— Имеется.

— Заприте входную дверь и позвоните дежурному по управлению: пусть немедленно посылает сюда людей, — сказал Лавр контролерше. — А вы — за мной!

К выходу успели вовремя: брякнула задвижка и на улицу выскочили два парня. Рукояткой маузера Лавр сбил переднего с ног. Однако другой проскользнул мимо и, отстреливаясь, побежал по Троицкому переулку.

— Этого веди в управление, — приказал Аргентовский рассыльному, — а я попробую догнать того.

Однако задержать второго преступника не удалось. Не дало результатов и прочесывание близлежащих дворов, проведенное прибывшим дежурным нарядом. Зато его сообщник, Степка Ивачев, сразу признался во всем. На допросе он рассказал, что вторым был Аркашка Клуня. Рецидивист. Полтора года назад вместе бежали из лесных лагерей, попали в банду, скрывавшуюся в Челябинских копях. В конце прошлого года банду разогнала милиция. Степка подался домой и решил завязать. Жил у матери тихо, мирно… А тут, как снег на голову, Клуня с дружками явился. Сказывал: по чьему-то заданию в Курган приехали. Прошлую ночь в засаде сидели. Вернулись перед рассветом «под мухой», злые… Какого-то бывшего офицера вспоминали.

Трижды допрашивал Ивачева сам Аргентовский, но ничего нового не добился.

— Все как есть я тебе выложил, комиссар. Истинный крест!

Шайки Клуни на квартире Ивачевых не оказалось. Оставили там засаду. Но на другое утро бандиты дали о себе знать: совершили покушение на комиссара банков М. Н. Петрова[2], ранили его в руку.

Вернувшись с осмотра места чрезвычайного происшествия, Аргентовский вызвал заместителя командира конного милицейского отряда Помазкина и приказал привести конников в боевую готовность. Затем позвонил председателю совжелдепа Тептелеву, попросил организовать осмотр пассажирских и товарных поездов, уходящих со станции.

Когда Лавр разговаривал по телефону, вошел помощник дежурного по управлению и положил на стол телеграмму, в которой губернский комиссар милиции запрашивал: что сделано по борьбе с самогоноварением в городе и уезде. Аргентовский пробежал ее глазами, задумался.

Что сделано? Да, ничего, если не считать полутора десятков аппаратов, конфискованных у населения. А гонят самогон многие. Занятый комплектованием и обучением кадров, ликвидацией контрреволюционных банд, грабительских шаек, борьбой со спекулянтами, комиссар забыл о самогонщиках. По правде сказать, и не знал, как с ними бороться. На днях состоялся довольно резкий разговор с председателем крестьянской секции совдепа Пичугиным. Дмитрий назвал крупную цифру — якобы столько пудов хлеба ежемесячно крестьяне и жители города расходуют на самогон. Лавр усомнился:

— Ты что, ходил по дворам и считал?

Пичугин оборвал:

— Вслепую работаете, комиссар. Научитесь пользоваться статистикой.

Дмитрий, конечно, погорячился. Но и Лавр только теперь понял значимость вопроса, который беспокоил председателя крестьянской секции. Винные лавки и спиртзавод давно не работали, а в ярмарочные и базарные дни улицы города кишели пьяными компаниями. Значит, пьют самогон и брагу. В ход, конечно, идет зерно. «А что, если…» — Аргентовский снял телефонную трубку, позвонил Ястржембскому:

— Игнатий Адамович, у меня есть кое-какие соображения насчет облавы. Думаю провести ее под видом конфискации самогонных аппаратов. Конечно, надо обсудить. К Зайцеву? Сейчас буду.

В кабинете председателя Совета собрался узкий круг ответственных работников горуездных организаций. На совещание были приглашены члены ревтрибунала, Климов, Аргентовский и Городецкий. Прошло оно быстро, по-деловому. Собственно, говорил только Зайцев.

— Покушения на Аргентовского и Петрова показали: у нас в городе свила гнездо контрреволюция. Руками уголовных элементов она снова начала террор против партийных и советских работников. Надо упредить события, а не ждать, когда нам свернут головы. Михаил Васильевич, — Зайцев повернулся к Городецкому, — на данный момент, сколько красногвардейцев можешь дать милиции?

