Литмир - Электронная Библиотека

Движение сокрушителей машин достигло кульминации в восстании луддитов, продолжавшемся в 1811–1816 годах в промышленных графствах Средней Англии. Ткачи и вязальщики, боясь неминуемого разорения и полного уничтожения их домашнего ремесла, организовывали подпольные группы, которые хотели остановить распространение текстильных фабрик с их ткацкими станками и трикотажными машинами. Название этого ставшего легендарным движения – луддиты – произошло от фамилии лестерширского противника машин Неда Лудда. Под покровом ночи они проникали на фабрики и ломали оборудование. Для борьбы с луддитами правительство в конце концов использовало армию. Восстание жестоко подавили. Тысячи ремесленников были убиты или брошены в тюрьмы.

Несмотря на то что луддитам и их единомышленникам удалось несколько затормозить распространение механизации, остановить прогресс они не могли. Машины очень скоро заняли господствующее положение в промышленности, и сопротивляться их внедрению было абсолютно бесполезно. Рабочие смирились с новыми технологиями, хотя и сохранили недоверчивое отношение к ним.

Через несколько десятилетий после того, как луддиты проиграли свою безнадежную войну, Маркс дал яркое описание глубокого раскола во взглядах общества на механизацию. В своих сочинениях он часто наделял заводские машины демонической, паразитической волей, рисуя их как «омертвленный труд», который «без остатка высасывает из работников жизненные соки». Рабочий становится «всего лишь живым придатком» «безжизненного механизма» [10]. В мрачном пророчестве, датированном 1856 годом, Маркс писал: «Все наши изобретения и прогресс привели к наделению материальных сил интеллектуальной жизнью и оглупляющему превращению человеческой жизни в материальную силу» [11]. Но Маркс, как утверждал специалист по средствам массовой информации Ник Дайер-Уитерфорд, также с большой похвалой отзывался о машинах как о средстве «освобождения» [12]. «Современная техника, – говорил Маркс, – обладает чудесной способностью облегчать труд и делать жизнь более плодотворной» [13]. Освобождая работника от узкой специализации труда, машины способствуют «полному развитию человеческой личности», помогают человеку выступать в «разнообразных социальных ролях» [14]. Именно в рабочих руках техника перестанет быть орудием угнетения. Наоборот, она станет залогом возвышения человека и его разностороннего развития.

Идея о том, что машины – освободители человечества, к концу XIX века крепко овладела умами передовых представителей западной культуры. В напечатанной в 1897 году статье, полной восхвалений в адрес механизации американской промышленности, французский экономист Эмиль Левассер восторженно отзывался о благах, которые новая технология несет «работающим классам». Механизация привела к росту заработной платы и снижению цен на товары, что существенно повысило благосостояние трудящихся. Благодаря ей были перестроены заводы и фабрики. Они стали чище, светлее и в целом более привлекательны, чем дьявольские темные предприятия первого периода промышленной революции. Но самое важное – это повышение квалификации рабочих. «Их обязанности, – отмечал Левассер, – стали менее обременительными, ибо машины делают все, что требует приложения большой физической силы; рабочий, вместо того чтобы работать мышцами, стал надзирателем, использующим свой разум». Однако он признавал, что рабочие тем не менее были недовольны: «Они винят машины в том, что те требуют такого повышенного внимания, что это буквально сводит их с ума. …Рабочие обвиняют механизацию в том, что она превращает в машину и человека, заставляя его ежесекундно повторять одни и те же монотонные движения». Тем не менее Левассер отметает эти возражения как проявления невежества и непонимания своего блага [15].

