Щека покоится на его мокрой груди, и я провожу кончиком пальца вокруг его соска, пристально разглядывая его кожу. Спокойная и умиротворенная – слова, которые даже близко не передают то, что я чувствую. В те моменты, когда возникает ощущение, как будто я чувствую настоящего Миллера Харта, а не мужчину, прячущегося за великолепными костюмами-тройками и ничего не выражающей маской на лице. Серьезный Миллер Харт, прикидывающийся джентльменом, скрывает от мира свою красоту внутри и выставляет на обозрение мужчину, который, кажется, c одержимостью отталкивает любые признаки дружелюбности, с которыми сталкивается, и смущает окружающих своими идеальными манерами, всегда демонстрируя их с такой холодностью, что люди просто принимают тот факт, что он хорошо воспитан.

– Расскажи мне о своей семье, – я нарушаю молчание тихим вопросом, практически уверенная в том, что он от него отмахнется.

– У меня ее нет, – шепчет он просто и ласково, снова целуя меня в макушку, пока я морщу брови, лежа на его груди.

– Совсем никого? – стараюсь скрыть неверие в голосе, только не получается. У меня нет семьи, если уж на то пошло, только бабуля, но ценность, по крайней мере, одного члена семьи… ну, безгранична.

– Только я, – подтверждает он, отчего я молчаливо сочувствую и начинаю размышлять над тем, какое одиночество заключается в его признании.

– Только ты?

– Неважно, как ты это преподнесешь, Ливи. По-прежнему буду только я.

– У тебя никого нет?

Поднимаюсь и опускаюсь на его груди, когда он вздыхает:

– Уже три. Дойдем до четырех? – ласково спрашивает он. Он не выказывает раздражение или нетерпение, хотя могу сказать, если продолжу в том же духе, они обязательно появятся.

Не так уж сложно поверить, учитывая мою собственную скудную семью. Еще у меня есть Грегори и Джордж, но кровный родственник только один. Один – больше, чем никто, один – это кусочек истории.

– Ни одной живой души? – вздрагиваю, как только слова срываются с губ, и тут же извиняюсь. – Прости.

– Тебе не нужно просить прощения.

– Но совсем никого?

– И у нас номер пять, – слышу нотки веселья в его голосе и, надеясь увидеть блеск той редкой улыбки, поднимаюсь с его груди, но все, что вижу, это мокрая, ничего не выражающая красота.

– Прости, – улыбаюсь.

– Принято, – ловким движением он отправляет меня на другую сторону ванной, укладывая на спину. Мои ноги расставлены, и он стоит между ними на коленях, взяв меня за лодыжку, поднимает ногу до тех пор, пока моя ступня не оказывается по центру его груди. Мой крошечный пятый размер¹⁷ будто теряется на фоне его мышц еще больше, когда его большая мужская рука начинает ласкать кончики пальцев, а сам он смотрит на меня задумчиво.

– Что? – его вопрос сводится к простому выдоху под обжигающей страстью синих глаз. Миллер Харт источает страсть каждой клеточкой великолепного тела и даже полным решимости взглядом синих глаз. Надеюсь, это особый случай и он только для меня, но понимаю, что надеюсь зря. Возможно, Миллер Харт открывается и срывает маску лишь тогда, когда он играет с девушкой.

– Просто думаю о том, как мило ты смотришься в моей ванной, – тихо говорит он, поднимая мою ногу к своему рту и медленно, мучительно медленно, лижет кончики пальцев, верхнюю часть ступни до тех пор, пока не оказывается у моей голени, колена… бедра.

Вода вокруг меня колышется от тихих вздрагиваний, руками цепляюсь за края ванной, царапая блестящую керамику. Кожа теплая от горячей воды и пара в ванной, но жар его языка обжигает, я будто в огне. Тихо выдыхаю, закрываю глаза и подготавливаю себя к тому, что меня будут превозносить, и когда он достигает точки, где мои бедра встречаются с водой, рукой забирается под поясницу и без всяких усилий приподнимает меня, приближая ко рту так, что мне нужно сдвинуть руки, чтобы не уйти под воду. Со всей силы цепляюсь за края ванной, а он осторожно направляет меня в область его настоящего возбуждения – место, где агония страсти интенсивна и где я глубже и глубже погружаюсь в возбуждающий мир Миллера Харта.

