– А что филины? – спросил я приятеля.

Девяносто два килограмма.

Этой весной тут, у Дона, мы с Александром снимали на меловой круче гнездо самой крупной нашей совы. И были озадачены. Саша видел до этого трех птенцов. Во время же съемки их оказалось два – старший и младший. Куда делся средний – было загадкой. Теперь Саша рассказывает, что средний птенец через неделю снова в гнезде появился. Где был? Саша обшарил дно расщелины у обрыва и нашел следы столовой – перья птиц, хвост водяной полевки и обрывок заячьего уха. Родители кормили тут отпрыска. Каким образом птенец перекочевал снова в гнездо по крутому обрыву? Скорее всего, в лапах у взрослой птицы.

Дощатник наш создан для тихой воды. Нос у него тупой, как корма, но лодка движется сносно, и мы не заметили, как отмахали веслами километров пять и уперлись в перемычку к новому озеру. Тут мы поняли: дальше и нельзя было бы плыть – жажда! Мы как-то не подумали, что она может мучить и на воде – напиться из старицы было рискованно. Решили выйти на берег и, обжигая о песок ноги, стали топтаться возле дороги по пойме, ожидая машину. Слава богу, она вовремя появилась. Мы утолили жажду и получили в подарок еще бутылку воды. В разговоре выяснилось: в машине едут такие же рыболовы, как мы. Жара и бесклевье вынудили уехать. Как и везде, зашел разговор об электрических удочках, распространившихся, как эпидемия, и убивающих все живое. «Тут одних казаки приструнили…» – сказал угощавший водою парень. А Саша в лодке уже рассказал, что и тут, на старице, начали появляться эти ловцы, увозя по мешку рыбы. Казаки станицы Казанской предупредили: «Мужики, мы этого не потерпим…» Однако «электрики» явились вновь. Расправа была простой: когда, дождавшись ночи, пришлые принялись на одном из озер за обычное дело, казаки их машину облили бензином и подожгли. «С тех пор не ездят». Это случай, когда терпение у людей, что называется, лопнуло. Закон наказанья за омертвление вод не работает, и люди начинают действовать по неписаному закону. Кто их осудит?

Калитвянская яма

Между тем в лагерь прибыл гонец: «Гороховский лесничий на Калитвянской яме вынул сома под сто килограммов». Мастера нашей компании подобных сомов видали, но, проиграв Дону и его старице почти что вчистую, увидели шанс отыграться сомами. И немедленно лагерь наш стал на колеса.

До села Гороховки на Дону было километров сорок, и к вечеру мы были уже в доме лесничего Николая Алексеевича Багринцева. Об этом человеке, лучшем сомятнике на Дону, в прошлом году мы писали. Но тогда сомик попался некрупный, примерно на пуд. На этот раз большого сома Николай Алексеевич поймал там же, на яме, возле парома. В войну тут была переправа. Несколько танков с нее упало. И, возможно, помимо большой глубины ямы, сомы любят ее за железо на дне, оно для них что-то вроде коряг.

В соме длиною больше двух метров оказалось девяносто два килограмма. Для фотографирования это чудище поднимали, подтягивая веревку автомобилем. Клюнул сом на налима – наживку лакомую и долго живущую на крючке.

Надо было видеть, как засверкали глаза Мастеров. Немедленно к Дону! Николай Алексеевич знал о нашем приезде и сделал главное – наловил с сыном для наживки налимов.

И вот на заходе солнца началось священнодействие. Близко в середине Дона плывет лодочка, а в ней сомятник и один из наших. Работа простая, но требующая сноровки и аккуратности – скользкого налима надо нужным образом посадить на крючок.

Все сделано. На берег из Дона тянутся лески к прутикам с колокольцами, а концы их привязаны к кольям: сом – рыба сильная. Был случай тут, когда сом утопил ловца, неосмотрительно намотавшего прочную леску на руку.

Вечерняя тишина. Круги от сомов на воде. Головли клюют прямо у берега на кузнечиков. Но до этой ли мелочи Мастерам – сомы на прицеле.

Час проходит – колокольчики не звенят. Но сомятник нас ободряет: что-нибудь обязательно будет.

