— Давай. Я хочу этого.

Маэдрос быстро перевернул его спиной к себе и заставил всем телом навалиться на бортик ванны.

Некоторое время он только касался вставшим членом ягодиц мальчика, тот старался потереться об него и тихонько постанывал. Рука Маэдроса оказалась между ног Фрица и ласкала его, мальчик то сжимал, то шире раздвигал бедра, чтобы получить как можно больше удовольствия от этих ласк. Они действовали в полном согласии друг с другом, Фрицу очень нравилось все длить и длить возбуждение, а прикосновения Маэдроса сводили его с ума. Наконец гангстер завелся окончательно и толчком ввел в мальчика член. Тот сладострастно вздохнул и стал двигаться под ним. Руки Маэдроса лежали на бедрах Фрица, он смотрел, как ходят ходуном лопатки под гладкой кожей, как Фриц прогибается в пояснице, стараясь сильней надеться на плоть любовника, и думал в каком-то сладостном тумане: «Как же он крутит задницей, Боже мой, какое тело… Я не должен об этом думать, а то я сейчас кончу». Его страшно заводило зрелище возбужденных движений Фрица и его хриплые стоны.

Когда все закончилось, Маэдрос взял мальчика на руки, завернув его в большое полотенце, и понес в спальню. Он был полностью готов продолжать.

Уложив Фрица на меховое покрывало и выдернув из под него полотенце, Маэдрос встал рядом с ним на колени и стал смотреть на него. Фриц лежал, закинув руки за голову, его тело было расслабленным, но мужчина видел, какие сильные мышцы под гладкой кожей, как отточена каждая линия этого нежного тела. Голубые глаза мальчишки были полузакрыты, ноздри чуть раздувались, ему нравилось выражение почти благоговейного восхищения на лице Маэдроса. Ирландец выглядел так, как будто полностью забыл себя и погрузился в созерцание. Тонкая талия, длинные ноги, узкие бедра, чистый разворот плеч, стройная шея, кожа, загорелая до бледно-золотистого цвета — Фриц лежал на мягком белом меху, как жемчужина в раковине. Маэдрос нежно, почти робко, провел ладонью по его гладкому животу, на ощупь он был, как бархат.

— Ты — просто чудо какое-то, — пролепетал он не своим голосом. Губы Фрица тронула улыбка.

— Поцелуй меня, — попросил он нежно. — Я хочу, что бы ты меня целовал. Всего. И очень долго. Я хочу принадлежать тебе целиком.

Утром Фриц приехал домой в каком-то блаженном оцепенении. Он за всю ночь не сомкнул глаз, но ему совершенно не хотелось спать. Он был переполнен страстью, любовью и нежностью, он просто задыхался. Сейчас наследник Вильгельма хотел только одного — сделать Маэдросу что-нибудь такое хорошее, чтобы тот понял, как он дорог мальчику. За всю ночь Маэдрос ничем не обидел его и не задел его самолюбия. Фриц пару раз срывался и говорил колкости, которые вылетали из его рта уже непроизвольно. И каждый раз он сжимался от ужаса, что они опять начнут ссориться и все кончится разрывом, но Маэдрос только гладил его по белокурым волосам и улыбался. Его синие глаза сияли любовью, и у Фрица дыхание перехватывало от мысли, что они сияют только для него. Он призвал на помощь всю свою волю, чтобы не начать признаваться Маэдросу в любви. Фриц был уверен, что этим признанием роман не начинается, а заканчивается. Он сам уже прекрасно понимал, что бесповоротно влюбился в рыжеволосого гангстера и деваться ему некуда. Это было первое настолько серьезное чувство в его жизни. Вопреки обыкновению, Фрица занимал уже даже не сам секс. Близость с Маэдросом, его ласки, поцелуи, прикосновения, все это было для распущенного мальчишки настоящим откровением. Он и не знал, что можно сгорать от наслаждения от одного робкого прикосновения руки. Когда Фриц вспомнил, как гангстер, сходя с ума от нежности, целовал его маленькие ножки, сердце так заколотилось в горле у юноши, что он чуть не направил свой «порш» в столб. Он попытался пристыдить себя. «Тебя просто трахнули как следует, и ты уже размяк. Подумаешь, таких мужиков пруд пруди». И тут же засмеялся от глупой надуманности этих слов. Маэдрос был один. Он был единственный. Фриц собирался сделать все, чтобы удержать его при себе.

Едва он подъехал к дому, как, подбежавший охранник сказал ему, что отец требует немедленно подняться к нему. Фриц пожал плечами и помчался наверх. Ничего дурного он не подозревал, думая, что отцу, наверное, пришло в голову поручить ему какое-нибудь спешное дело. Времена яростного озлобления между отцом и сыном давно миновали.

