В следующем году англосаксонский вождь Кердих всего с пятью судами и двумя с половиной сотнями пиратов на них завоевал весь Уэссекс. Чуть позже пал в битве при Камлане легендарный Артур, с чьим именем бритты связывали все свои надежды.

На исходе V века несколько кунингов (старейшин) германской племенной группы искевонов - бруктеров, сугамбров, тенктеров, усипетов, хамавов и других на­родностей, обитавших к востоку от Рейна, заключили союз, чтобы успешнее отбиваться от пограничных римлян, вестготов и бургундов. Они стали называть себя франками, их коалицию возглавил вождь из племени меровингов Хлодвиг, попытавшийся создать политическое объединение по римскому образцу, счи­тавшемуся в то время самым передовым в Европе. Своей столицей Хлодвиг избрал Париж, намереваясь превра­тить его во второй Рим. Однако дальше подражатель­ства дело не пошло. Называть свои военные смотры «марсовыми (или мартовскими) полями» - этого было явно недостаточно, чтобы заложить основы тысячелет­него государства. В распоряжении выборных военных вождей - герцогов - вместо опытной регулярной армии имелось лишь крестьянское ополчение, а предво­дители отдельных полков - графы - вечно стремились к излишней самостоятельности. Неудивительно поэтому, что после смерти Хлодвига в 511 году Франкское государство распалось на Нейстрию (северо-западная Галлия), Австразию (северо-восточная Галлия) и Бур­гундию (южная Галлия). Каждой частью управлял майордом, управлял от имени короля, обладая при этом властью большей, чем его господин. Забегая на два века вперед, можно напомнить, что майордом Австразии Пипин Карл смещал и назначал королей как ему вздумается, а когда список достойных канди­датов был исчерпан, назначил королем самого себя.

Это будет. Но время Пипина еще не пришло. Визан­тийские хронисты бесстрастно фиксируют набеги арабов на страны Благодатного Полумесяца (Леванта) в 501 - 502 годах, непрерывные и уже порядком наскучившие наскоки болгар на Иллирик и Фракию, переправу гуннов в 516-517 годах через далекие Каспийские Ворота и опустошение ими Армении, Каппадокии, Гала­тии и Понта. Константинополь все это мало затрагивает, хотя действия гуннов вблизи имперских границ застави­ли его насторожиться.

Византийских императоров занимало другое. Не­смотря ни на что, это было время, когда закладывались основы будущей европейской государственности, хотя мало кто тогда это понимал. Видели иное. Изменялись имена племен и их столиц, перекраивались, не успев закрепиться, контуры границ, рождались новые синте­тические языки. «Смешение родных языков варварских племен с языками Древнего Рима,- рассуждает позд­нее секретарь Флорентийской республики Никколо Макьявелли,- породило новые способы изъясняться. Кроме того, изменились названия не только областей, но также озер, рек, морей и людей. Ибо Франция, Италия, Испания полны теперь новых имен, весьма отличающихся от прежних...»

Чтобы хоть как-то разобраться в этой мешанине и определить свое место под солнцем, хронисты (их пока еще нельзя назвать историками) сочиняют компи­лятивные генеалогии народов, причудливо смешивая мифы библейские и мифы античные, почерпнутые чаще всего у Вергилия и Овидия. В эти смутные и путаные генеалогии попадают только известные им народы, списки постоянно уточняются, исправляются, варьи­руются. Хронист конца VIII века Ненний, например, насчитывает около тридцати европейских народов (см таблицу), хотя, разумеется, их было несравненно боль­ше. Достаточно указать, что в его сочинении не нашлось места гуннам, уже исчезнувшим с исторической арены, и скандинавам, еще не появившимся на ней.

Византийские хроники из года в год скрупулезно отмечают все передвижения народов в Европе и Малой Азии. Отмечают стычки самой Византии с морскими и сухопутными разбойниками. Из всех их Восточный Рим неизменно выходил победителем, и его торговля страда­ла меньше других.

Это не было чудом.

Византия до поры до времени оставалась в стороне от прямых иноземных нашествий, если не считать беско­нечных драчек с кочевниками на своих границах, к коим давно успела привыкнуть. Напротив, Восточный Рим все еще не оставил мечты восстановить былое величие Рима западного, поруганного и растоптанного санда­лиями варварских орд. Византия стремилась к этому тем более, что всем было ясно, где теперь будет столица новой единой Римской империи.

