Вот тут-то и пришла на ум Стремнину интересная мысль. Он прибежал было поделиться ею с Борисом Николаевичем Градецким, но узнал от секретаря, что доктор серьёзно заболел и его увезли с работы в больницу. В тот же вечер Сергей помчался в клинику навестить Бориса Николаевича, но к тому не пустили.

Вернувшись в машину, Сергей облокотился на руль и долго-долго глядел между сосен в одну точку. И ему все виделось лицо со впалыми щеками и скорбно-насмешливой улыбкой… А серые, добрые, смущённые глаза любимого доктора будто говорили: «Вот так-то, Сергей Афанасьевич, недосчитывался у себя седьмого удара в пульсе, а тут — трах-бах, — и вот лежу, батенька мой, в глубоком инфаркте!»

Дня три Стремнин не решался ни с кем заговорить о новой своей идее, а потом попросился на приём к доктору Опойкову, на которого на время болезни Бориса Николаевича Градецкого легли обязанности начальника аэродинамической лаборатории.

— Виктор Никанорович, вы ведь знаете, что наш отдел занимается отработкой экспериментальной системы автоматической посадки? — спросил Стремнин.

— Знаю, — взглянул тот, грузно восседая и отдуваясь, будто после горячей ванны.

— И, надо полагать, наслышаны, что нам удалось достигнуть в этой работе настолько обнадёживающих результатов, что на сегодня мы имеем около двухсот вполне уверенных автоматических приземлений…

— Как же… Слыхал, слыхал, — шумно заёрзал в кресле Опойков.

— Так вот, Виктор Никанорович, я к вам с таким предложением: а что, если нам развить эту работу, поставив задачей попутно решить и автоматический взлёт?

Неожиданность предложенного словно бы отшвырнула Опойкова на спинку кресла, и он с присвистом втянул в себя воздух:

— Час от часу не легче!.. Сергей Афанасьевич, я был в Англии, разговаривал там со специалистами ряда фирм, знакомился с их работами, расспрашивал, занимаются ли они решением автоматического взлёта… Те на меня только таращили глаза и покачивали головами… Вот… Так что и нам дай бог сейчас справиться с прямой задачей автоматической посадки.

— Но ведь, решив посадку, Виктор Никанорович, очень нетрудно будет решить попутно и автоматический взлёт! — проговорил с жаром Сергей.

— Да что вы, в самом деле, Сергей Афанасьевич! Хотите, чтобы позвонил министр и спросил: «Вам там делать нечего, что ли?! Основные работы задерживаете, а ввязываетесь в то, что вам не поручалось?!» Нет, нет, увольте: институт не в состоянии походя браться за такие проблемные дела. Мы и так вязнем в проблемах по шею! — Опойков впечатляюще провёл ребром пухлой ладони по второму подбородку, скривился весь, словно после стопки перцовки.

А спустя некоторое время, когда система автоматической посадки оказалась отработанной достаточно надёжно, Сергей предложил своему молодому коллеге — инженеру-электронщику Андрееву, парню тихому, неразговорчивому, с виду будто бы тугодуму:

— Рома, послушай… Давай-ка попробуем отработать и автоматический взлёт?.. Для этого, на мой взгляд, нужно изменить передаточное отношение в управлении передним колесом шасси, разработать и ввести в продольный канал автопилота программу действий на отрыв носового колеса при достижении взлётной скорости… Как ты на это смотришь?

Некоторое время Роман глядел на Сергея не мигая, потом проговорил:

— Надо подумать, Серёжа.

На другой день Андреев позвонил Стремнину и сказал, что сделать это можно. Тогда они уговорились увлечь своей затеей начальника отдела Кайтанова и зашли к нему. Тот спросил:

— Сколько времени потребуется, чтобы доработать систему под эту задачу?

Андреев ответил: недели две.

— Давайте, — согласился Кайтанов, — только вот что… Об отношении к делу Опойкова пока никому ни гугу!

У Стремнина радостно билось сердце, когда они с Романом «выкатились» из лаборатории и направились к самолётной стоянке: «Ай да Кайтанов! — улыбался он. — С ходу уловил суть идеи и не побоялся взять на себя ответственность!.. Вот какого парня нужно бы избрать парторгом лаборатории!»

Доработку в автоматике системы приземления удалось сделать быстрее, чем предполагалось, — за десять дней. К этому времени подоспела дополнительная программа на сто автоматических посадок для выявления слабых мест и дальнейшей оценки надёжности системы в целом. Этой-то программой, субсидируемой государством в лице заказчика, и решили воспользоваться Стремнин, Кайтанов и Андреев, намереваясь в этих же полётах без превышения лётного времени попутно отработать и предлагаемый ими метод автоматического взлёта.

Накануне намеченного дня полётов все трое собрались у Кайтанова.

— Итак, давайте ещё раз все осмыслим, — предложил молодым испытателям молодой начальник отдела. — Первое: идём ли мы в этой инициативной работе на неоправданный риск?

Стремнин встал:

— Позволь, я скажу. Хотя при многочисленных проверках на земле мы убедились в безупречной работе системы, у меня под большим пальцем правой руки на штурвале кнопка отключения всей автоматики. И поскольку я буду, держась за управление, подстраховывать автоматику, то при малейшем подозрении, что она дурит, тут же её и отключу.

— Ясно, — кивнул Кайтанов. — Во всяком случае, Сергей ты при всей своей предельной собранности и осмотрительности должен обещать нам в этих полётах, что будешь поначалу выполнять все взлёты при отсутствии бокового ветра и в первых двадцати полётах не станешь снимать ног с педалей и рук со штурвала.

— Клянусь! — улыбнулся Сергей.

— И ещё, — продолжал Кайтанов, — давайте договоримся железно: на последующие осложнения задания, особенно по боковому ветру, мы пойдём только после анализа записей приборов первых двадцати полётов.

— Договорились.

— Теперь давайте оценим все затраты на эту нашу инициативную работу… Поэты назвали бы её, очевидно, дерзновенной… А в первой пятилетке наши отцы и деды, поди, окрестили бы горячим словом «встречная»…

— Да ведь не предвидится никаких лишних затрат! — подхватил Стремнин. — Для выполнения ста автоматических посадок по программе я должен сделать сто взлётов вручную. Теперь я эти взлёты буду делать с помощью автоматики. И только-то!.. Ни дополнительного расхода топлива, ни затраты двигательных ресурсов, ни потери рабочего времени: все сделаем, так сказать, за счёт повышения КПД по основной теме. Не так ли?