Сложно справляться с его легкими покусываниями возле клитора. Легкие движения языка приносят муку. Но когда он погружает в меня два пальца и начинает неспешные движения в такт своему рту и языку, я теряю всякую надежду удержать тихое блаженство вокруг нас.

Хнычу и выгибаю спину, мышцы рук, цепляющиеся за ванну, неимоверно болят, а мышцы живота напряжены в попытке контролировать яркие искры, взрывающиеся в паху. Мое возрастающее желание только подстегивает его, толкающиеся пальцы подкрепляют полный желания шаг. А движения становятся более твердыми, решительными.

– Не знаю, как ты со мной это делаешь, – шепчу в своей темноте, медленно качая головой.

– Делаю что? – шепчет он, посылая в меня холодный поток воздуха, дрожь его дыхания, переплетаясь с пылающей кожей, заставляет и меня дрожать.

– Это, – выдыхаю, бездумно цепляясь за края ванной, когда он наказывает меня ласковыми укусами, неспешными ласками языка и уверенными движениями пальцев. – И это! – сильнейший спазм пробивает тело, от чего все мышцы, словно плавятся, а я из последних сил стараюсь оставаться в воде относительно спокойной.

Открываю глаза, и спустя несколько секунд взгляд становится ясным, а потом все снова расплывается просто от того, с чем я сталкиваюсь лицом к лицу: невероятная покорность – чистота его взгляда, которую вижу только, когда он мне поклоняется, и его темные волосы, слишком длинные на кончиках, завиваясь, топорщатся из-за ушей.

В отличие от моей сдерживаемой дрожи, он хладнокровен, спокоен и сдержан, когда смотрит на меня в ответ, ни на секунду не прекращая действий, приносящих мне такое наслаждение.

– Ты имеешь в виду, что, если бы так было всегда, – бормочет он, – ты была бы счастлива.

Киваю, в надежде, что он со мной соглашается, а не просто озвучивает мои мысли.

Он не говорит в подтверждение моему молчаливому вопросу, вместо этого возвращая свое внимание к моим кричащим между ног нервным окончаниям. Его лицо, склонившееся туда, и взгляд, обращенный к моему лицу – самое чувственное зрелище из всех, что мне посчастливилось когда-либо видеть. Не в силах сдерживаться, закрываю глаза, готовясь к натиску давления, готовому сорвать крышу.

– Не останавливайся, – выдыхаю, моля о большей дозе безумного, мучительного удовольствия. Он вдруг резко перемещается, вода вокруг нас расплескивается, и он накрывает меня собой, впиваясь в мой рот, язык пытает меня в такт пальцам, большим пальцем он вырисовывает круги по набухшему клитору.

Руками вцепляюсь в его мокрые плечи, его сила – единственная вещь, удерживающая меня от падения под воду. Я как будто в лихорадке, но Миллер держит под контролем все, за исключением моих отчаянных стонов.

А потом это происходит.

Взрыв.

Всплеск миллионов искр заставляет меня разорвать поцелуй и спрятать лицо в изгиб его шеи, пока мое тело пытается справиться с лавиной наслаждения. Он притих, помогая мне унять дрожь. Только поглаживания его пальцев глубоко внутри и замерший в легком прикосновении к узелку нервов большой палец ослабляют затянувшуюся дикую дрожь.

– Думается, предполагалось, что это я буду снимать твой стресс, – лепечу, не желая отпускать его – никогда.

– Ливи, ты снимаешь.

– Позволяя тебе мне поклоняться?

– Да, отчасти, но в большей степени просто позволяя мне быть с тобой. – Он садится, вместе со мной, и усаживает к себе на колени. Мои тяжелые, мокрые волосы спадают просто так, его руки оборачиваются вокруг предплечий, уверенно меня удерживая. – Такая красивая.

Чувствую, как щеки вспыхивают, и опускаю глаза, немного смутившись.

– Я сделал тебе комплимент, Ливи, – шепчет он, притягивая к себе мой взгляд.

– Спасибо.

Он улыбается едва заметно и перемещает руки на мою талию, его взгляд блуждает по каждому доступному глазам уголку моего тела. Смотрю на него пристально, когда он, в конце концов, накрывает губами мою грудь, целуя ее нежно, а потом пальцем начинает путешествовать по мне, так невесомо, что иногда я его не чувствую. Он делает глубокий задумчивый вдох и выдыхает, голова немного склоняется набок, в добавление к его задумчивости.