Близко к одиннадцати мы с Николаем Алексеевичем уезжаем – он смертельно устал на тушении пожаров, а я, плотвичник, только помеха при важном деле. У костра, прислушиваясь, остаются двое.

Утром мы заявляемся с безмолвным вопросом: ну как? Рыбак никогда не будет спешить с похвальбой, а тут еще и повода нет. Один сом попался, но маленький, килограммов на пять. Он сидит на кукане и, если потянуть бечеву, заявляет права на жизнь.

Снимаю ловцов с добычей. Они обращаются с рыбой небрежно, надеются еще на одну ночь. Днем Мастерам полагалось поспать. Но где там, готовится еще одна атака на Дон. Куда-то к холодным ключам отправились за налимами и целый день ловили их в норах (дело весьма непростое!) руками. И вечером широкий фронт лесок с двенадцатью налимами на крючках нацелен был на сомов. Казалось, на этот раз Дон проиграет.

Ан нет. В рыбалке много значит удача. Хорошо подготовленный натиск результатов не дал. На большого налима клюнул соменок в два килограмма. Дитё! Таких Николай Алексеевич обычно немедленно отпускает. Но сомик так заглотил наживку, что крючок пришлось вынимать из него хирургическим инструментом. На кукане добыча плавала вверх животом и годилась только на лакомство курам.

Можно сказать, с нулевым счетом проиграли мы славному Дону. Одна радость: в день отъезда (уже в августе) вдали громыхала гроза, и по мере удаления от места, где больше недели мы жили, как рыбы, выброшенные на берег, на асфальте все чаще сверкали лужи. Изнурительная жара была позади.

• Фото автора. 30 августа, 6 сентября 2002 г.

Еще лет тридцать назад над любым полем, пустошью, лугом можно было увидеть птицу, повисавшую в воздухе в одной точке, распустив крылья и хвост. Это была пустельга – маленький соколок, промышляющий мышей.

В России сокола «пустельгой» нарекли будто бы соколятники – прирученная птица не хотела быть ловчим охотником, предпочитая мышей, «пустельга, пустое дело с ней заниматься».

Брем рассказ об этом, живущем по соседству с людьми, соколе начинает словами «Чрезвычайно красивая птица» и пишет о мышелове восторженно, называя его первейшим другом людей. Сокол в самом деле очень красив. Имея изящные формы, окрашен он в пепельные и красноватые тона с темными пятнами. У него гордо посаженная голова, изящные формы тела – типичный сокол.

Птица всегда была на виду у людей. С небольшой высоты обозревая землю, пустельга вдруг останавливается в воздухе головой к ветру (украинское название пустельги «боривитер») и огромными для своей величины глазами видит в травах мышей и даже кузнечиков. Сложив крылья, птица камнем падает на добычу. Если она небольшая, тут же ее съедает, если крупная – ищет укромное место для трапезы или уносит еду птенцам.

Пустельга способна застывать в одной точке.

Пустельга была широко распространена по всей Европе и Азии. Пустельгу не преследовали, видя в ней хорошего помощника сохраненья зерна на полях, и пустельга людей сторонилась, но не боялась. Селится она (иногда колониями) в рощах среди равнин и на отдельно стоящих деревьях. Не избегает построек. Повсюду в Западной Европе селится в нишах стен замков, на колокольнях и высоких домах, если они расположены близко к полям. В Кельне на лестнице знаменитого собора экскурсовод, помню, показал нам птицу, сидевшую метрах в десяти на выступах камня: «У нее там гнездо. Но она привыкла к людям и не боится». Это была пустельга, летавшая на поля даже из центра города. А лет пятнадцать назад гнездо пустельги мы снимали для передачи «В мире животных» на окраине подмосковного Зеленограда. Поднявшись на чердак многоэтажного дома, в щели между кладкою кирпича мы увидели четырех в белом пуху птенцов. Дождались и взрослой птицы. Она прилетела с лежащего рядом поля с мышью. Нас, конечно, сразу увидела, но, повременив с минуту, стала кормить птенцов, отщипывая им по кусочку мяса. Другой родитель тоже явился с кузнечиком и, обломав у него жесткие части тела, мякоть сунул птенцу. Наше присутствие на чердаке его не пугало. Старались не двигаться, и сокол проявил любопытство – слетел и сел на камеру оператора.