– Кто здесь? – озираясь, спросил он.

Смешок повторился, и из-за косяка большого проема, еще не исследованного Пашкой, выглянула любопытная детская мордашка. Пашка обрадовался, что не один, и, потихоньку передвигаясь в сторону проема, старался не спугнуть человеческую душу.

– Только не убегай, я – хороший, – приговаривал Шило, одновременно прислушиваясь к шорохам и звукам.

Добравшись до косяка, он осторожно заглянул за него. Пусто. На мгновение Пашка подумал, что ему показалось, будто в проеме кто-то прятался – уж в больно чудное место он попал. Но неосторожное движение оконной занавески рассеяло его сомнения. Пашка решил сделать вид, что никого нет, тем более что находился теперь в самой настоящей кухне, с накрытым белоснежной скатертью столом, тарелками, холодильником и рукомойником. На столе лежала половина буханки аппетитного ржаного хлеба с корочкой, огурцы, помидоры, пучок зелени, крупная соль, брусок деревенского масла и яйца. «То, что надо!» – подумал Шило и решительно направился к умывальнику, чтобы смыть остатки сна и тщательно вымыть руки. К тому же умывальник находился в непосредственной близости от занавески, за которой прятался таинственный пересмешник. Пока Шило плескался у рукомойника, любопытное существо снова высунуло мордашку, но сейчас для голодного молодого парня приоритетной была другая задача. Организм требовал пищи. В это время притвориться, что ты ничего не замечаешь, было вполне естественным состоянием. Пашка не мог думать ни о чем, кроме ломтя свежевыпеченного хлеба с маслом, присыпанного крупной солью, яйца вкрутую, разрезанного на две половинки и душистых кружочков хрустящего огурца. В еде Паша был эстетом. Близкие говорили, что он даже обыкновенную колбасу не ест, а употребляет – Шило сооружал такие дизайнерские бутерброды, что у отъявленных вегетарианцев текли слюнки. Вот и сейчас он уверенно сел на тяжелый добротный стул, взял в руки половинку хлеба и понюхал его, проглотив слюну. Нельзя спешить во время еды. Отрезав от буханки два тонких ломтя, Пашка аккуратно намазал их маслом. Это очень важно, при какой температуре хранится масло, крайне неприятно крошить его на хлеб, когда оно слишком холодное. Здесь масло было в оптимальном состоянии – не слишком жидкое и не слишком твердое, – легко размазывалось по коричневой дырявой поверхности и застревало малюсенькими пятнышками в крошечных порах. Соль, яйца с солнечной сердцевиной и огурцы – тарелка с таким наполнением приобрела буквально шедевральный вид. Пашка усовершенствовал конструкцию и возложил половинки яиц на бутерброд, аккуратно отрезал ножом удобный кусок и, наколов на вилку трехслойное чудо, понес его ко рту.

– Дядя, дай откусить. – Таинственное существо вышло из укрытия и, откровенно жадно глазея на Пашкин кусок, потребовало свою долю. У голодного бедолаги чуть не случился апоплексический удар. Он, ни секунды не сомневаясь, буквально проглотил изделие, которое планировал жевать если не сорок, то хотя бы двадцать раз. Существо продолжало лупать глазами, не изменяя направления взгляда. Шило понял, что его приватная трапеза накрылась медным тазом. Он быстро, как смог, заглотил остатки первой порции и, немного удовлетворенный, вступил в переговоры с незваным гостем.

– Ты кто? – разглядывая пришельца, спросил Пашка.

– Кирилл, – представился человек. – Я очень хочу твой бутерброд, – снова очень твердо сказал мальчишка.

– Ну, подходи сюда, Кирилл, – вздохнул Шило, – так и быть, поделюсь с тобой.

Пацаненок быстро запрыгнул на стул рядом с Пашкиным и почему-то открыл рот, пряча руки за спиной. Шило понял, что это какая-то игра, принятая в этом месте, и решил не сопротивляться. Пока, во всяком случае. Он аккуратно отрезал кусочек от своего творения и поднес вилку с наколотым на нее шедевром ко рту Кирилла. Тот в предвкушении закрыл глаза.

