– Если с «западными» что-то случилось, то Ламия через них может пройти к деревне, – сказал Геннадий Салин, сразу занявший сторону Вовы Самарского, своего новоиспеченного шурина. – Надо убедиться, что они в порядке.

– Да что может случиться?! – горячился Лёвка. – Подумаешь, огонек в небе! Мало ли, что это может быть? Может, это круговая молния?

– Шаровая, – поправил его Иван Рыбников. Он пока тоже молчал, хмурился. Максим Шуманов следил за ним, пытался угадать, о чем тот думает. О Тае Зосимовой, о своем сопернике и спасителе Федьке или все же о Большой Охоте, непонятной звезде, взлетевшей с земли, и отряде «западных»?

– Чего? – переспросил Лёвка.

– Молния – шаровая, – пояснил Иван. – Круг – это плоская фигура. Шар – объемная. В школе надо лучше учиться.

– Да черт с ней! – отмахнулся Лёвка. – Ты сам-то как считаешь?

Иван мрачно глянул на спрятавшегося в тени Федьку Гурова. Пожал плечами. Ответил:

– Думаю, надо отправить одного или двух человек проверить, что там с «западными». Остальные пойдут на первую базу, как и планировали. Отставшие либо нагонят их, либо встретят уже во время Охоты. Или… – Он опять покосился на Федьку. – Если у «западных» проблемы… То попробовать эти проблемы решить…

– Да какие проблемы?! – пуще прежнего заерзал Лёвка. – Шаровая молния это – точно говорю!

– Ладно, – наконец-то подал голос Максим Шуманов. – Сделаем так: как станет светлей, Фёдор и Геннадий сбегают проведать «западных». Если там все нормально, догоните нас. Если нет… Тогда сами решайте, что делать. А мы, пока можем, движемся вперед.

– А чего рассвета-то ждать? – сказал Вова Самарский. – Пускай прямо сейчас идут!

– Нельзя! – отрезал Максим. – В потемках ноги переломать можно. Или здесь с тропы сорваться… Утром! Как только солнце покажется!

– Ну, утром так утром…

Решение было принято, и чуть успокоившиеся охотники разошлись по спальным местам.

Иван Рыбников ко сну готовился долго. Другие уж улеглись, а он всё старательно обвязывал ноги, чтоб и надежно было, но и чтобы отдыху узлы и веревки не мешали. У него никак не укладывалось в голове, что его любимая, его ненаглядная Тая выбрала женихом малограмотного низкорода Федьку. Умом Иван понимал, почему Тая так поступила: она действовала в интересах общины, ей хотелось создать нормальную семью, одобренную Советом. Она хотела пожить нормальной жизнью, ведь неизвестно, сколько лет ей было отмерено – может, у неё всего-то и осталась пара лет до мутации. А еще ей хотелось ребеночка своего выносить, к груди его приложить…

Иван заскрипел зубами.

Это ведь и его ребенок мог быть! Ну почему она так упряма! Почему правила и Кодекс оказались для нее важней настоящей любви? Не хотела портить жизнь своему малышу, чье рождение просто не мог одобрить Совет? Или ему – Ивану Рыбникову – решила не усложнять жизнь?

Ну почему она всё решила за него?!

И что такого она нашла в этом Федьке? Он просто ей подвернулся в нужный момент? Или она что-то в нем разглядела?

Иван, уже привязавшись к вбитому в щель колышку, резко приподнялся. Бубенчики на коротком кожаном ремне тревожно зазвенели.

– Макс, – позвал Иван. – Ты не спишь там?

Около гаснущего костра шевельнулась тень.

– Нет.

– Отправь меня вместо Генки.

– Нет.

– Почему?

– А то ты не знаешь.

– Да не трону я Федьку! Дедом своим клянусь!

– Нет. Спи давай. И постарайся не звенеть так сильно, а то кто-нибудь спросонья пробьет тебе башку.

– Было бы хорошо, – пробормотал Иван. Вздохнув, он лег на спину и заложил спутанные руки за голову.

Он сам не заметил, как уснул. Очнулся почти сразу, с бешено колотящимся сердцем, не понимая, что его разбудило.

Лаяли собаки.

Дозорный Гоша Ермолов, стоя на краю обрыва, напряженно куда-то вглядывался. Очумелые спросонья охотники торопились подняться, звякая колокольчиками и бубенцами.

– Что происходит? – спросил Иван.

– Выстрел, – ответил Гоша Ермолов. – Где-то там, в лесу.