В 534 году обстановка в Средиземноморском бассей­не вновь дестабилизировалась. В этом году императору Юстиниану I удалось наконец отвоевать государство вандалов в Северной Африке всего с полусотней кораблей и пятью тысячами солдат, а еще год спустя он сделал первую попытку утвердиться в Италии. Пона­чалу дела его шли успешно, но вступивший на трон в 541 году новый остготский вождь Тотила сделал един­ственно верный в той ситуации ход: он взбунтовал и принял под свои знамена рабов и свободных земле­дельцев, в чьих семьях от отца к сыну передавались, обрастая жуткими подробностями, предания о бесчин­ствах Нерона, Калигулы, Каракаллы, да и всей римской знати, а также о тяжести римских поборов. Умело используя эти настроения, Тотила, сам к тому же талантливый полководец, едва не отпраздновал оконча­тельную победу над Византией в Италии, но гибель в одной из битв помешала ему довершить начатое.

С гибелью Тотилы, собственно, закончилась история готов: уцелевшие семь тысяч человек едва ли могли име­новаться даже народом. Так, племя... К тому же демора­лизованное. Византийцы вернули утраченные было тер­ритории и закрепились на них. Но чтобы удержать их за собой, им приходилось подавлять восстания итальянских городов, следовавшие нескончаемой чередой. И чаще всего в военных сводках мелькали Генуя, Венеция и Пиза. Юстиниан саркастически ухмылялся и высылал войска.

В 553 году Византии удалось положить конец вла­дычеству остготов в Италии и Испании, и со второй половины VI века только два крупных образования про­тивостояли ей в Европе - вестготы на ее западной окраине и рожденное в 568 году государство лангобар­дов («длиннобородых») на севере Италии (оно прекра­тит свое существование лишь в 774 году, когда на историческую авансцену выйдет государство франков во главе с Карлом Великим). Правда, Византии прихо­дилось, кроме всего этого, постоянно держать значи­тельные силы на своих восточных и северо-восточных границах, чтобы отражать экспансию арабов и пече­негов. Войск у нее было достаточно, но кораблей не хватало: многие из них покоились на дне у берегов Африки, Италии, Испании, другие приходилось использовать как транспортные или конвойные.

В такой ситуации потомкам Ромула не оставалось ничего другого, как вспомнить старые времена и вновь ударить челом греческим корабелам, еще недавно име­нуемым ими варварами. На Средиземном море опять зазвучала эллинская речь, но в ней теперь куда чаще проскальзывало слово «Константинополь», нежели «Пирей» или «Коринф». С середины VII века греческий стал государственным языком Византийской империи, решительно потеснив латынь. Золотые и серебряные римско-греческие монеты стали появляться во всех кон­цах известного тогда света, вплоть до Южной Индии.

Однако сказать, что у Византии не было соперников, было бы неверным. Соперники были, менялись лишь имена претендентов на гегемонию в Средиземноморье. Постепенно из их числа выделились три самых серьез­ных - все те же Пиза, Генуя и Венеция.

Венеты во время похода Аттилы на Рим осели в районе разрушенной Аквилеи и в 568 году на берегу прелестной лагуны, покрытой кружевом из ста восем­надцати островов, основали свою столицу. Бывало и по-иному. «В Пизе,- сообщает Макьявелли,- из-за вредных испарений в воздухе не было достаточного ко­личества жителей, пока Генуя и ее побережье не стали подвергаться набегам сарацин. И вот из-за этих набегов в Пизу переселилось такое количество изгнанных со своей родины людей, что она стала многолюдной и могу­щественной». Немного наивно, а «испарения» - прямая дань теориям Гиппократа. Но в общем верно. Новым блеском засверкали Мантуя и Лукка, Флоренция и Неа­поль, Сиена и Болонья. Короткое время спустя многие из них могли уже потягаться с Византией, и призом в этом состязании была независимость. Они получили ее, иначе и быть не могло: география на протяжении веков властно диктовала свои условия людям, древние порто­вые города сохраняли свое значение независимо от лю­бых потрясений. Менялись их названия, менялось насе­ление, менялся язык. Оставалась торговля, оставалось пиратство, оставалась война всех против всех. Смещал­ся лишь акцент, да и то незначительно.