– Скажи, дорогой мой, как зовут вашего волшебника, который здесь работает…

Матвей, как положено нормальному пацану, не показал испуга при виде чудовищных несовершенств, которыми обладало маленькое существо красного цвета. Он, правда, немного остолбенел и не мог отвести взгляда от создания, рядом с которым как-то противно и слащаво суетилась Зойка. Еще более неприятным было присутствие соседа Виктора. Тот тоже слепил из своего лица пластилиновую морду и изо всех сил пытался сдержать слезы. Наверное, ему тоже хотелось заплакать от страха. Но Мотя же не плачет, почему старый дядька не может успокоиться; в конце концов, чудовище слишком маленькое, чтобы нельзя было с ним совладать… Мотя сделал шаг вперед и слегка крутанул малюсенький палец на ноге у монстра. О, Господи, чудище разразилось диким воплем, а Виктор вдруг, изменившись в лице, с размаху двинул Матвею по уху, да так, что у него зазвенело в голове и закружился стол перед глазами. Матвей честно пытался не упасть, он посмотрел под ноги, но пол тоже ходил ходуном, пацан перестал понимать, где земля и небо, колени подкосились сами, и через секунду Мотя потерял сознание.

– Давай, родной, не подведи. – Мотя открыл глаза и увидел над собой лицо деда Ивана. У того в руках было мокрое кухонное полотенце, которое он полоскал в тазу с водой, после чего отжимал и протирал лоб, грудь и потом свое лицо. Эту процедуру Матвей увидел три раза, каждый раз будто впервые. Только очнувшись на третий, он понял, что дед протирает свое лицо, потому что плачет – горько, навзрыд, с причитаниями. Такого не может быть – Иван никогда, ни разу в жизни не плакал и не говорил так много слов.

– Дед, что случилось? – прошептал Матвей. – Все плохо? – Ему страшно захотелось, чтобы монстр, Виктор, озабоченная Зойка со сдувшимся животом и плачущий дед оказались сном. Он изо всех сил попросил Бога снова забрать его, чтобы, вернувшись в следующий раз, застать прежнюю, привычную картину. Бог услышал, но не до конца. Мотя отключился. Вернувшись назад, он вновь увидел деда, правда без слез, но зато услышал дикий пронзительный вопль, который воспринимать на слух было невозможно. «Это монстр!» – подумал Матвей, только неземное чудовище может издавать такой высокий, протяжный, разрывающий уши крик.

– Дед, что теперь будет? – со страхом спросил Мотя у Ивана.

Тот вроде перестал плакать и почти пришел в себя.

– Ничего, отдыхай, сынок. – Дед называл Мотю сынком крайне редко: иногда, после особо жесткой порки, у него из жалости вырывалось это слово, и вот сейчас, по неясным причинам Иван тоже приласкал внука.

«Видно, дела не очень, – подумал Матвей. – Дед что-то скрывает».

Он попытался встать, но Иван крепко надавил ему на плечо:

– Лежи пока, молока сейчас принесу. Успеешь набегаться.

Дед как-то понуро встал и отправился на кухню. Матвей, несмотря на головокружение и легкую тошноту, все-таки ринулся подсмотреть, почему орал монстр. Мотя отодвинул коричневую линялую занавеску, отгораживающую комнаты друг от друга, и, прислушиваясь к тяжелым шагам Ивана, приник к малюсенькой щелочке, чтобы рассмотреть ситуацию в комнате с чудищем. Там все было на удивление спокойно. Зойку никто не сожрал, она сидела на краешке стула у кровати. Монстра снова туго завернули в одеяло, и он лежал на кровати без движения и, видимо, не представляя угрозы для окружающих, похоже, даже заснул. Только Виктор немного удивил, потому что за столь короткий промежуток времени умудрился подхватить где-то огромный, багрового цвета фингал под глазом, который, скорее всего, утратил свои первоначальные функции. Глаз полностью заплыл и превратился в тонкую черточку, залепленную оплывшими веками. «Монстр!» – со страхом подумал Мотя, хотя Виктора было не жалко. «Может, монстр справедливый и высосал противному Виктору глаз из-за меня?..» – Догадка поразила Матвея, он чуть было не произвел переоценку ценностей.

– Ах ты, непоседа! – Дед вернулся с кружкой молока и банкой прозрачного меда. – Как же тебя угораздило?! Давай, попей молочка, полегчает.