— Ничего не поделаешь, — успокаивал его дед. — С Тайгой и Чайкой, может, хуже было б… а так — перезимуем.

— Перезимуем, — зло рассмеялся Марков, с силой колотя обухом топора по колу для растяжки. — Перезимуем, черт возьми! Лишь бы одры не сдохли!

— Ну, чего ты, Никей? Чего? Пошел я костер делать. И НЗ я сохранил — от Магды. На дорожку дала.

— Это ты молодец! Молодец, Афанасьич! Сейчас самое время выпить! С холоду и с невезухи. Вон сколько поводов. Сохранил-таки? Молодец! И молчал три дня. Вот сила воли!

— Не трусь! Пробьемся! — крикнул Афанасьич.

Костер уже полыхал.

Мокро, холодно, мерзко на душе. «Не будем отчаиваться, — думал Аникей. — Дальше будет хуже».

От костра потянуло запахом аппетитного варева. Аникей порылся в рюкзаке, достал кружки, пошел к реке, сполоснул. Подоспел Афанасьич с бутылкой:

— Давай, для сугреву!

Бутылка была ледяная. Где он только ее хранил?

— Собачий холод! — передернуло Аникея. Он закусил снежком, а в кружку налил чаю, поставил остывать.

— Зимой теплее, — согласился дед и налил себе. — Будем из одной, — сказал он. — А запивать из твоей, горячим чаем. Водку с чаем любой доктор посоветует. От простуды али с усталости.

— От всего, от всего, — согласился Аникей и выпил.

Понурые лошади стояли в кустах, не паслись. Их постепенно заносило снегом.

— Спать придется меньше, — сказал Аникей. — Идти и идти — в этом наше спасение. Не хватало, чтобы кони еще и простудились.

Утром, наскоро позавтракав, они быстро собрались и пошли вверх по Убиенке. Оставался теперь второй, запасной, вариант плана — выход на реку Южную Озвереевку, где на карте отмечена перевалбаза совхоза. Но для этого необходимо форсировать Убиенку, а где, если единственный отмеченный на карте брод действителен только летом в мелководье, а сейчас осень, снег и дожди, и вода за ночь в реке поднялась до самой высокой отметки.

— Совсем разлилась река, как весной, — вздыхал дед.

— Будем искать брод… Можно попробовать и вплавь, но только место надо найти поуже, лошади вынесут…

— Я не умею плавать, — сказал дед.

— Тебя никто и не заставляет. Лошадь-то умеет. А ты будешь сидеть на ней, Устраивает?

— Не пробовал.

Подходящее место нашли где-то к обеду. Течение, как и всюду, было сильное, но зато это было самое узкое место, на стремнине бурлило — значит, было не так уж и глубоко.

На обоих берегах росли высокие тополя; здесь, в долине, не было ветра и казалось даже теплей.

— Попытаемся здесь, — сказал Аникей. — Обедаем на том берегу.

Они разгрузили лошадей, оставили на них только седла. Достали резиновую лодку-пятисотку, накачали ее.

— Афанасьич, поищи карабины. У нас было два альпинистских карабина. И давай оба мотка капроновой веревки. Веревка нам теперь нужна.

Геолог надел меховые носки-чижи, нерпичьи торбаса, сверху натянул нерпичьи брюки.

— Хорошо-то как, действительно! — И он с удовольствием попрыгал, походил в новом облачении.

— Совсем ты чукча, — засмеялся дед. — Ну, чукотский начальник, что делать будем?

Аникей сидел, думал.

— План такой, — сказал он. — Один конец этого толстого капронового линя намертво привязываем к этому тополю. Я переплываю на Орлике и закрепляю так же на том берегу второй конец. Ясно?

— Ясно.

— Но прежде весь груз мы закрепляем на лодке. И пока она на берегу, второй, тонкий линь, привязанный к носовому коушу лодки, я вместе с канатом перевожу на тот берег, одновременно. Ясно?

— Ясно.

— Еще не все. Через два боковых коуша лодки пропускаем кусок веревки — отрежь метра три, вот так, ага, концы связываем. При натяжении получается треугольник, видишь?

— Да.

— Теперь вершину треугольника намертво привязываем к карабину, а сам карабин защелкиваем на основном тросе, И когда я буду тянуть лодку с того берега за тонкий носовой линь, одновременно лодка будет удерживаться карабином и карабин будет скользить. Оба натяжения не дадут лодке перевернуться. Течение в этом случае будет даже помогать, так как основное напряжение, ляжет на карабин.

