Литмир - Электронная Библиотека

– И все же какая-то доля уверенности у тебя есть?

– Возможно, но она связана с одной мелочью, не имеющей отношения к самой истории.

– С какой же?

– Кое-кто из моих бывших соратников тоже присматривался к этому материалу.

– Соратница с большой буквы?

– Она.

– Разве это все-таки не звучит многообещающе? – произнесла Эрика, вылезая из ванны, голая и красивая.

Глава 8

Вечер 20 ноября

Август, сидя на шахматном полу спальни, рассматривал составленный для него отцом натюрморт: свеча на синем блюде, два зеленых яблока и апельсин. Но ничего не происходило. Мальчик лишь устремил пустой взгляд на непогоду за окном, и Франс задумался, не глупость ли это – давать ему сюжет?

Стоило сыну просто покоситься на что-то, как оно явно намертво запечатлевалось в его мыслях; тогда зачем же отцу выбирать за него, что ему следует рисовать? У Августа в голове, вероятно, есть тысяча собственных образов, и, возможно, блюдо с несколькими фруктами кажется ему совершенно неподходящим и нелепым. Может, его интересуют совсем другие вещи… Франс снова спросил себя: «Не хотел ли мальчик своим светофором сказать нечто конкретное?» Рисунок представлял собой отнюдь не милое маленькое наблюдение. Красный свет, напротив, светился подобно вытаращенному злому глазу, и, возможно – откуда Франсу было знать? – Август чувствовал угрозу со стороны того мужчины на переходе…

Бальдер посмотрел на сына, в сто одиннадцатый раз за день. Ну разве не позор? Раньше он воспринимал мальчика только как странного и непостижимого. Теперь же он опять задался мыслью: а может, они с сыном на самом деле довольно похожи? Во времена Франса врачи не слишком заботились о диагнозах. От людей более легко отмахивались, называя их странными, с отклонениями. Сам он определенно был необычным – слишком серьезным, с неподвижной мимикой, и на школьном дворе его не считали особенно приятным. С другой стороны, компания других детей его тоже не привлекала – он сбегал к своим цифрам и уравнениям и не произносил понапрасну лишних слов.

Его, пожалуй, едва ли признали бы аутистом – таким, как Августа. Но сегодня на него наверняка навесили бы ярлык больного синдромом Аспергера, и хорошо бы это было или плохо, не так уж важно. Главное, что они с Ханной полагали, что раннее диагностирование у Августа им поможет. Тем не менее почти ничего не произошло, и только теперь, когда сыну уже исполнилось восемь лет, Франс впервые осознал, что тот обладает особым талантом, связанным с ощущением трехмерности пространства и математикой. Почему же Ханна и Лассе ничего такого не заподозрили?

Лассе, конечно, засранец, но бывшая в основе своей человек хороший и восприимчивый. Франсу никогда не забыть их первой встречи. Она произошла на вечере Королевской академии инженерных наук в Ратуше. Он тогда получил какую-то премию, совершенно его не волновавшую, и весь ужин нудил, мечтая поскорее попасть домой к своему компьютеру. Но вдруг к нему подошла смутно знакомая красивая женщина – Франс обладал крайне ограниченными познаниями в области знаменитостей – и заговорила с ним. В глубине души Бальдер по-прежнему считал себя фанатом-компьютерщиком, на которого одноклассницы смотрели с презрением.

Он не мог понять, что в нем нашла такая женщина, как Ханна, в то время находившаяся – как он вскоре узнал – на вершине своей карьеры. Но она соблазнила его – и в ту ночь занималась с ним любовью так, как ни одна женщина до нее. Далее последовало, вероятно, самое счастливое время в жизни Франса, и тем не менее… бинарные коды взяли верх над любовью.

Он погубил их брак работой, и все покатилось под гору. Его место занял Лассе Вестман, Ханна поникла, и Август, вероятно, тоже, и Франсу следовало бы прийти от этого в ярость. Но он знал, что всему виной сам. Откупился, получив свободу, и наплевал на сына – и, возможно, на суде, рассматривавшем дело об опеке, правильно сказали, что он предпочел собственному ребенку мечту об искусственной жизни. Каким же кретином он был!

