В первой половине 1941 г. управляющие домохозяйствами утверждались на заседании райисполкомов, при этом каждому присваивалась категория – от первой до третьей.

На 1941 г. Ленинский райисполком поставил задачу – привести район «в образцовое состояние». И – это прослеживается по ряду документов – особо следил за состоянием фасадов зданий. Даже чересчур «особо».

29 мая 1941 г. вынес, например, такое решение: «За неисполнение решения Ленгорисполкома и Райисполкома о ремонте и окраске фасадов здания по Лифляндской ул. д. № 6/8, надстройка которого произведена ф-кой „Советская Звезда“ еще в 1936 г. и до сих пор не оштукатурена – передать дело прокурору района для привлечения к судебной ответственности, как за разрушение жилфонда архитектора ф-ки т. КОЖЕВНИКОВА»[77].

Или «дело» передавали «медленно», а тут началась война, или у прокурора возникли, возможно, сомнения по существу вопроса, но Николай Васильевич Кожевников продолжал работать и в годы блокады. Он являлся председателем «чрезвычайной комиссии по выявлению убытков, потерь и разрушений от военных действий» на «Советской звезде».

Занялись Бумажным каналом. Причина крылась в следующем.

Одним из правительственных решений было строительство в Ленинграде Кировской ТЭЦ. По проекту, Бумажному каналу уготовано было «служить трассой водоснабжения» новой электростанции. Старший инженер будущего сооружения осмотрела канал и свои впечатления изложила 12 июня 1941 г. на заседании райисполкома. Участники заседания были поражены: «…состояние Бумажного канала, вследствие накопившейся в нем за многие годы грязи и нечистот, является угрожаемым для здоровья трудящихся, проживающих в прилегающих к каналу домах…». По сему Исполком предложил строителям ТЭЦ в двухнедельный срок «произвести очистку берегов Бумажного канала от строительного мусора, щебня и грязи, оставшихся после сноса строений». И примерно к концу лета 1941 г. приступить к работам по расширению Бумажного канала[78].

Два миллиона рублей (на миллион больше, чем в 1940 г.) выделял Ленинский райисполком на «ремонт домов памятников старины»[79]. «Важнейших объектов капремонта жилфонда на 1941 г…» было двенадцать. В частности, планировалось восстановление трех квартир в «доме Державина» на Фонтанке; «общестроительные работы» по дому № 27 и проведение центрального отопления в дом № 24 по Нарвскому проспекту. Больше всего средств – 300 тыс. руб. – было предусмотрено на «общестроительные работы – восстановление шести квартир в б. даче Сутугина», по адресу Бумажная улица, 20[80].

Летом 1941 г. планировала вернуться в Ленинград после пятилетней куйбышевской ссылки Вера Александровна Сутугина. Дочь статского советника А.П. Сутугина (18671941), многие годы работавшего в Санкт-Петербургском университете и десять лет преподававшего в 1-й классической гимназии, члена Русских антропологического и географического обществ. О Сутугиных, чьим именем была названа улица и продолжает именоваться мост, я подробно рассказал в предыдущей своей книге, «Екатерингоф», доведя повествование до 1917 г.

Выпускница столичных Высших женских (Бестужевских) курсов и Императорского Археологического института В.А. Сутугина ушла добровольцем на Первую мировую, служила медсестрой в санитарном поезде. С 1918 г. и на протяжении шести лет была секретарем Коллегии экспертов издательства «Всемирная литература», личным секретарем заведующего издательством и некоторое время – М. Горького. У Веры Александровны сложились доверительные отношения с А. Ахматовой, Ф. Сологубом, Н. Тихоновым, К. Чуковским, сохранившиеся на десятилетия. Корней Иванович позднее писал Сутугиной, что все «всемирные литераторы» с глубочайшим почтением относились к ее энциклопедическим знаниям, ее «своеобразную духовную личность» любили и Е. Замятин, и М. Лозинский, и академик С.Ф. Ольденбург[81]. Работала в редколлегиях журналов «Восток» и «Современный Запад». В 1931 г. после нескольких месяцев тюремного заключения была – в первый раз – выслана в Ярославскую область. Вернулась Вера Александровна в Ленинград спустя 26 лет.

В конце апреля 1941 г. Управление наркомата государственной безопасности (НКГБ) по Ленинградской области и городу Ленинграду расследовало факт «рассылки управхозами Ленинского района г. Ленинграда приказа РЖУ[82] о порядке проведения мобилизации военнообязанных». Итоги расследования вылились в решение № 74 Исполкома («Совершенно секретно») «О нарушении правительственной инструкции по ведению секретных и мобилизационных работ и делопроизводства» от 6 мая 1941 г. Документ, в частности, констатировал, что «в рассылке указанного приказа управхозами, которыми приказ, хотя и не имевший грифа „Секретно“, был воспринят, как факт предстоящей мобилизации и вызвал нежелательные толки вокруг намеченных мобилизационных мероприятий»[83].

К 9-10 июня 1941 г. в Ленинграде в целом завершилась подписка на заем 3-й пятилетки (выпуск 4-го года). Среди предприятий, завершивших подписку в три-четыре дня, то есть досрочно (на партийном языке тех лет – «выполнение контрольного задания»), Ленинский райком ВКП(б) назвал пивоваренный завод имени Степана Разина, фабрику дамского и детского платья, завод № 8, комбинат «Советская Звезда»[84]. Вместе с тем отмечалось, что во время проведения подписки «в Типографии им. Е. Соколовой имели место прямые антисоветские выпады [85] <…>. Отсталые, нездоровые настроения отдельных рабочих, служащих, в том числе даже коммунистов и комсомольцев, проявлялись и на других предприятиях»[86].

В ряде мест города, в том числе в парке имени 1 Мая, были организованы выставки под названием «Куда идут средства от займов»[87].

Куда шли многомиллионные денежные средства от займов, сейчас, наверное, знает каждый.

Гораздо менее известным является то, насколько эффективно они использовались. Еще меньше известным – были бы готовы «спецобъекты», начнись война. И почти неизвестными (для широкого читателя) остаются конкретные адреса «спецстроек». В нашем случае – в окрестностях парка и отдыха имени 1 Мая.

5 марта 1941 г. заместитель председателя исполкома Ленгорсовета Е.С. Лагуткин издал, под грифом «Секретно», распоряжение № 10, в котором указывалось, что приспособление подвальных помещений для укрытия населения «в период ПВО» «производить, руководствуясь нижеследующим»: в 2-3-4-этажных каменных зданиях «перекрытия над подвалом должны быть огнестойкими или полуогнестойкими», «высота помещений, намечаемых под укрытие, от уровня пола до выступающих частей перекрытия должна быть не менее 1,65 м», а «толщина ограждающих укрытие стен» – не менее двух с половиной кирпичей. «Укрытия устраиваются, как правило, вместимостью не свыше 150 человек каждое, по норме 0,7 кв. метр. площади на 1 человека», «каждое укрытие должно иметь не менее двух взаимно-отдаленных входов-выходов, один из которых может быть устроен в виде лаза»[88].

22 мая 1941 г. спецчасть исполкома Ленинского райсовета получила копию решения № 01 Исполкома городского совета по вопросу «О проектировании убежищ 2-й категории», проходившего под грифом «Секретно»[89].

Через восемь дней начальник районного жилуправления С.М. Гостеев[90] и инженер по газоубежищам Лебедев направили в военный отдел райкома ВКП(б) докладную записку о ходе выполнения программы спецстроительства на 1941 г. по домохозяйствам Ленинского района[91].