— Постулаты Хоана? — спросил я.

— Совершенно ничего, — ответил Телесфер, присев на одном из прозрачных живокристных блоков, в котором хранилась глыба Ваты, имеющая форму почки. — Нет механизма преобразования энергии, нет какого-либо обобщенного источника питания, это никак не реагирует на каком-либо уровне. И никак не соответствует Машине.

— Хоан постулировал активную резьбу пространства-времени, — буркнул я. — Энергетические затраты должны были стать действительно громадными, но, в связи с этим, данный феномен может быть чем-то иным.

— Что? — Телесфер пожал плечами. — Вне всякого сомнения, это манипулирует гравитацией. Помимо же этого, не зная самого механизма — а ведь мы не имеем о нем ни малейшего понятия, наши пресс-атташе могут говорить все, что угодно, но по-настоящему, ни одна из компаний, которая вложила здесь средства в надежде на этот святой Грааль физики, не продвинулась вперед ни на шаг — следовательно, как я и говорю, не зная механизма, мы даже не можем спекулировать о необходимых для включения в такие манипуляции силах. Предполагаемый Хоаном корректирующий вектор никогда не был таким уж большим, как всем кажется; было бы достаточным умело манипулировать контрольными параметрами системы. Нужны постоянные и длительные приложения подобных, но относительно слабых сил, разве что только вовремя и надлежащим образом нацеленных.

— Действительно, любопытно, — согласился я, поглядывая то на глыбы Черной Ваты, то на рассчитанную на зрелищный эффект имитацию ее молекулярной структуры.

— Дальше. — Телесфер поднялся, прошел мимо нескольких витрин и указал сигарой крупную диораму, представляющую геологическое сечение Измираиды с названием Колос (как следовало из подсвеченной подписи). — Поглядите на вот это, отец. Вот, ага, именно этот слой.

— Хммм?

— Проследим анализ… Ага. И вот такое распределение.

— Гамма-излучение?

— Правильно. — Телесфер склонил голову. — Розворский, самый центр разброса.

— И как давно?

— Это сложно оценить. Здесь невозможно опереться на планетарную геологию и на датировку по временной шкале эпох или солярной шкале.

— Изотопы?

— К сожалению, это дает большой и весьма размытый разброс, ведь мы датируем посредством перевода аналогий, а эта штука просто летит сквозь пустоту. От ста до двенадцати миллионов лет.

— Хо-хо, действительно. Известные взорвавшиеся нейтронные звезды в сфере с диаметром девяноста миллионов световых лет? Matching!

— А чем мы накормим живокрист? — осклабился фиолетовый эльф. — Диаметр Млечного Пути составляет сто тысяч световых лет. Несколько сотен миллиардов звезд. Благодарю покорно!

— Хммм. И вы обнаружили этот след на всех Измираидах?

— Вот именно, что нет, отче. Только на четырех самых крупных и на Свистке.

— А Черную Вату? Какая тут связь?

— Черная Вата имеется повсюду; тут больше, там меньше.

— Интерполяция траектории системы.

— С Вектором Хоана…? — рассмеялся Телесфер. — Как?

— Ну… так. — Я смешался, потому что во всем этом забыл, что попытки были прекращены сразу же после Хоана, подобная механика включает только макродетерминистские системы, в которых не выступает не-анализируемый модерирующий фактор. — Впрочем, достаточно было бы пары проходов над Мадлен. Да и какой может быть максимальная скорость Измираидов в межсистемном вакууме? Если рассуждать здраво. Если бы этот гамма-всплеск пришел из такого далека, он оставил бы аналогичные следы повсюду в округе. А здесь, — я указал на диораму, — вижу, что припекло чертовски сильно. Лизонне была бы сейчас стерильной планетой, мионная печь, жизни — ноль. Следовательно, нет, он должен был достать их на приличном расстоянии. Следовательно, достаточно давно. Или кто-то здесь верит в межгалактические путешествия? Не думаю. Ergo, ищем вдоль направления. Можно было бы даже вывести весьма приблизительное уравнение, имеется зависимость…

— Замечательно, превосходно, — кивал головой Телесфер, — но что это нам даст? Даже если бы мы, в конце концов, однозначно идентифицировали нейтронную звезду — источник. Раз уж расстояние было настолько большим, что не припекло ни Лизонне, ни Землю, все равно, это дистанция, многократно превосходящая радиус действия наших черепашьих корабликов. Загадка заключается здесь, в Измираидах. — Телесфер топнул ногой, указал сигарой в пол. — И здесь же мы должны найти ответ. А сколько у нас есть времени? Два месяца, потом Мадлен, потом один черт знает что.

