как утопающий за кирпич, за неё схватился:

— Ежели не хочешь так давать, то продай мне один сыр, — вынул из кармана пятак и протянул сыну.

— За деньги — пожалуйста!

Аршин продал отцу самый большой сыр, а монетку в кошелёк сунул. И за пазуху спрятал.

Вершок поел, набил трубку и попыхивает дымком, сытно поикивая, а сын, того и гляди, окочурится. С голодухи концы отдаст. Плюнул на всё Аршин и вернул отцу пятак со словами:

— А теперь, будь добр, ты мне сыр продай.

Отец два раза не заставил себя просить — взял и продал. Сын тоже наелся, длиннющую соломину вытащил и в зубах ковыряет.

Одна лошадь некормленная подводу тащит. Вскоре захотелось отцу и сыну поужинать. Вынул Кризас тот же медяк и протягивает Аршину:

— Продай-ка мне круг колбасы.

— А ты мне — сала, — говорит сын и платит той же монетой.

Ходил, ходил пятак из рук в руки, пока не остались на подводе только яблоки. Как уксус, кислые. Приехали безделяйские коммерсанты на рынок, задрали оглобли в небо, мерину слежавшейся травки дали и за торговлю принялись,

— Яблочки-скороспелки! Не крупны, не мелки!.. Только из сада, берите кому надо!

Подходят женщины:

— Хороши ли яблоки?

— Лучше некуда! — нахваливает Аршин.

Подбегают дети:

— Не дороги?

— Дешевле не купишь!

Спрашивают люди:

— Каковы на вкус?

— Сам не знаю, — Аршин в ответ. — Мать говорила: есть нельзя, а продавать можно. Курортники всё сожрут!

Люди думают, что парень шутит, окружили подводу и стали яблоки нарасхват брать. Отбоя нет от покупателей.

Оглянуться не успели, как тут же очередь выстроилась, все спешат, торопят, к морю хотят скорей бежать. На солнце жариться.

— Знаешь что, отец? — придумал Аршин. — Ты давай яблоки отвешивай, а я рассчитываться буду.

И начали вместе торговать. Отец — продавец, сын — кассиром при нём: одной рукой плату берёт, другой сдачу выдаёт. Как в раймаге.

Не прошло и часу, как на возу осталось только несколько битых яблочек. Аршин вручил покупателю последние деньги и радостно кричит отцу:

— Можем ехать домой, больше нечем сдачу давать!

— Ты что, свихнулся?! — задрожал Кризас.

Хвать за карман Аршина, а там пусто! Цап за кошелёк, а в нём последний грош остался, который ещё Шарик заработал. И тот ломаный.

Сидят сын с отцом посреди рынка и, как быть, не знают. Тут, на счастье, повстречался им колхозный садовник. Целый грузовик ягод привёз. Он им десятку одолжил. И пятачок на табачок прибавил. Кризас деньги сыну передал и строго-настрого приказал ему:

— Сиди, никуда не отлучайся, карауль лошадь, а я похожу по базару — авось у кого-нибудь ещё рубль стрельну.

Сидит Аршин на телеге, свесив ноги, и голубей считает.

Двадцать два голубя и одного воробья поблизости насчитал. Поскучал И снова пересчитывать начал.

Идут мимо городские мальчишки, видят: не то пацан, не то мужик на телеге сидит; не то в сукно, не то в кожу бычью одет; не то шапку, не то старый мех в руках мнёт, сам ногами болтает и губами шевелит. Голубей считает.

— Эй, детина, тебе кто позволил наших голубей считать? — привязались они к Аршину. Пристали как банный лист.

— А что, нельзя?

— Ясное дело. Плати штраф — по рублю за птицу!

Струхнувший Аршин оправдывается:

— Да я всего десяток и насчитал! Не успел больше.

— Наше дело маленькое, выкладывай десять рублей. — Рады мальчишки, что глупей себя нашли.

Заплатил Аршин десятку и ещё за воробья пятак отдал. А когда отец вернулся, с гордостью доложил ему:

— Ловко я городских провёл, как маленьких надул! Оказывается, на базаре нельзя голубей считать. Их двадцать два тут было, а я всего за десять мальчишкам уплатил. С тем и ушли, дурачьё!

Отец даже ругать-бранить его не в силах. Лёг на телегу, голову рядном накрыл и велел сыну побыстрее домой гнать, пока Аршин и лошадь не проворонил. Да телегу колхозную не проморгал.

Аршин запряг мерина, покрутил вожжами и тронулся в путь: без товаров, без денег и без всякой надежды миллионщиком заделаться. Не солоно хлебавши.

За городом увидел море и решил парень хоть водицей даровой попользоваться. Завёл саврасого на мелководье и стоит посвистывает. Ждёт, чтобы напилась лошадка.

Мерин уткнул морду в море, солёной воды хватил и чуть не взбесился: головой машет, удила грызёт, ногами бьёт. Как будто его овсом кормили.

Ничего не понимая, Аршин нагнулся, зачерпнул пригоршней, хлебнул и едва не подавился. До того невкусная вода.

— Оттого ты и большое такое, что никто из тебя пить не может! — сказал Аршин морю и прочь поехал. Домой, похлёбку есть.

— Оттого ты и дурной такой, что никто тебя с малых лет не драл, — не утерпел Кризас, высунув голову из-под рядна.

Да поздновато хватился. Даже стоя на скамейке, не мог уже дотянуться старик до ушей сыночка. По спине лупил — все руки себе отбил.

Вслед за осенними заморозками пришла в Безде-ляй лютая зима. Все поля завалило снегом, который много невзгод принёс зверям и птицам. Белый голод царил в лесу.

А к избе Вершков подступил чёрный — лентяев голод: так и приковал Аршина к печке. Как на цепь посадил.

Съели заработанный Даратой хлеб, прикончили колбасу, сало, одна картошка ещё осталась, но и той кот наплакал. В доме хоть шаром покати.

Однажды на дворе потеплело, и старый Кризас выбрался в лес. Отец дрова рубит в поте лица, а сын по сугробам лазит, птичьи гнёзда выискивает, по дуплам шарит и орешки пощёлкивает. Хуже хорька в лесу разбойничает.