Некоторые творческие личности и интеллектуалы, считавшие, что умственный труд выше производительного физического труда, связывали механизацию с идеальным будущим. Оскар Уайльд в эссе, опубликованном приблизительно в то же время, что и статья Левассера, предрекал день, когда машины не только облегчат тяжкий физический труд, но и полностью его упразднят. «Весь неинтеллектуальный труд, монотонная, скучная работа, обязанности, связанные с жутким перенапряжением и невыносимыми условиями, – все это ляжет на плечи машин, – писал он. – Будущее человечества зависит от рабства машин и механизмов». То, что они станут рабами людей, представляется Уайльду конечным выводом человеческой истории. «Нет никакого сомнения в том, что именно в этом заключается будущность механизации, и точно так же, как деревья растут, пока хозяин поместья спокойно спит, человечество будет забавляться и предаваться просвещенной праздности. А ведь именно в этом, а не в изнурительном труде заключается его цель – производить изящные вещи, читать превосходные книги или восторженно созерцать прекрасный мир, пока машины будут выполнять столь же необходимую, сколь и неприятную работу» [16].

Великая депрессия 30‑х годов несколько умерила восторги энтузиастов. Экономический крах породил бурные протесты в адрес машинного века, восторженно прославлявшегося в 20‑е годы. Профсоюзы и религиозные объединения, воинствующие литераторы и отчаявшиеся граждане – все ополчились против машин, уничтожающих рабочие места и их владельцев. «Не машины и не механизмы породили феномен безработицы, – писал автор нашумевшего в те годы бестселлера “Man and Machines” (“Люди и машины”), – но именно они превратили безработицу из легкого раздражающего недоразумения в истинное бедствие человечества. …Чем лучше мы научимся производить, тем хуже мы будем жить» [17]. Мэр калифорнийского города Пало-Альто написал письмо президенту США Герберту Гуверу, заклиная его принять меры противодействия в отношении «чудовища Франкенштейна», технологического монстра, бича человечества, который грозит «пожрать нашу цивилизацию» [18]. Временами и само правительство нагнетало подобные страхи. В докладе, изданном одним из федеральных ведомств, заводские машины были названы вещами, «опасными, как дикие звери». Бесконтрольное шествие прогресса, писал автор доклада, обезоружило общество в борьбе с его негативными последствиями [19].

Тем не менее Великая депрессия не смогла полностью погасить пыл мечтателей, подобно Оскару Уайльду чаявших наступления машинного рая. В каком-то смысле именно ее конец сделал продвижение прогресса более желательным. Чем бо́льшими врагами становятся нам машины, тем с бо́льшим пылом мы жаждем подружиться с ними. «Мы поражены, – писал в 1930 году великий британский экономист Джон Мэйнард Кейнс, – новой болезнью, пока незнакомой большинству читателей, но которая очень скоро станет широко известной. Имя ей – технологическая безработица». Способность машин брать на себя работу подтолкнула экономику создавать новые высокооплачиваемые рабочие места. Однако Кейнс уверял своих читателей в том, что это лишь симптом «временной фазы несовершенного регулирования». Рост и процветание еще вернутся. Душевой доход увеличится. И очень скоро благодаря талантам и эффективности механических рабов нам не придется бояться потери работы. Он полагал, что, возможно, через сто лет, к 2030 году, технический прогресс избавит человечество от «борьбы за существование» и приведет нас к конечной цели – «экономическому счастью». Машины станут делать за нас еще больше работы, но это уже не будет причиной для тревоги, страха или отчаяния. К тому времени мы научимся распределять материальные блага на всех. Единственной оставшейся проблемой станет необходимость с пользой распорядиться бесконечными часами досуга, научиться «наслаждаться» жизнью, а не «бороться» за нее, изо всех сил толкаясь локтями [20].

Однако мы продолжаем бороться, и можно с полной уверенностью биться об заклад, что экономическое благословение к 2030 году на нашу планету не снизойдет. Кейнс предавался слишком радужным надеждам во мраке кризиса 1930 года, но, по сути, оказался прав в самом главном. Депрессия и в самом деле оказалась явлением временным. Экономический рост возобновился, рабочие места появились, доходы увеличились, а компании продолжали покупать усовершенствованные машины. Экономическое равновесие, пусть даже пока и хрупкое, восстановилось само. «Добродетельный круг» Адама Смита продолжил свое вращение.

6
{"b":"266363","o":1}