— Ну и что ж, не возражаю. Ваше мнение для нас важно. Тогда в добрый путь, Сергей Афанасьевич, и да привалит к вам у нас научное счастье! Отправляйтесь-ка, батенька, на третий этаж в 307-й нумер, там найдёте Виктора Николаевича Кайтанова. Он и есть начальник экспериментально-аэродинамического отдела, ему и представитесь; полагаю, он о вас уже кое-что знает… Если что не так пойдёт — не стесняйтесь, заходите, разберёмся… Не буду вас сбивать с панталыку завуалированными экзаменцами — сам их терпеть не могу и другим не позволяю к ним прибегать, будучи твёрдо убеждён, что талантливые люди чаще всего скромны и застенчивы, в то время как натасканные нахалы, как правило, неотразимы… Поэтому буду обстоятельно с вами знакомиться в процессе работы.

С этими словами доктор встал и даже изобразил на лице гримасу, отдалённо напоминающую улыбку. Сергей слегка поклонился и направился было к двери, когда Градецкий остановил его:

— Прошу прощения… Вот ещё о чём забыл вас спросить… Скажите, Сергей Афанасьевич, вы там, в МАИ, летать, случаем, не пытались?

Стремнин расплылся в наивной улыбке: — А как же, закончил обучение полётам в нашем аэроклубе ещё два года назад, летал на спортивных самолётах и работал общественным инструктором…

Градецкий потускнел. Он даже вышел из-за стола и прошёлся по кабинету. Несомненно, сказанное молодым инженером насторожило его. Доктор внимательно заглянул Сергею в глаза:

— Я хотел бы услышать от вас честный ответ: не бродят ли в вашей голове отчаянные мысли при первой возможности, коль она представится, бросить лабораторию и перепорхнуть в лётную комнату?..

— Я не совсем вас понял, доктор? — проговорил Сергей.

— Ради бога, не хитрите со мной, mon chйre, я-то, старый воробей, знаю: кто хоть раз полетал самостоятельно, «подержался за ручку», уж никогда не оставит мечту о летании… И если человек идёт к нам в институт с инженерным дипломом из МАИ — я сразу спрашиваю, летал он или нет?!

— Теперь вас понял, Борис Николаевич, и скажу вам откровенно: стать инженером-лётчиком-испытателем — моя окаянная мечта! Но надеюсь не столько на счастливый жребий, сколько на свои знания, физические данные, приобретённый опыт и вдумчивое отношение к делу; с таким подходом, мне представляется, сумею свою мечту осуществить.

И ещё скажу вам, доктор, главное: я добросовестно приобретал высшее образование вовсе не затем, чтобы, превратившись в лётчика, выбросить инженерные знания из головы. Нет, я чувствую в себе способности к инженерному творчеству и смею надеяться, что вы мною будете довольны… Во всяком случае, представься возможность стать лётчиком-испытателем, я не оставлю инженерной работы в вашей лаборатории, если буду чувствовать, что лаборатории нужен и полезен.

— Недурно! — усмехнулся Градецкий. — Ну что ж, начинайте работать и постарайтесь себя проявить.

Он махнул Сергею дружелюбно рукой, мол, ступай, ступай, и пробормотал себе под нос: «Знаю я вас, заражённых летательным вирусом! Все вы, други мои, больны, увы, неизлечимо!»

Так запомнился Сергею этот разговор, имевший для него большее, чем он мог предполагать, значение.

К концу второго года работы в лаборатории доктора Градецкого Стремнин многого успел достигнуть. Прежде всего он самостоятельно провёл в качестве ведущего инженера две исследовательские работы: по определению характеристик прерванного взлёта на пассажирском самолёте с двумя турбовинтовыми двигателями и по влиянию нароста льда на передней кромке стабилизатора на продольную балансировку того же самолёта при отказе антиобледенительной системы. По двум этим работам сообщения Стремнина были обсуждены на техсовете лаборатории Градецкого и заслужили похвальный отзыв самого доктора, весьма сдержанного на похвалы.

Вместе с этим Стремнину удалось без отрыва от основной работы пройти полный курс лётной подготовки в школе лётчиков-испытателей и получить диплом. Борис Николаевич Градецкий, разумеется, очень подозрительно приглядывался в этот период «раздвоения личности» к молодому инженеру-лётчику, но Сергей, ни на минуту не забывая свой первый разговор с доктором, принципиально работал за двоих, заканчивая вечерами то, что не успевал сделать днём, отрываясь на полёты, и Борису Николаевичу оставалось только поглядывать на него с улыбочкой, выражающей: «Ладно, ладно, поглядим, что будет дальше…» А в общем, как видел по его глазам Сергей, добродушно и одобряюще.

Ещё в этот же период кипучей деятельности Стремнин как-то странно и неожиданно для себя женился на девице, которая то ли задумалась при переходе улицы, то ли специально ринулась под автомобиль Сергея, когда он вечером выезжал из проходной института.

Он успел крутануть руль, но боком машины все же слегка оттолкнул деву в сторону… Сергей привёз её в больницу. К счастью, серьёзных повреждений врачи не обнаружили, но продержали две недели на больничной койке. И в каждый из этих четырнадцати дней она не скрывала радости, когда Стремнин являлся в белом халате и с подарками.

Так из жалости и благородства он взлелеял в душе чувство к этой, по сути, незнакомой ему девушке и вскоре женился, опомнившись, однако, буквально на следующий после загса день.

Но тут в филиале института определилась срочная работа, и Стремнин с готовностью согласился поехать в командировку. Когда же через два с половиной месяца он вернулся домой, то обнаружил на столе в своей комнате записку:

«Будь здоров, Серёжа, и не кашляй… Считай, что я с тобой пошутила… Улетаю за Полярный круг с капитаном… впрочем, ты его все равно не знаешь, а я надеюсь, он окажется повеселей тебя и уж, во всяком случае, не таким засушенным фанатом… Если же разочаруюсь, вернусь к тебе!.. Будь».

С яростью порвал он эту записку и долго глядел в окно, где в свете уличного фонаря мелькали людские тени.

Исцелила Сергея от этой душевной травмы лётно-инженерная работа. Градецкий поручил ему отработку экспериментальной системы автоматической посадки на самолёте — летающей лаборатории. Сергею сразу же потребовалось много летать, сперва на правах второго пилота с Николаем Петуховым, отличным лётчиком-испытателем старшего поколения, а потом и самостоятельно долетывать программу, когда система мало-помалу оказалась отлаженной и нужно было лишь подстраховывать управление, а самолёт самостоятельно планировал к началу полосы, выравнивался из угла и плавно приземлялся. И каждую последующую посадку по мере корректирования и подстройки аппаратуры делал безупречно. Так что в конце концов Сергей так уверовал в автоматическую систему, что выполнил более сотни посадок, вовсе не прикасаясь к управлению.