— Не в моих силах…

— Может, нет, а может — и да. Как отец может это знать, раз не попробовал? Да, это правда, я согласен: они прислали вас сюда исключительно из бюрократической скрупулезности. Церковь — это учреждение, как и всякое другое, времени на окостенение у нее было достаточно много. Но это не меняет сути дела.

— Вы не понимаете, господин Телесфер! — Признаюсь, он смог вызвать у меня раздражение. — Все это не имеет ни малейшего значения для постановления о предполагаемых чудесах Измира Преда! Даже если бы мы выкопали здесь целехонький НЛО, полный мумифицированных зеленых человечков. Это не имеет никакого значения!

Эльф выдул серию дымных колечек.

— Быть может — так, быть может — нет. Как отец может это знать?

* * *

Логический живокрист Астрономического Центра перестал разрастаться и наконец зацвел. Мадлен катапультирует Измираиды за пределы гравитационного колодца Леви: именно таким образом замкнулись уравнения. Таким образом, в течение трех недель мы обязаны все эвакуироваться с Рога. Никто и никогда не увидит уже Собора, никто и никогда уже не встанет в его тени, после ухода Мадлен он уже никогда не будет отбрасывать тени. Никогда — во всяком случае, не в период, охватываемый нашей, человеческой меркой. Сегодня я сидел у могилы Измира, под сферой внутри соборной биостазы. Могила находится между двумя рядами скамей, перед алтарем, из-за которого светит дарохранительница. Скамьи тянутся до самого лабиринта выхода, каждая длиной метров в двадцать — учитывая стоячие места, здесь поместилось бы более четырех тысяч прихожан. Воистину, Собор. Конечно же, в свете канонического права собором он не является, но Угерцо именно так назвал проект, и никто, кто хоть раз увидел строение, не называет его иначе, а именно Собором. Изнутри (и это звучит абсурдно) он выглядит еще большим. Свет здесь расходится из-под полусферы, в соответствии с направлениями взглядов, и теней вообще не видать; по сути же, их здесь полно, достаточно выйти за пределы защитного купола. Интерьер Собора не пуст — если говорить по правде, уже скорее, чем об интерьере, следовало бы называть это его внутренностями. Подняв голову, что означает: откинув ее назад до горизонтали, видишь, что там, где в настоящих, нормальных соборах на десятки кубических метров распространяется монументальная пустота (этот многократный диез в архитектурной партитуре), в Соборе надлежащее ей место занимает хаотически разросшийся живокристный камень: выгнутыми кишками, лохматыми легкими, вот тут густой, а вон там — редкой сеткой жил — распростирающийся от одной стенки-скелета до другой стенки-скелета, от увенчанного крестом гребня, до чуть ли не самой поверхности полусферы. Здесь ничто ничему не служит, и висящие в верхних светотенях глыбы не имеют никакого прикладного применения; проектировщики инициирующих зерен даже приблизительно не определяли архитектуры интерьеров, в первый живокрист вошли лишь самые базовые входные данные, развилки граничных условий и несколько начальных этапов преобразований. Именно так алгоритмизируется оригинальность, механизируется спонтанное искусство и завораживается в формах взаимодействие с холодным астероидом. Угерцо заплатил, Угерцо получил. Даже катафалк предполагаемого святого, стилизованный под надгробный барельеф крестоносцев (одна нога Измира опирается на щиколотку другой ноги), представляет собой органическую часть Собора; он вырос из пола, прикрывая ромбоидальную могилу, в которой захоронили Измира спасшиеся члены экипажа «Стрельца».