«Она не твоя забота!»

Я отошел от окна и упал на кожаный диван. У меня кололо сердце, я был опустошен и не знал, чему верить. Прежде всего это касалось происходившего в доме Кроули. Так я пролежал довольно долго и в какой-то момент, видимо, задремал; проснулся я с острым желанием помочиться и единственной мыслью: «Я должен узнать правду».

Не для «Сайентифик американ». Не для Маклафлина и, если уж говорить начистоту, не ради Мины. Для самого себя. Теперь я готов был признаться себе в том, о чем не желал думать еще день назад. Маклафлин был прав. Я совершил роковую для исследователя психических явлений ошибку.

Я влюбился в объект моего исследования.

Поэтому мне необходимо снова увидеть Мину, пусть даже в последний раз. Уехать из Филадельфии, не повидав ее, — означало обречь себя на жизнь, полную неуверенности и сомнений. Я должен был еще один, последний раз посмотреть в глаза женщины, которую имел неосторожность полюбить, и убедиться, что она и в самом деле такая, какой хочет казаться — не на словах, а на деле, — и что она тоже любит меня.

Мы должны встретиться. Как можно скорее. Тайно. Любым способом.

Я надумал передать записку Мине через Пайка, когда тот утром будет прогуливать терьера, и даже подкараулил дворецкого у дома.

Но, когда Пайк в конце концов появился, пса с ним не было. Я с удивлением следил за слугой, пока тот разбрасывал вокруг дома пригоршни вещества, похожего на соль. (Позже я узнал, что таким способом филиппинец пытался отвадить от дома нежеланных гостей.) Но в последний момент я отказался от своего плана: трудно рассчитывать на то, что чувства Пайка к хозяйке перевесят давнюю привязанность к ее мужу. Еще менее вероятно было, что написанную мной записку согласится передать миссис Грайс. «Встретимся в отеле «Уолтем». Приходите одна». Я уже стал подумывать, не прибегнуть ли мне к помощи моего закадычного приятеля Фрэнка Ливоя из «Паблик леджер», который, я в этом не сомневался, не упустит возможности эксклюзивного интервью с бывшим членом исследовательского комитета «Сайентифик американ». Но, прочтя в субботнем номере газеты отчет о припадке Мины («Марджори раскололась на допросе с пристрастием»), я рассудил, что сейчас не время доверяться газетчикам.

В конце концов я придумал, как обойтись без посторонней помощи. Хотя успех мне гарантирован не был: что если Мина нарушит заведенный обычай и не придет, как делала обычно накануне сеанса, на службу в церковь Святого Патрика?

Я сидел в заднем ряду в наполненной ароматом свеч тишине и придумывал новые и новые причины, по которым Мина может не прийти. Ведь она только накануне выписалась из больницы Джефферсона. Зачем ей выходить из дома и лишний раз подвергать себя риску нападения журналистов? Конечно, она может улизнуть незаметно через черный ход, переодевшись ну хотя бы в одежду миссис Грайс. Но и в этом случае не исключено, что она столкнется с кем-нибудь из репортеров, которые болтаются на окрестных улочках.

С каждой минутой я все больше мрачнел и все меньше надеялся увидеть Мину. Входили пожилые женщины, поодиночке или парами, и долго молились, пока не начинали болеть их артритные колени. Забредали с холодной улицы прохожие, они зажигали дешевые свечи и молча каялись в грехах или вымаливали повышение, жениха или ребенка. Через боковую дверь появился служка, налил свежую воду в чаши, смел пыль с алтаря и заменил свечи в подсвечниках. Я зевнул и подумал, что следует отказаться от моего бесполезного бдения, как вдруг одна молодая женщина обернулась и я узнал в ней Мину.

Она не таилась, но меховой воротник ее пальто и вязаная шапочка скрывали лицо так, что сразу я не узнал ее. Мина прошла по центральному проходу, глядя себе под ноги. Возможно, она и не заметила бы меня, не дотронься я до ее рукава.

— Мартин!

Я мог бы сказать, что наблюдал за ее реакцией с холодным вниманием детектива или, по крайней мере, адвоката, но на самом деле я смотрел на нее с затаенной надеждой влюбленного и мечтал, что она обрадуется нашей встрече. И не был разочарован: ее первоначальное удивление сменилось радостью.

— Мартин! — воскликнула Мина и обняла меня. — Я так за вас волновалась.

— Вы волновались? — переспросил я. — В последний раз, когда я вас видел, вас выносили из дома на носилках.

