условиях начальник первого советского санно-тракторного поезда Михаил Михайлович
Сомов? Лаконичные записи в его дневнике — все о деле, о важном. Координаты поезда,
температура, радиосвязь с Мирным, с пилотами. Трудности и радости. Дорога — как по
надолбам... В балке сырость — сушится одежда вернувшихся снаружи — и угар отдвижка.
Несмотря на все, 7 апреля товарищи вспомнили, что у Сомова день рождения.
Дежуривший в камбузе Андрей Капица, в ту пору младший научный сотрудник, а ныне —
член-корреспондент АН СССР, испек нечто вроде пирога и преподнес его
новорожденному, украсив зажженными свечами...
Чтобы представить типичные заботы начальника поезда, приведем запись из его дневника
от 9 апреля. День этот был обычным, не из тяжелых, поезд находился всего лишь на 95-м
километре пути:
«Подъем в 5.30 (мск). Температура воздуха 17,8°. Ветер 140,8 м/сек, пасмурно. Ночью
навалило много свежего снега. Снег рыхлый, с большим трудом удалось выдернуть
занесенный состав.
Двигаться начали только в 5.30. Через 10 минут остановились из-за перерыва связи
(телефона). Трактор остановили только ракетой. Комаров и Долгушин продолжали идти
вперед, даже потеряв связь с балком. На что они расчитывали, не имея курса, компаса и
каких-либо ориентиров, остается тайной, по-видимому, даже для них самих.
В 6.20 подошли к 95-му километру. На мою вчерашнюю просьбу выслать к нам АН-2 для
разведки впереди нашего пути получил отказ по условиям погоды. Сегодня случайно
связались с И. И. (Черевичным. — Е. С), на ИЛ-12 производящим разведку в море
Дейвиса. Попросил его подойти к нам и посмотреть, нет ли впереди нас трещин.
В 6.50 остановились из-за перерыва связи с трактором. Вскоре подошел ИЛ-12. И. И.
сказал, что из-за поземки и рассеянного света без теней ничего не видно. Придется делать
специальную разведку, подобрав хорошую погоду.
Только 4 часа спустя (т. е. в 10.30) добрались до долгожданного сотого километра.
Несколько раз в пути останавливался второй трактор. Забивался снегом топливный
трубопровод.
На 100-м километре установили опознавательную пирамиду и снегомерную веху. Спустя
2 часа двинулись дальше. По словам Гусева, пролетая над этим районом в свое время с
Кашем, он видел трещины. Поэтому для предупреждения опасности впереди поезда
пошли Капица и Втюрин. Я ехал в кабине первого трактора с Комаровым, держа связь по
телефону со «штурманом» Сенько. Капица с Втюриным, увлекшись, ушли вперед (мы шли
со скоростью 3 километра в час) так далеко, что совершенно исчезли в темноте. Мы
остановились из-за неисправности адометра. Догнать впереди идущих мы уже не смогли.
Я начал беспокоиться об их судьбе. Приказал дать условленный сигнал — зеленую ракету,
что означало «остановиться и ждать». Подтверждающей зеленой ракеты от Капицы не
последовало. Мы дали красные ракеты — «вернуться». Ответа тоже не последовало. Не
видеть ракет они не могли — было уже совсем темно. Я утешал себя только надеждой, что
ракетница Капицы, которой тот хвастался, тоже не сработала на морозе. Так оно и
получилось в действительности. Я был настолько рад, когда они появились из темноты,
что у меня не хватило сил ругать Капицу за халатность.
В 15.40 остановились из-за того, что тракторы, сначала второй, а затем и первый,
забуксовали, а затем зарылись в снег. Кроме того, идущие вперед в темноте углядели
какой-то необычный волнистый рельеф, напоминающий трещины. Ходил и я вперед,
стреляли вверх ракетами и все же ничего толком в темноте разглядеть не сумели. Решил
поэтому остановиться ночевать. 108 км 700 м».
Переживания потяжелее наступили тогда, когда поезд на неделю замер в снежном плену.