Тот крякнул и полез в карман за кисетом. Климов стукнул пальцем по виску:

— Что-то медленно твоя бухгалтерия работает, Миша.

— Скоро кошки котятся да слепыми родятся, — отпарировал Городецкий и, в свою очередь, обратился к Зайцеву: — Вам только вооруженных, Евгений Леонтьевич, или всех?

— Тех и других.

— Три сотни с оружием и две — без.

— У Кравченко на складе сотня винтовок наберется. Сейчас же получи и выдай. Четыре сотни красногвардейцев да сотня милиционеров — это сила, — продолжал Зайцев. — Лавр Васильевич, обмозгуй план облавы и к обеду мне на стол. Провести ее надо сегодня ночью. Клуню взять живым.

Над городом опустился теплый майский вечер. В хороводе звезд на темно-синем небе появился месяц. Одна звездочка, самая расторопная, забралась ему на кончик рога, кому-то подмигивает.

…Чуткая, ломкая тишина поселилась на улицах города. Только на широком дворе управления горуездной милиции слышатся приглушенные голоса да всхрапывание лошадей. Буквой «П» выстроились сотрудники. Руководители групп негромко выкрикивают фамилии, отводят людей в сторону, объясняют границы участков, инструктируют.

В накинутом на плечи бушлате с высокого крыльца спускается комиссар Аргентовский. К нему подбегает командир конного отряда Чупин, рапортует:

— Товарищ комиссар, гарнизон милиции построен. Люди к облаве готовы.

— Во дворе совдепа ждут группы красногвардейцев, надо слить их с нашими. На станции облаву проводите вы сами. Остальное знаете. — Немного подумав, Аргентовский добавляет: — Запомните: Клуню взять живым.

Всего лишь полдня было затрачено на подготовку, но проходила операция организованно и четко. Несколько групп окружали квартал, одновременно заходили во все квартиры, проверяли сараи, чердаки и сеновалы. Подозрительных задерживали и отправляли в управление, где с ними разбиралась следственная комиссия.

Труднее приходилось тем, кому попадались квартиры бывших работников земской управы. Строптивые хозяева, преисполненные еще сознанием былой высоты положения, чванливо упрямились, требовали разрешения на обыск, грозили…

Аргентовский решил сам проверить, как работают отдельные группы, и отправился на самый ответственный участок — железнодорожную станцию.

Небольшое каменное здание вокзала было окружено кольцом конной милиции, на которое изнутри напирала толпа. На путях не было ни одного пассажирского поезда, а люди с кошелями, узлами и чемоданами куда-то рвались, что-то доказывали, стараясь протиснуться через конный строй. В воздухе стояли шум и гвалт.

Забравшись на тендер маневрового паровоза, подогнанного на первый путь, командир конного милицейского отряда Чупин старался перекричать бушевавшую толпу.

— Граждане и гражданочки! Призываю к спокойствию. Мы, пролетарская милиция, кроме хорошего ничего вам не сделаем. Проверим документы и катитесь на все четыре… Революционный долг велит нам ловить самогонщиков, которые переводят дорогое зерно на дерьмо, спаивают людей до скотов, наносят вред нашему пролетарскому делу.

Чупина никто не слушал. От волнения и натуги он взмок, но продолжал ораторствовать.

Аргентовский, ведя коня в поводу, направился к паровозу. Заметив комиссара, Чупин спустился вниз.

— Слушай, а куда все рвутся? — нагнувшись к его уху, спросил Лавр.

— Бог их знает… — удрученно махнул тот рукой. — Целый час бьемся — никакого толку… Бежать хотят…

— Бежать? Куда?

Вместо ответа Чупин пожал плечами.

— Прикажи конникам расступиться. Пусть их…

Милиционеры повернули коней и отступили в стороны. Только что бушевавшая толпа словно задохнулась: наступила такая тишина, что слышно было, как позванивают удилами лошади. Аргентовский подошел к бородатому старику в шапке с оторванным ухом. В полусогнутой левой руке старик держал два узла, в правой — суковатую палку с металлическим набалдашником. В свете фонаря, тускло освещавшего перрон, под лохматыми бровями старика растерянно поблескивали выцветшие глаза.