Вильгельм взмахом руки отослал сиделку и велел сыну сесть. Руку для поцелуя он ему не предложил, что само по себе было дурным признаком. Фриц спокойно сидел в кресле напротив отцовского, гадая, что же так разозлило старика. А то, что Вильгельм был раздражен, не вызывало сомнений. Глаза его горели бешеным огнем, он сжимал подлокотники кресла. Фриц всем телом чувствовал, как рвется наружу неукротимая энергия старика, запертая в немощном теле.

Однако когда Вильгельм заговорил, голос его не выдавал настроения, нужно было очень хорошо знать старика, чтоб почувствовать неладное.

— Тебя видели с этим недоноском, Маэдросом, — начал он.

Фриц молча смотрел на отца, ожидая, что будет дальше. Честно говоря, он хотел бы как можно дольше сохранить в тайне свой роман, прекрасно понимая, что отец изо всех сил постарается прервать его.

— Что ты молчишь? — немедленно взорвался Вильгельм. — Или мне сказали неправду?

— Нет, отец, это правда, — спокойно ответил Фриц, — я действительно сейчас много времени провожу с Маэдросом.

Услышав эти слова, старый гангстер в изнеможении откинулся на спинку кресла, некоторое время он молча смотрел в потолок, пытаясь подобрать слова:

— Так, — сказал он наконец, — ты, значит, влюблен, или как это там у вас называется?

— Да, отец.

— Щенок, и ты так спокойно мне это говоришь! Да знаешь ли ты, сколько лет мы враждуем с кланом Маэдроса, тебя еще не было на свете, когда мои люди устраивали перестрелки с людьми его отца. Я не собираюсь рисковать собой, своим делом и своими людьми ради твоей прихоти. Если ты хочешь встречаться с ним, то не будь моим сыном.

— Хорошо, — просто ответил Фриц.

Это были ужасные слова, и он не представлял, как бы стал исполнять их, как бы ушел из родного дома, из семьи, из обеспеченной жизни.

Он поднялся и направился к выходу.

— Вернись! — остановил его окрик отца.

Фриц покорно вернулся с оттенком облегчения в душе.

— Ты думаешь, что я позволю тебе наделать глупостей ради минутного щенячьего каприза? Я не знал, что ты такой дурак, Фриц, а я-то считал тебя самым умным из моих сыновей. Никуда ты не пойдешь. Ты вообще не выйдешь из дома до тех пор, пока я не убежусь, что эта дурацкая прихоть покинула тебя.

— Я должен понимать это как приказ, отец? — спросил Фриц.

— Да, я распоряжусь не выпускать тебя из твоих комнат и отключить телефон. И попробуй только попытаться удрать.

От гнева Фриц перестал различать цвета — как это, его, словно мальчишку, запирают в доме, не слишком ли много берет на себя отец, так вольно распоряжаясь его судьбой? Но Фриц был слишком воспитан, чтоб открыто показать старшему свое раздражение, он только позволил себе сказать:

— Не думайте, что после этого я разлюблю Маэдроса. Вы сохраняете власть над моим телом, но не над душой.

— Неужели ты не понимаешь, мальчик… — покачал головой старик, и в голосе его слышался уже не гнев, а горечь. — Я его знаю давно, он молод, но он хитрый лис. — К слову сказать, «Лис» было прозвищем Маэдроса уже довольно давно. — Он просто использует тебя. Хочет взять нас если не силой, то хитростью. Ты в него влюбился, как дурак, а он смеется над тобой. Ты все думаешь, что можешь делать с мужчинами все, что захочешь, но его тебе не переделать. У него нет сердца.

«Нет, это неправда!» — захотелось закричать мальчику, эти слова жгли его, как кислота, но он промолчал.

— Я запру тебя ради твоего же блага, — словно самому себе сказал отец. — Иди.

Запертый у себя в комнате Фриц метался, как зверь по клетке. Ярость и страх терзали его. Может быть, отец был и прав, хотя Фриц был уверен, что ирландец любит его, и знал, что один взгляд возлюбленного рассеет его сомнения. Маэдрос ни разу не сказал ему о любви, и именно это еще больше убеждало Фрица в неправоте Вильгельма. Если бы эти чувства были неискренними, признание бы ничего не стоило. Но все равно, он должен был увидеть его, услышать его голос. Наконец Фриц вышел в смежную комнату. В кресле сидел охранник. Это был Курт, Фриц отлично его знал и даже с ним спал. Причем это предложение исходило именно от Курта. Он пять лет сидел в тюрьме и принципиально интересовался только мальчиками. Юноша вздохнул с облегчением, Курт был хороший парень, у них всегда были отличные отношения. Фриц присел на корточки рядом с креслом и сказал, придав своему голосу самую нежную и умоляющую интонацию: