- О, да Вы, сударыня, коварны! Где Вы всему этому научились?

- Учителя у меня были хорошие! – рассмеялась Натка. - И, надеюсь, наука любви, нами еще не пройдена. О, сколько нам открытий чудных готовит . . . наслажденья дух!

- Ты сводишь меня с ума. Дай мне тебя съесть!

- Только не больно ешь! Я еще жить хочу!

- Живи! Но я буду смаковать каждый сантиметр твоего тела!

И Павел начал покрывать Натку легкими поцелуями.

Тело Наткино изогнулось ему навстречу, в предвкушении того запретного плода, который ей уже удавалось познать. Его руки ласкали бедра, губы пили бархатистую нежность девичьей кожи, а источник мужественности уже ясно чувствовался бугром Венеры.

Она прошептала требовательно и настойчиво:

- Раздень меня до конца! Не хочу, чтобы хоть что-то разделяло нас! - прошептала Натка.

- Хорошо, но я вынужден буду контролировать себя, чтобы не навредить нам раньше времени!

Павел движением руки сбросил последнюю Наткину преграду, а так же освободил себя от остатков одежды. Горячая упругость коснулась Наткиного лона, чем окончательно свела ее с ума: бедра подались навстречу живому источнику наслаждения. Павел, сжав губы, стал совершать поступательные движения по животу, бедрам, венериному холму, а Натка поджав ноги, двигалась навстречу, все ускоряя темп движений. В какой-то момент она почувствовала, что волна понесла ее ввысь, а потолок комнаты обрушился на нее, либо она сама поднялась к нему. В глазах мелькали разноцветные огни, а тело пронзила острая судорога удовольствия. И в этот момент горячее вылилось и побежало по коже струями огня, как лава изливается на землю из рванувшего вулкана.

Дыхание обоих было сбито. И только губы Наткины шептали криком: «Еще, родной! Еще!».

Похоже, это безумие остановить было не возможно. Тела изнемогали, требуя продолжения ласки:

- Я так ХОЧУ ТЕБЯ! – вдруг крикнул Павел – ВСЮ. ДО КОНЦА. ХОЧУ!

Натку этот невольный крик отрезвил и вернул на грешную землю. Она вдруг заплакала, и прошептала:

- Я тоже тебя хочу! Но . . . НЕЛЬЗЯ! НЕЛЬЗЯ! Будь проклято слово, которое мы давали вместе, обещая родителям не наделать глупостей! Это просто НЕВЫНОСИМО! Я хочу быть твоей! Я когда-нибудь буду ДО КОНЦА твоей! Но не сегодня, не сейчас!

Натка уткнулась в подушку и разрыдалась. Павел успокаивал ее, как мог: гладил по волосам, целовал в макушку, теснее прижимал к себе, стараясь вселить веру в себя. Ему, наверное, было труднее всего. Он корил себя, что сам спровоцировал своим признанием в порыве страсти эти слезы отчаяния, эти слезы бессильной злобы на то, что она еще не ДОРОСЛА до того времени, когда ВСЕ МОЖНО! Павел уже жалел, что вообще разбудил эту чувственность, эту страстность в юном неискушенном теле, а теперь Натка плакала из-за того, что не смогла в данный момент отдаться ему до конца, стать ЖЕНЩИНОЙ! ЕГО ЖЕНЩИНОЙ! В этом заключалась ее личная трагедия, а он не мог помочь, так как давал ТВЕРДОЕ МУЖСКОЕ СЛОВО – БЫТЬ ОТВЕТСТВЕННЫМ за их судьбу. Как мужчина! Как взрослый человек! Через ЭТОТ БАРЬЕР он переступить не мог!

Выплакав все слезы, Натка обняла его руками, ногами, обвила, как удав, боясь, что он вырвется, уйдет. Эмоции потихоньку угасали, а тепло бьющихся сердец оставалось. От пережитого, глаза Натки постепенно стала смыкать сонная истома, которая погрузила ее через короткое время в мир иллюзий.

А Павел еще долго не мог уснуть, остро переживая за НЕЕ, за СЕБЯ, за СЕМЬИ, которые они не имели права ПОДВЕСТИ. Они ОПРАВДЫВАЛИ ДОВЕРИЕ, возложенное на них. Только КАКОЙ ЦЕНОЙ?

НОВЫЙ ДЕНЬ.

Утром, проснувшись, Натка почувствовала бедром тепло. Она приоткрыла глаз. И увидела, что ее родной человек находится еще во власти Морфея. Натка уперлась локтем в матрац и склонилась над лицом Павла. Ей доставляло острое наслаждение созерцать его спящим, таким беззащитным, таким добрым! Ей хотелось оградить его своим крылом от всех бед и забот!

«Господи! Как я буду любить его детей! Наших детей! Похожих НА НЕГО!» - думалось ей этим светлым утром.

Если бы Натка была художником, она оставила бы в вечности это лицо на холсте. Если бы она была поэтом, то написала бы о нем поэму в стихах. Если бы она была композитором, то воспела бы его в бессмертном музыкальном произведении. Но, она была простой земной девчонкой, и особыми талантами не обладала. Зато у нее был единственный и самый ценный талант – ЛЮБИТЬ ЕГО! И этот талант зарыть было невозможно.

Она склонилась над ним и легко поцеловала в щеку.

Ресницы дрогнули, а губы растянулись в улыбке.

- Еще, - прошептал Павел, не открывая глаз.

Натка поцеловала его в глаза, в нос, в подбородок, в шею, в грудь, в живот. Ей хотелось спуститься еще ниже, но Павел перехватил ее голову, подтянул к себе и приник губами к губам. Легко, нежно, утренне-свежо!

Натка теснее прижалась к нему, а рука поползла вниз, чтобы довершить начатый путь, проделанный губами чуть ранее, к его естеству, ниже и ниже. Обхватив упругую плоть, стала ласкать так, как умела. Или не умела! Но с единственным желанием – доставить ему незабываемое удовольствие!

Ну, какой мужчина с утра откажется от женской ласки? Тем более, Натка сама остро хотела дать ему ВСЕ в это раннее утро. Она перекинула ногу, села на его бедра, и руками обхватила нежный ствол, который манил своей привлекательностью. И начала совершать действия поступательного характера, от которых у Павла сбилось дыхание. Натка была просто на седьмом небе от счастья, осознавая свою нужность сейчас! Она сама кайфовала от всего происходящего между ними, так как при свете дня уже глазами могла оценить степень его наслаждения, написанное на лице, и увидеть, как она это делает с ним!

«Я, наверное, уже совсем испорчена, просто жуть какая-то!»- думала она, улыбаясь про себя.

И наступил момент, когда тело под ней содрогнулось, а руками она поймала жидкость, свидетельствующую о том, что финал завершился тем, чего Натка и добивалась – полной отключкой любимого и вознесение к небесам! Натка, как ребенок, ликовала в душе, радуясь этой ее шалости, этому отзыву на ее ласки. Радуясь тому, что ЕМУ БЫЛО ХОРОШО!

ОСЕННИЙ БЛЮЗ.

Чуть позже, одевшись, они вышли из комнаты. На кухне пахло завтраком – яичницей и салатом. Живо взявшись за еду, молодые влюбленные подкрепили силы. Они были им необходимы, так как поездку на дачу никто не отменял.

Загрузившись в «Жигули» семейство тронулось в путь. Натка с волнением предвкушала день, который она проведет на свежем воздухе, среди зелени. И любимых ею людей!

А на даче дел хватало! Надо было собрать урожай помидоров и огурцов. Повыдергивать сухую ботву. Прополоть грядки от сорняков. И при всем при этом умудриться еще и отдохнуть, дабы получить полное моральное удовлетворение от поездки.

В воздухе чувствовалась осень: острый аромат увядающих листьев перемешивался с запахом забродивших плодов, упавших с дерева и сгнивающих на земле. Легкий запах горения сполотой сухой травы и опавшей листвы разливался в воздухе, застревая в горле тем неповторимым горьковатым вкусом. Всюду серебрились тонкие нити паутины, которые то и дело облипали влажное от работы лицо, и при этом щекотали его. От земли шло тепло, перемешанное с запахом сухой травы. Солнце пробивалось сквозь поредевшую листву, ласково согревая кожу лучами. Да и земля, которую перекапывали, давала в нос тот неповторимый терпкий аромат, который волновал здоровый организм.

Натка очень любила эти дни, проводимые на свежем воздухе. Глаза ее отдыхали, наслаждаясь всеми неповторимыми оттенками осени с ее бездонным ярким до синевы небом, шикарной цветовой гаммой листьев, то краснеющих, то желтеющих, то еще по-весеннему свежими. Эти яркие пятна бросались в глаза, и оторвать взгляд от такой красоты было не возможно. А еще ее манил щедро разлитый в воздухе аромат винограда, который еще висел спелыми гроздьями на лианах. Вокруг этих кистей жужжали пчелы, питаясь нектаром, который выделяли подпорченные в кисти ягоды.