— Ах, тогда… — Она закатила глаза.

— Как вы себя чувствуете?

— Ужасно злюсь на себя. Не такая я неженка, чтобы невесть с чего вдруг хлопаться в обморок.

— Так вы считаете, что просто упали в обморок?

Мина посмотрела мне прямо в глаза, и я прочел в ее взгляде неуверенность и страх.

— Не знаю. Артур ничего мне не говорит. Ну я и решила, что со мной случился… какой-то припадок. Знаю только, что очнулась в больнице и что Артур был страшно сердит. — Она схватила меня за руку и спросила с мольбой в голосе: — Пожалуйста, расскажите мне, что произошло. Почему Артур выгнал вас?

— Не здесь, — отвечал я, косясь на редких дневных прихожан, сидевших здесь и там. Что если кто-то из них узнает свою знаменитую соседку? — Как долго вы можете отсутствовать, не вызывая тревоги у доктора Кроули?

— Несколько часов, — прошептала она. — Артур знает, как томилась я от вынужденного заточения в этом старом мрачном доме. Он не ждет, что я быстро вернусь обратно.

— Хорошо. — Я взял ее руку в перчатке и повел из церкви, но она вдруг остановилась.

— Куда мы идем?

— В отель «Уолтем». — Несмотря на мои протесты, Чифф Паттерсон настоял, чтобы я позволил ему снять для меня номер в гостинице неподалеку от «Бельвю-Стратфорд». Теперь я был рад этому. — Там мы сможем поговорить.

— Хорошо, — кивнула Мина, высвобождая свою руку. — Однако не благоразумнее ли будет, чтобы мы прибыли туда поодиночке?

— Ах да, конечно, — пробормотал я, чувствуя себя неопытным мальчишкой.

Она кивнула.

— Я скажу Фредди, что хочу отправиться за покупками, — объяснила Мина и пообещала ждать меня в отеле через полчаса.

Через двадцать минут Мина переступила порог номера, окинула взглядом крошечную комнату и узкую постель и заявила, что у меня вполне «уютное» жилье.

— Темновато, — сказал я, закрывая за ней дверь, — но, по крайней мере, здесь нам никто не помешает.

Мина в мгновение ока освоилась в комнате, подошла к окну и распахнула занавески. Она неодобрительно изучила открывавшийся вид (или скорее его отсутствие) и небрежно заметила:

— Что ж, постараемся представить, что мы в открытом море.

— Что?

— На «Аквитании», — пояснила она, позволяя мне снять с нее пальто. — В нашей миленькой каюте под палубой. В первую ночь вы ужасно страдали от морской болезни, но теперь пообвыклись и уже твердо стоите на ногах.

— Куда же мы плывем?

— Все равно. Главное, что мы вместе. — Она поправила расстегнувшуюся пуговицу на моей рубашке и, подняв глаза, спросила: — А куда бы ты хотел отправиться, дорогой?

— После Рено[46] я бы выбрал местечко попрохладнее.

— Рено?

— Мы провели там прошедшие шесть недель, — пояснил я беспечно, — пока ждали развода от Кроули.

Мина нахмурилась, недовольная тем, что я не захотел играть по ее правилам.

— Нет никакой нужды отправляться в Рено, ведь мы только играем.

Теперь, когда я заговорил о Кроули, он тоже стал участником нашей маленькой компании. Я смотрел, как Мина стягивает перчатки — палец за пальцем — и кладет их на пальто, лежащее на кровати. Она открыла расшитый бисером портсигар и достала сигарету.

— Вы курите?

— Только когда волнуюсь, — объяснила она, оглядывая комнату в поисках спичек и обнаружив коробок на тумбочке у кровати. — Обещайте, что не проговоритесь об этом мужу. Он этого не потерпит.

— В настоящее время мы с ним нечасто разговариваем.

Я зажег ей сигарету.

— А почему? Расскажите, — попросила она.

Она присела на краешек кровати, скрестила ноги и прижала одну руку к животу, словно защищаясь от того, что я мог ей сказать. Заметив это, я стал сомневаться, стоит ли мне быть откровенным, как я собирался, и так ли уж благороден мой порыв, как мне казалось изначально. Я собирался поведать Мине правду так же, как иные дарят женщинам букеты цветов или драгоценные подарки: больше мне нечего было ей предложить. Но, с другой стороны, теперь, когда я заманил ее в гостиницу, пообещав открыть правду, было бы жестоко передумать. И я все ей рассказал.