— Я убедилась, что все было сделано хорошо. Теперь вся эта история с Жаворонковыми почти забыта, и никого из свидетелей в живых нет. Вы не представляете себе, отец, какое я счастье испытывала, удостоверившись сама. Для меня это так важно! Я уже спокойно могла ждать своего часа.
— Вот, вот, дорогая Элеонора, — проговорил с чувством Бубасов. — Никогда не теряй высокого сознания, что ты выполняешь великую миссию.
Жаворонкова кивнула головой. Бубасов сказал:
— Извини за нескромность: ты там была близка с кем-нибудь из мужчин?
— Что вы! — покраснела Жаворонкова и пришла в такое сильное смущение, что даже Бубасов опешил и прошептал:
— Ты исключительная, Элеонора…
Они замолчали. Бубасов с восхищением смотрел на Жаворонкову. Но прошла минута, и его лицо стало суровым. Он спросил:
— Как ведет себя Георгий?
— Безупречно! Чувствуется опыт, — ответила Жаворонкова.
— Он — мастер! — с гордостью воскликнул Бубасов.
— Георгий говорил, что у меня есть еще брат, Олег. Я увижу его?
— В этом нет необходимости, — нахмурился Бубасов и, помолчав, добавил: — Олег совсем не то, что ты и Георгий…
— Как хотите, — равнодушно сказала Жаворонкова.
— Впрочем, возможно, увидишь, — подумав, поправился Бубасов.
— Можно вас спросить? — сказала Жаворонкова, поняв, что на старика она произвела благоприятное впечатление.
— Конечно!
— Долго ли придется бороться с коммунистами? И кто мы?
Лицо Бубасова потемнело. Он смотрел на Жаворонкову похолодевшим взглядом. Даже белые ресницы стали заметнее. Неужели и она подвержена сомнениям? Почему молодые хотят заглянуть в глубину, а не делают без размышлений то, что им приказывают старшие? Не только никакой критики своей главной цели, но даже и сомнений у подвластных ему он не потерпит! Он признает только слепое повиновение!
— В мире сейчас все перепуталось, стало непонятным. Кроме окружавшей меня среды, я много лет ничего не знала. Вашего влияния на меня не было… Как только могла, противилась, стараясь помнить ваши наказы…
«Она права, — подумал Бубасов. — Одна столько лет среди коммунистов…»
— Я позже отвечу, Элеонора, на твои вопросы.
— Я надеюсь, — серьезно сказала она. — Впрочем, может быть, и не обязательно мне знать лишнее.
Бубасов взял Жаворонкову за руку и проговорил:
— То, что тебе обязательно надо знать, ты узнаешь. Признаюсь: мне нравится, что наша встреча происходит без сентиментов. Сама история, Элеонора, обязывает нас быть исключительно деловыми людьми!
— Я с вами согласна.
— Твое мнение о Барло?
Жаворонкова улыбнулась, отняла свою руку и ответила:
— Успел объясниться в любви. Он в претензии: почему я его не узнала в Москве и даже будто убежала от него!
— Ты действительно его не узнала тогда?
— Абсолютно! — уверенно ответила Жаворонкова. — Только когда мне Георгий рассказал, я смутно припомнила, что действительно какой-то длинный мужчина прицеливался в меня фотокамерой, но там напропалую все фотографировались, так что я этому не придала ни малейшего значения!
— А что он тебе говорил, пока вез сюда?
— Глупость! Будто он полюбил меня, когда я была ребенком!
— Ты не придавай серьезного значения его словам, но и не очень серди его. Барло злопамятен. Будь благосклонна к нему, но и осторожна.
— Постараюсь, отец!
— Прекрасная мысль! — после недолгого молчания воскликнул Бубасов. — Его стремление, к тебе мы используем как повод для отправки Барло туда…
— Куда?
— В СССР.
Беспокойство друзей
Пока Жаворонкова находилась у Бубасова, Бахтиаров и Гаврилов сидели в номере отеля. Гаврилов шутил, смеялся и вообще пытался развлечь Бахтиарова.
Загрустил Бахтиаров сразу же, как только стало известно, что машина, в которую пригласили Жаворонкову у городского театра, пошла по дороге на Лакет. Как она там? Вот о чем думал сейчас Бахтиаров.