Бальдер достал ноутбук и принялся искать в «Гугле» более подробную информацию об одаренности савантов. Он уже заказал ряд книг, в частности, важнейшую публикацию по данной теме – книгу профессора Даролда Трефферта «Острова гениальности». Собрался по привычке изучить все, что доступно. Ни один проклятый психолог или педагог не сможет лучше его разобраться в том, что сейчас требуется Августу, и давать ему советы – он будет знать намного больше любого из них.

Продолжив поиски, Франс на этот раз заинтересовался рассказом о девочке-аутистке Надии. Ее судьба описывалась в книге Лорны Селфе «Надия. Необыкновенные способности к рисованию у ребенка-аутиста» и у Оливера Сакса в книге «Человек, который принял жену за шляпу», и Бальдер принялся с восхищением читать. Надия, в точности как Август, казалась при рождении совершенно здоровой, но потом родители стали постепенно понимать, что что-то не так.

Девочка никак не начинала говорить. Не смотрела людям в глаза. Не любила телесного контакта и не реагировала на улыбки и предложения матери. В основном вела себя тихо и необщительно и навязчиво разрезáла бумагу на невероятно узкие полоски. В шесть лет она по-прежнему еще не произносила ни слова.

Тем не менее Надия рисовала, как Леонардо да Винчи. Уже в три года она без всякого предупреждения стала рисовать лошадей и, в отличие от других детей, начинала не с формы, не с целого, а с какой-нибудь маленькой детали – с копыта, сапога всадника или с хвоста – и, самое удивительное из всего, рисовала она быстро. С невероятной скоростью соединяла части – одну отсюда, другую оттуда – в идеальное целое, в галопирующую или идущую шагом лошадь. По собственным попыткам в подростковые годы Франс знал, что нет ничего сложнее, чем нарисовать животное в движении. Как ни старайся, получается неестественно и скованно. Чтобы добиться легкости в изображении прыжка, требуется мастер.

Надия была мастером уже в три года. Лошади получались у нее, как идеальные фотографии, сделанные легкой рукой, что явно не являлось следствием долгой тренировки. Ее виртуозность, прорвавшаяся словно сквозь лопнувшую плотину, восхищала современников. Как ей удается? Как она может всего несколькими быстрыми движениями руки перескакивать через столетия в развитии истории искусства? Австралийские исследователи Аллан Снайдер и Джон Митчелл, изучив ее рисунки, в 1999 году предложили теорию – постепенно получившую всеобщее признание, – согласно которой, мы все обладаем врожденной способностью к такого рода виртуозности, но у большинства из нас она блокирована.

Если мы видим футбольный мяч или что угодно другое, то не сразу понимаем, что перед нами трехмерный объект. Напротив, мозг молниеносно выхватывает ряд деталей, падающие тени и разницу в глубине и нюансах и, исходя из них, делает выводы о форме. Мы этого не осознаем. Однако нам требуется некий анализ для понимания такой простой вещи, что перед нами мяч, а не круг.

Мозг сам создает окончательную форму, после чего мы уже не видим всех деталей, которые уловили поначалу. Лес, так сказать, заслоняет нам деревья. Но Митчелл и Снайдер додумались до того, что если бы нам удалось вызвать из мозга первоначальный образ, мы рассматривали бы мир совершенно по-новому и, возможно, смогли бы легче его воссоздавать, в точности как это делала Надия, – без малейшего напряжения.

Иными словами, идея заключалась в том, что девочка эта как раз имела доступ к исходному образу, к изначальному материалу мозга. Она видела множество деталей и теней до того, как те подвергались обработке, и поэтому, в частности, всегда начинала с отдельных частей – с копыта или морды, – а не с целого, поскольку целое, в нашем понимании, еще не было создано. Хоть Франс Бальдер и видел в этой теории кое-какие проблемы или, по крайней мере, задался, как всегда, рядом критических вопросов, сама мысль ему понравилась.

В своей научной работе он во многих отношениях всегда искал именно такой исходный способ рассмотрения – подход, не принимавший вещи, как данные, а ведущий дальше лежащего на поверхности, к мелким деталям. Тема все больше захватывала Франса, и он читал с нараставшим восхищением, пока не содрогнулся. Он даже громко выругался – и с некоторой тревогой посмотрел на сына. Впрочем, вздрогнуть Франса заставило не что-либо из этих научных открытий, а описания первого года Надии в школе.

23
{"b":"267016","o":1}