А ясновидящий Эдик Бабуров все бубнил и бубнил: – Всё пошло не так… Всё…

В его глазах отражалось поднимающееся пламя костра – казалось, их заливает кровью.

Нолей наблюдал за моряками, залегшими на поляне, и тихо крался к своим товарищам-охотникам, предвкушая радость встречи – он не видел их почти два года, успел соскучиться, хоть обычно и держался особняком. Вслушиваясь в перекличку голосов, Нолей не замечал, как за ним неотступно следует тень, подбирается ближе и ближе.

Врага он увидел, когда тот был совсем рядом. Матово блеснул отточенный клинок, Нолей отпрянул и охнул, зажимая рану в боку. Кровь полилась сквозь пальцы.

Егор Шмаков, более известный как Кальмар, навалился на беглеца, сшиб его на землю. Он не произнес ни звука, и Нолей как-то понял, что противник не хочет привлекать к себе лишнее внимание. Видимо, поэтому он и стрелять не стал, решив действовать ножом.

– Вот я тебя и достал, чукча, – зашипел моряк. – Теперь ты мне за все ответишь.

Он резанул Нолея по лицу и тут же зажал ему рот свободной рукой.

– Сейчас я тебя буду дырявить, как ты моего друга дырявил… Слышишь меня, чукча? Понимаешь меня?

Кальмар оскалился, поиграл ножом перед глазами слабеющего противника. Предупредил:

– И не надейся сдохнуть раньше времени!

Нолей как-то ухитрился вывернуть одну руку. Пальцы его ткнулись в холодный металл, но охотник не сразу понял, что это оружие. А когда понял, нащупал что-то, похожее на спусковой крючок. И всей силой, что у него еще оставалась, надавил на него.

Над головой Кальмара грохнул выстрел, волосы и кожу опалило пороховыми газами. Он свалился на землю, не понимая, что произошло. Нолей воспользовался этим и рванулся вперед – к своим товарищам.

– Ах ты! – проревел Кальмар и, махнув ножом, рассек беглецу бедро.

Нолей закусил губу. Он уже понял, что не сможет уйти. Но и сдаваться он не собирался. Перевернувшись на спину, охотник ударил здоровой ногой рассвирепевшего врага. А потом схватил подвернувшуюся под руку палку, приподнял голову, теряя сознание от боли, и, не целясь, ткнул ею перед собой.

Кальмар в этот самый миг подался вперед, намереваясь вспороть живот Нолея. Сухой острый сук вонзился ему в глаз, пробил глазницу и вошел в мозг.

Кальмар дернулся дважды – и испустил дух.

Автомат сам лёг Нолею в руку.

Беглец поднялся, опираясь на оружие. И, теряя сознание, сделал несколько нетвердых шагов.

Он хотел прийти к друзьям. Но вывалился из кустов на поляну, где залег вражеский отряд.

Ромка Капустин бросился Нолею навстречу.

Стас Глебов попытался остановить его – не успел.

Мичман Теребко испуганно завопил. И кто-то из моряков не выдержал – первым спустил курок.

Пули срезали Ромку – он упал Нолею в объятия, и уже вместе они повалились на родную мягкую землю, заливая её живой кровью.

Тяжелый дротик вылетел из кустов, ударил в горло приподнявшегося Ваху Горбатого – тот захрипел, забулькал, плюясь кровью, хватаясь за отполированное древко охотничьего копьеца, застрявшего в позвонках.

– Огонь! – заорал Кира Баламут, выдергивая из кармана «разгрузки» ручную гранату. Раскрученное до свиста боло едва не раскроило ему голову – оно пролетело в паре сантиметров от виска и намоталось на тонкую березку.

Со стороны охотников что-то жахнуло – огонь выплеснулся метров на шесть. И обожженный, ослепленный Фома Сказочник, вопя, покатился по земле, пытаясь сбить пламя.

Ухнул взрыв гранаты. И почти сразу гулко и страшно застучал пулемет – это Матвей и Костик Щербатые, успевшие окопаться, запустили свою смертоносную машину, секущую ветви и срезающие целые деревца…

Услышав отзвук взрыва и частую стрельбу, Максим Шуманов поднялся на ноги и сказал:

– Рассвета не ждите. Идите прямо сейчас.

Его услышали, поняли. Послушный Федька Гуров тут же выбрался из-под теплой шкуры, принялся сноровисто распутывать ноги. Геннадий Сапин хоть и поднялся, но спешить не стал – по всему было видно, что далекая стрельба его пугает; не хочется ему туда идти.