Гаврилов, оставив на столе кучу сувениров, которые он уже успел купить, ушел, решив, что самое лучшее — это побыстрее узнать, не вернулась ли Жаворонкова.
Постепенно хорошее расположение духа стало возвращаться к Бахтиарову. Он тепло думал о Жаворонковой, о ее чувствах, заставивших ее бороться бок о бок с ним и его товарищами. Вспомнился последний разговор в Москве. Генерал, в котором каждая черточка, взгляд, каждое слово — все говорило о большом жизненном опыте, прощаясь с ним, сказал: «Учтите, товарищ Бахтиаров. По-моему, вы находитесь при рождении нового советского гражданина».
Был уже глубокий вечерний час, когда вернулся Гаврилов. Бахтиаров вскочил с кресла и бросился к нему:
— Как?
— Вернулась!
Гаврилов сел с ним рядом и, тесно прижавшись, прошептал:
— Понимаешь, Вадим Николаевич, своей встречей с Бубасовым она помогла Корпусу национальной безопасности нащупать одно осиное гнездо на чехословацкой земле. Ты только подумай! Тебе она просила передать записку.
Руки Бахтиарова дрожали, пока он разрывал конверт. Вот что было в записке:
«Вадим Николаевич!
Буквально за час до отъезда из Москвы мне сказали, что тем же поездом и туда же едете Вы и Иван Герасимович. Меня предупредили: я не должна показывать, что мы знакомы.
Признаюсь: я трусила перед поездкой, но, услышав радостную весть, воспрянула духом. Вы все же будете находиться рядом!
Мне остается только мечтать о том времени, когда мы вернемся домой, кончится вся эта история, и смогу я с Вами говорить просто, никого и ничего не стесняясь.
Теперь о деле. Встреча прошла хорошо. Старик верит и видит во мне помощника.
Что я считаю наиболее важным? Старик хочет, чтобы я еще некоторое время жила в СССР. Он сам собирается в скором времени побывать там. Поедет с ним и Барло. Когда? Очевидно, вскоре после моего возвращения. Узнать их нетрудно. Старик здесь под именем Умберто Чембини — профсоюзный активист из Рима. Олег Бубасов — Жорж Дивра — рабочий из французского города Тур. Барло под именем Исселе Доблан, бельгийский музыкант.
Дом, в котором произошла встреча, принадлежит какому-то чеху, занимавшему видное положение при буржуазном правительстве. Старик называет этого чеха другом. Беспокоюсь: успели ли ваши чехословацкие коллеги заметить, куда меня повезли. Я запомнила дорогу и могу объяснить.
Вадим Николаевич! Я часто буду гулять у собора около источника. Если я Вас буду видеть хотя бы издали, это придаст мне сил и спокойствия.
Простите меня, милый Вадим Николаевич!
Аня».
Слежка
Открытое полупрезрение отца не могло бесследно пройти для Олега Бубасова. Занимая в доме отца почти лакейскую должность, Олег исподволь наливался злобой. Вместе с тем в нем росло желание отличиться так, чтобы затмить отца и брата.
Положение Олега в доме дало ему возможность проникнуть в некоторые интимные стороны жизни отца. Когда в их кругу после возвращения Барло с Московского фестиваля и радиосообщения Георгия заговорили об Элеоноре, Олег решил извлечь для себя из этого пользу. Его первая встреча с Элеонорой была очень короткой, происходила в присутствии старика, ревниво следившего за разговором. Но Олег все же шепнул Элеоноре о необходимости встретиться наедине.
Многим обязанный Барло, в том числе и поездкой в Карловы Вары, Олег беспрекословно согласился шпионить за Элеонорой, когда тот попросил его об этой услуге. Барло опасался, что на мировом курорте Элеонора может кем-то увлечься, и это разрушит его планы. Договорившись с Олегом, Барло предупредил, чтобы старик ничего не знал об этом. Олег всегда был рад чем-нибудь досадить отцу и с удовольствием взялся за слежку, тем более, что Барло обещал за труд хорошо наградить.
Выполняя роль частного детектива, Олег слонялся по Карловым Варам, но доклады его были однообразны: Элеонора, как правило, гуляла всегда одна, уклоняясь от случайных знакомств.
Однажды, во время прогулки, Бахтиарову удалось вложить в руку Жаворонковой записочку. Бахтиаров писал:
