Банкир хотел возразить, грубо, однако сдержался. Жаров подождал и тихо спросил:

- Ты хочешь построить магазин?

- Хочу.

- Очень хочешь?

- Очень.

- И назвать его «Готовься к войне»?

- Именно так.

- Сколько тебе нужно от меня денег?

- Чем больше, тем лучше.

- Миллиона долларов хватит?

- Для начала - да.

- Четырьмя равными частями в течение четырех месяцев. Безналичным валютным переводом на твой счет. Первый платеж - сегодня. Сейчас.

Банкир очень быстро подумал и сказал:

- Тремя частями. За три месяца.

- Договорились.

- Что ты хочешь взамен?

- Твою рыжую.

Знаев не сразу понял, а когда понял - поймал себя на том, что часто и быстро моргает.

- И еще одно, - продолжил альфа-самец, едва не по слогам. - Ты возвращаешься в семью. И сам все решаешь насчет «Лужников», «Уэмбли» и прочих моментов.

- Вот как.

- Да. Так. - Жаров шумно выдохнул и тряхнул головой, как будто выпил стакан крепкого; он выглядел напряженным и торжественным. - Очень красиво и всем удобно. Ты получаешь деньги. Моя сестра получает мужа. Мой племянник получает отца. А я получаю рыжую Алису.

- Твоя сестра не пустит меня обратно.

Жаров посуровел.

- Ты сделаешь так, чтобы пустила. Что-нибудь придумаешь. Покаешься. Подаришь «Лексус» или еще какое-нибудь говно. А рыжей, - он облизнулся и даже почти закатил глаза, - сегодня же скажешь, что между вами все кончено. Спасибо, до свидания, мне больше не звони. Остальное я сам сделаю. Ты будешь строить магазин, а я - потягивать рыжую девочку. Ты окажешься на своем месте, а я - на своем.

Рыжая девочка - моя, хотел сказать Знаев, но ничего не сказал.

- Ей будет хорошо, - серьезно добавил электроторговец и расправил плечи. - Она, конечно, мне надоест… Как все надоедали… Потом… Но я ее хорошо пристрою. На высокую орбиту запущу. Может, даже квартиру ей куплю. Чтоб человек строил жизнь на нормальном фундаменте… Я, Знайка, ночь не спал. Закрывал глаза - ее видел. А потом рядом с ней представлял тебя - и мне плохо становилось. Не обижайся, но ты и она - это… не совпадает! Она - сама жизнь. А ты сухарь и маньяк. Она от тебя все равно сбежит. В ужасе. Отдай ее мне и забудь. Сейчас позвони своим клеркам, Горошкину этому или кто там у тебя на подхвате, - пусть печатают платежку. На триста тридцать тысяч долларов. С моего счета на твой. И приносят сюда. Пожмем друг другу руки, обнимемся, я поставлю подпись. Ты тут же звонишь Камилле. Потом - Алисе. И я уезжаю. Пять минут - и в твоей жизни наступает твердый порядок.

Глядя в пол, банкир несколько раз быстро кивнул, щелкнул пальцами и как бы со стороны понаблюдал, как потоком несутся через сознание десятки мыслей, образов и даже арифметических подсчетов.

- Жаров, - сказал он, прокашлявшись. - Ты мне друг. Лучший. Ты хороший человек Твоя сестра Камилла - прекрасная женщина. И мать моего сына. А теперь слушай… - альфа-самец, торжественный и напряженный, заметно побледнел, а банкир укусил собственную нижнюю губу. - Я не возьму у тебя твой миллион; я не вернусь к твоей сестре; я не отдам тебе рыжую Алису. Это мой тебе окончательный ответ.

Электроторговец сделался напряженным и торжественным до последней степени.

- Ты делаешь ошибку.

- А мне все равно.

- Подумай.

- Я уже подумал.

- Все равно - подумай еще.

Знаев опустил глаза.

- Ты сказал - я ответил. Ты предложил - я отказался. Это все, Герман. Уговаривать меня бессмысленно. Мы не договорились.

- Я рассчитывал на другое, - сказал Жаров, напряженный и торжественный.

- Прости.

Банкир решил добавить еще несколько коротких фраз.

О том, что ему не по душе, когда кто-то хочет получить принадлежащее ему. О том, что незачем навязывать ему то, что ему не нужно. Но не добавил. Он вдруг понял, что отказал другу вовсе не из любви к девушке с золотыми волосами, а из принципа. Повинуясь выработанному десятилетиями коммерческому рефлексу: если на тебя давят, покажи зубы. Жаров покусился не на рыжую Алису, и не на право человека самому решать, с кем ему жить и как воспитывать потомство. Тут было нечто большее. Тут банкира Знайку вознамерились нагнуть, шантажировать, в угол загнать, ниже пояса ударить; тут думать незачем, тут нужно сразу бить по рукам, сильно, больно. Очень быстро.

Знаев посмотрел вправо и влево - но не узнал в своем собственном кабинете ни одной своей собственной вещи.

Он сразу легко простил Жарову - тот еще переминался, ждал чего-то, невзначай рассматривал свой новенький перстень - его шантаж. Альфа-самец был всего-навсего раб собственного полового аппарата. Обмен двух сисек и одной пиписьки на полновесный лимон баксов - совсем нередкая ситуация в городе Москве. Бывало, платили и больше. Бывало, швыряли трехэтажные особняки, двухпалубные яхты, контрольные пакеты. Швыряли репутации, мозги, судьбы. Швыряли все. И на халяву доставшееся, из земли добытое и по трубе в Европу перекачанное. И тяжело заработанное, копейка к копейке скопленное. И через большую кровь и обман у ближних вытащенное. Неважно, как добыть, важно швырнуть красиво - такой тут, в аморально богатом городе, в столице жлобов, торжествовал обычай, уходящий корнями в глубь столетий.

Но себя он не простил. Когда мотивом для защиты собственной любви становится собственная гордыня, такое трудно простить. Когда все думают, что ты бьешься за любовь к женщине, а ты доподлинно понимаешь, что бьешься всего лишь за любовь к самому себе, - как суметь простить это?

- Созвонимся, Герман, - сказал банкир.

- Конечно, - ответил смешавшийся электроторговец.

Они пожали друг другу руки.

После ухода Жарова банкир некоторое время потратил на то, чтобы восстановить связи с реальностью. Хорошо бы сейчас изловчиться и очень быстро забыть произошедшее. И вернуться к текущей работе. Был бы гением самоконтроля - так бы и сделал.

Решил позвонить Алисе, но подумал, что она, наверное, еще спит. Решил позвонить еще кому-нибудь, но звонить было некому. Разве что богу.

За окном шевелился патриархальный старомосковский дворик. Тихий, затененный. Сытые кошки, мамы с колясками. Дворник передвигает веничком окурочки. В центре столицы, как в центре урагана, встречаются слепые пятна, зоны полного штиля.