— Вот здорово! — восхитился дед. — Ты сейчас придумал или раньше пробовал?

— Не пробовал, но видел.

— Так. А я? — уныло спросил дед. — Я ведь плавать не умею.

— Вот задача-то, — почесал в затылке Марков. — Эх! Не будь течения, мы бы живо решили задачу про козу, волка и капусту… Как же ты до этого жил, если плавать не умеешь?

— Я с детства воды боюсь, — признался дед.

— С тобой так, — решился Марков. — Будем — как лодку. Давай тот моток, подлиннее. Обвяжем тебя вот так под мышками. Крепкий узел?

— Вроде крепкий.

— Давай-ка затянем. — Марков подошел к дереву, перекинул веревку, подтянул до предела, закрепил. — Ну, подожми ноги, повисни!

Дед повис.

— Ой! Под мышками режет!

— Ничего, зато узел — не развяжешь, только разрезать.

Марков отвязал от дерева линь.

— Теперь давай небольшой конец. Обвяжем тебя вокруг пояса. Нет, не за ремень — ремень может лопнуть. Вот так, потуже. А на свободный конец привяжем второй карабин. Ты его защелкнешь на основном тросе, прежде чем идти с Серым в воду. Понял? Получается — ты страхуешься так же, как лодка.

— Только лодка умеет плавать, а я нет.

— Ничего, выплывешь. Не так все и страшно. Ширина тут невелика, метров пятьдесят. Можно бы веревки перебросить, но пятьдесят метров мы не докинем. Вот и придется мне все три веревки везти… Лишь бы не запутались — самое главное. И снос большой. По сотне метров есть в мотках?

— Больше…

— Хватит даже при сносе, надо попробовать. Ну, а если они у меня кончатся, а я все еще буду в воде, ты веревки потихоньку вытащишь назад, они же привязаны на твоей стороне… Тогда что-нибудь еще придумаем. Не может быть, чтоб не придумали! Голь на выдумку хитра!

— Жизнь заставит, — вздохнул Афанасьич.

— Зато это единственная переправа. Впереди по маршруту больше рек нет. Давай покурим.

Они закурили.

— Да, чуть не забыл, — спохватился Марков. — Перед тем как сесть на Серого, сними сапоги. Сними сапоги, привяжи их на лодке. Надень шерстяные носки. Не босиком, а в шерстяных носках. Понял? Купание нам всем обеспечено сегодня, по горло, но лучше купаться в носках. Как только я переберусь, сначала распалю костер. Пионерский. Сушить будет чего, это уж точно…

— Я б лучше сейчас в Ольховку вернулся, — признался дед. — На черта мне эта купель?

— Я бы тоже вернулся, — улыбнулся Аникей. — Не паникуй, последний бросок — и все.

— Хорошенький пляж… — ныл Афанасьич. — Прямо Сочи.

— Да, — засмеялся Аникей. — Пальм и фикусов не хватает.

Он бросил сигарету.

— Сейчас потренируемся, как они чувствуют воду. Ох, черт! Седла-то снять забыли. Сейчас я сниму, ты сиди. Их никак нельзя мочить. Мокрый войлок — коню беда, враз спину сотрет.

Аникей распустил подпруги, отнес седла к лодке. С трудом взобрался на Орлика.

— О-хо-хо! Совсем никудышный я кавалерист. — И, натянув поводья, легонько дал Орлику шенкеля и направил его к реке.

Орлик послушно, осторожно ступил в воду, вошел в реку по колена, Аникей повернул его и прошелся немного по воде вдоль берега.

— Этот пойдет. Давай теперь Серого.

Аникей залез на Серого, натянул поводья, но конь мотал головой и не хотел идти в воду.

— Дай прут, Афанасьич!

Аникей стукнул коня пятками по животу, хлестнул прутом, и тот покорно пошел в воду.

— Поупрямится и пойдет как миленький! — сказал Марков. — Только не либеральничай, прут не забудь. Давай еще договоримся о сигналах — с того берега не докричишься. Руки скрещены над головой — значит «Внимание!» Одна рука резко вверх и вниз — «Пошел!» Обе руки в стороны «Возвращаюсь». Без сигнала не трогайся.

— Понятно, понятно.

— И пожалуйста, все время следи за мной, не отвлекайся. Ну, что ж, начнем.

Аникей приладил к поясу сумку, положил туда три мотка капроновых линей, концы которых были закреплены на тополе, на лодке и на Афанасьиче. Сел на Орлика, попробовал, как будет стравливать веревки — все получалось.