Снег засыпал балки и сани. Люди пережидали, связывались с Мирным, иногда эта связь
прерывалась. Они впервые пошли на этот юг, в глубь Антарктиды. Может, зимой тут
всегда бывает так и самолету просто невозможно добраться до людей и вызволить их?
Однако уныния ни у кого не было.
Одиннадцать мужчин, запертые в снежном плену в условиях загадочного, слабо
изученного континента, не только не падали духом, наоборот, они много смеялись.
Двадцатичетырехлетний Андрей Капица прихватил с собой затрепанный томик
«Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова. Сатирики-правдисты поддерживали дух
полярников. Сомов рассказывал:
«Если бы кто-либо из наших товарищей в Мирном, знавших до подробностей
драматическую ситуацию, в которой очутился поезд, смог бы заглянуть на минутку под
крышу нашего балка, он непременно решил бы, что все мы уже сошли с ума — такой
гремел неудержимо веселый хохот. Книжку читали бережно, с перерывами, растягивая
удовольствие на возможно более длинный срок».
Поход завершился созданием станции Пионерская в 375 километрах от Мирного.
Начальником новой станции стал А. М. Гусев. Сомов дружил с ним со студенческих лет и
сразу вспомнил о нем, когда начал готовить эту экспедицию. Нельзя было даже вообразить
лучшего начальника станции Пионерская, чем этот человек, соединивший репутацию
серьезного ученого с качествами закаленного спортсмена.
Вернувшись в родной Ленинград и рассказывая об экспедиции, Сомов никогда не забывал
о своем коллективе, о людях, которые делили с ним все радости и трудности первых 15
месяцев в Антарктиде. Он говорил:
«Оказавшись в совершенно незнакомой, очень сложной обстановке, решая порой задачи,
казалось, неразрешимые никакими средствами, коллектив зимовщиков всегда проявлял
неиссякаемую энергию, изобретательность, а главное — непоколебимую настойчивость в
достижении цели.
Я не знаю ни одного случая, когда кто-нибудь из участников экспедиции отступил перед
трудностями или опасностью. Наоборот, наиболее трудные, требующие особой смелости и
моральной стойкости задания воспринимались всегда с особой охотой.
Условия работы в полевых партиях, конечно, неизмеримо более сложны, чем в обжитом,
благоустроенном Мирном. Тем не менее все стремились именно в полевые партии. При
организации какого-либо трудного, а тем более связанного с риском похода мне ни разу не
пришлось решать тяжелую задачу — заставлять кого-либо участвовать в нем. Напротив,
всегда приходилось решать, правда тоже неприятную, задачу — кому отказать в таком
участии. - Это относится не только к ученым, естественно, заинтересованным в сборе
научных материалов, но решительно ко всем участникам зимовки — трактористам и
поварам, радистам и плотникам, врачам и электрикам, самым юным и самым пожилым. С
такими людьми было хорошо работать».
Первая Советская антарктическая экспедиция программу своих научных наблюдений
перевыполнила. Об этом свидетельствовали прежде всего созданные сверх плана станции
Пионерская и Оазис, а также и временные, выносные научные станции.
В течение всего года в Мирном действовали научные семинары и научные четверги, где
члены экспедиции выступали с докладами. Велась и научно-просветительная работа среди
технического персонала, и даже обычная общеобразовательная учеба для тех, кто в ней
нуждался. Верховной властью в этом коллективе действительно были Наука, Знание и все,
что относится к ним. Они диктовали свои правила жизни.
Экспедиция собрала богатейшие научные материалы. Значительная часть их вскоре
увидела свет в виде двух томов, изданных Академией наук. В Ленинграде Сомов также
занялся подготовкой двухтомного отчета об экспедиции. В первый том вошли общее
описание экспедиции, ее дневник, список участников, рассказы о выгрузке, об
организации работы научных отрядов, о научном оборудовании, стационарных
наблюдениях, вновь созданных станциях и полевых научно-исследовательских работах. Во
