Кузьма Кузьмич оглушительно расхохотался.
— Ты когда выписываешься? Через недельку? Приходи в первое же воскресенье на рынок, все вместе вашего главного торгаша, дядю Васю, за жабры будем брать. Думал в нынешний выходной это сделать, отложим, не будем лишать тебя такого удовольствия.
— Отложите, отложите,— улыбнулся Кожар,— У меня тоже есть о чем с ним потолковать.
Кузьма Кузьмич повернулся к Юрке.
— Ну, Юра, хватит нам с тобой утомлять болящего, ему покой нужен. Пошли, а?
Юрка покраснел.
— Мне надо поговорить с Сергеем Ермолаевичем,— сдавленно сказал он.
— Совершенно секретно? — улыбнулся Кузьма Кузьмич.— Ладно, посекретничайте, я тебя обожду в коридоре.
Он встал и одернул на себе куцый халат.
— Вы не обижайтесь, Кузьма Кузьмич,— торопливо сказал Юрка.— Это не мой секрет, я не имею права...
— Все ясно, парень, я не обижаюсь,— ответил Кузьма Кузьмич и вышел.
Кожар наклонился к Юрке.
— Сергей Ермолаевич,— глядя Кожару прямо в глаза, прошептал Юрка,— это Сашка Король потравил ваших рыб. Ему приказал дядя Вася, он и порошка какого-то ядовитого дал, «рыбьей холеры»... А сейчас грозится, что в милицию заявит, будто Сашка сам все это сделал, и его посадят. Дядя Вася у него неонов забрал, денег требует... Сашка мучается, хочет из дому удирать. За него ведь вступиться некому, отца кет, мать до сих пор в больнице... Один он...
Кожар сидел, откинувшись на подушки, и на скулах у него резко выступили желваки. Глубокие морщины сбегали от этих желваков к уголкам рта, и вздрагивали губы, словно Сергей Ермолаевич изо всех сил сдерживался, чтоб не сказать сейчас какие-то жестокие, непоправимые слова. И Юрка побоялся, что вот-вот он скажет их, и торопливо добавил:
— Сергей Ермолаевич, простите его. Он вам всех рыбок вернет, у него много еще рыбок. Он ведь хороший парень, только живется ему трудно... Неужели и вправду ему в тюрьму идти?.. Если б он знал, что все так получится...
— В какую тюрьму, о чем ты говоришь? — Сергей Ермолаевич положил Юрке на плечо тяжелую горячую руку.—-Успокойся, ничего с твоим Сашкой не случится. Раз он сам понял, на какую подлость пошел, значит, главное уже сделано. Ты ему скажи: как только я выпишусь, пусть он вечерком ко мне придет. И сам приходи. Вместе подумаем, надо ему удирать из дому или нет. А то Лена уехала, Сашка уедет — с кем я останусь?.. А за то, что пришел ко мне,— спасибо. Меня ведь больше всего эта мысль мучила — неужто сам недосмотрел рыбок? Неужто сделал что-то не так? Знаешь, как эта история дяде Васе да другим спекулянтам на руку?! Ведь они с Сашкиной помощью не под моих рыбок — под наш клуб мину подвели. Попробуй собрать вместе людей, если они тебе не верят... А дяде Васе выгодно: когда мы каждый со своим аквариумом в одиночку возимся, нас обдирать легче. Но теперь мы из этой мины взрыватель вывинтим да его самого ею и взорвем. Вот так-то, сынок!
Он замолчал, глотнул воды и откинулся на подушки.
Юрка встал.
— До свидания, Сергей Ермолаевич, поправляйтесь.
— До свидания, сынок. Так не забудь передать Сашке, что я вас жду. Скажи ему, чтоб никого он не боялся — ни милиции, ни дяди Васи. И еще скажи, что не такой он одинокий, как думает, много найдется людей, которые за него постоят.
«ОТ СЕБЯ НЕ УБЕЖИШЬ...»
Привет тебе, славный король великого и суетного племени аквариумных рыб и неповоротливых улиток, владелец дремучих зарослей валлиснерии и кабомбы, повелитель несметных полчищ мотыля, дафнии и инфузорий! Поклон тебе, мудрейший из мудрых, раскрывший тайну светящихся неонов, разгадавший секреты врачевания ихтиофоноза — этого смертельного бича больших и малых аквариумов — и прославивший себя другими не менее великими деяниями!
Здравствуй, Сашка, и не дуйся на меня за это начало, потому что у меня сегодня такое настроение, что хочется во все горло петь от радости, а в комнате спят девчонки, и я боюсь их разбудить — все очень устали после работы. И я тоже устала, Сашка, хотя, кажется, ничего особенного сегодня не делала, но я сейчас не засну ни за что на свете. Потому что сегодня я поднялась на такую высоту поднебесную, что у меня дух захватило.
Думаешь, я уже работаю на башенном кране? Не завидуй, Сашка, сегодня я забралась туда просто экскурсанткой. Меня направили на курсы крановщиков, вот я и полезла к своей подружке Оле на «седьмое небо», чтобы получше с этим самым краном познакомиться. Познакомилась и — влюбилась. Буду крановщицей. Слышишь? Крановщицей башенного крана повышенной грузоподъемности — вот как он называется.
Ты не думай, Король-королевич, что мне сразу так повезло. Знаешь, сколько народу съехалось со всей страны химический комбинат строить?! Тыщи! Почти у всех — специальности всякие, а что я умею? Рыбок разводить?.. Но только у нас пока о рыбках никто не думает, у нас и без аквариумов хватает красоты. Тайга кругом, конца края даже с крана не видно, Ангара, льдом скованная... А в ней рыбы живут — во! — не то что твои аквариумные!
Так вот, Сашка, доехала я нормально. А к начальнику стройки, товарищу Сергея Ермолаевича, не пошла. Захотела — как все. Чтоб никаких поблажек.
Отправилась я в комитет комсомола — он в такой хате размещается, из толстенных бревен сложенной. Нашла секретаря, рассказываю: так, мол, и так, хочу работать на вашей стройке. Ну, секретарь расспросил меня, потом в общежитие повел. Это на другом краю поселка. По дороге разговорились. «Кем ты, Лена,— спрашивает,— хочешь стать? Можешь выучиться на штукатура, на бетонщицу...» С десяток профессий мне перечислил. А я отвечаю: «Мне все равно, я пока никакого дела не знаю, куда пошлете, туда и пойду».
Секретарь посмотрел на меня внимательно и говорит: «У нас сейчас, Лена, в рабочей столовой прорыв. Позарез там девчата нужны. А к нам многие приезжают за романтикой, им сразу вынь да положь такую работу, чтоб о них завтра вся страна заговорила. Но того не понимают, что без хорошей столовой наш заводище не построишь — людям есть-пить надо».
Поняла я, куда он клонит, и так вдруг у меня сердце сжалось, кажется, вот-вот разревусь.
Стоило за тридевять земель ехать, чтоб в столовую работать пойти...
Секретарь заметил это, улыбнулся. «Я ведь тебя не принуждаю, Лена, ты сама сказала: куда пошлете, туда и пойду. Я тебе просто самое трудное дело назвал, вот и все. Не хочешь, не надо, подберем что-нибудь полегче».
Ну, Сашка, тут такое зло меня взяло. Да что, я сюда легкой жизни искать приехала? Я от нее сбежала, от легкой жизни, она у меня поперек горла стоит. «Ладно,— говорю,— пойду в столовую. Только учтите — не навсегда. Я хочу какой-нибудь настоящей профессии выучиться».
«Выучишься, Лена,— ответил секретарь,— обязательно выучишься. Через месяц курсы машинистов башенных кранов откроются, честное комсомольское, пошлем тебя туда. Работа — лучше не придумаешь, поверь мне, я ведь сам — бывший крановщик. А пока — спасибо, правильное решение ты приняла».
И вот, Сашка, начала я работать. Да не официанткой в столовой — подсобной на кухне. Это в сто раз трудней. Чего я только не делала! Картошку чистила, котлы мыла, а они огромные, жирные... А жарища на кухне — дышать нечем, так вся потом и обливаешься. Вставала чуть свет, правда, отпускали меня пораньше, чтоб я к занятиям в вечерней школе могла подготовиться. Так я приду, бывало, повалюсь на кровать и лежу. А в ушах треск, как в радиоприемнике: котлеты шкварчат, жарятся, щи кипят, булькают, картофелечистка гудит, хлеборезка щелкает... Просто кошмар какой-то.
Постепенно втянулась я в работу, легче стало, спокойней. А вчера пришел секретарь на кухню. «Всё,— говорит,— нашли мы новых добровольцев, с завтрашнего дня отправляйся, Лена, на курсы крановщиков». Так ты поверишь, я посмотрела на него и отвечаю: «Ничего страшного, если надо, я еще здесь поработать могу». А сама стою, дура, трясусь от страха: вдруг захочет поймать на слове?
Но у нас хитрющий секретарь, все навылет видит. Засмеялся только, рассказал мне, как до того дома добраться, где курсы будут работать, и ушел.
