Главная беда автоматизации – она часто дает нам то, в чем мы не нуждаемся, но утрачиваем необходимые для нас функции. Для того чтобы понять, что это именно так, надо посмотреть, как определенные когнитивные предвзятости – изъяны способов мышления – могут исказить восприятие.
Михай Чиксентмихайи, профессор психологии и автор популярной книги «Поток»[4], вышедшей в 1990 году в США, описал феномен, названный им «парадоксом труда». Впервые он наблюдал этот парадокс в исследовании, проведенном в восьмидесятые годы в Чикагском университете (University of Chicago) совместно с коллегой Джудит Лефевр. К участию в исследовании привлекли сотню сотрудников – рабочих и инженеров (квалифицированных и новичков) с пяти предприятий Чикаго. Каждому испытуемому дали электронный пейджер (в то время сотовые телефоны были довольно дороги), который подавал сигнал семь раз в день через случайные промежутки времени в течение одной недели. Получив сигнал, испытуемый должен был ответить на вопросы короткой анкеты. В ней он сообщал, чем занимается в данный момент, писал о трудностях, с которыми сталкивается, о том, какая квалификация необходима для того, чтобы с ними справиться, и о своем психологическом состоянии, то есть об уровне мотивации, удовлетворения, вовлеченности, творчества и т. д. Целью этих «проб личного опыта», как называл сам Чиксентмихайи свою методику, было выяснение того, как люди проводят время на работе и вне ее.
Результаты удивили авторов исследования. Люди были счастливы на работе, где они ощущали полноту жизни, а во время отдыха чаще всего испытывали скуку и тревогу. Тем не менее во время работы люди, как правило, желали оказаться дома и меньше всего хотели возвращаться на рабочее место. «Мы имеем, – писали Чиксентмихайи и Лефевр, – парадоксальную ситуацию: на работе люди испытывают более позитивные эмоции, чем на отдыхе, но тем не менее, находясь на работе, утверждают, что хотели бы делать что-нибудь другое. Находясь на отдыхе, они не говорили ничего подобного» [7]. Этот эксперимент выявил неприятный факт: мы ужасно заблуждаемся в своих предположениях того, какая деятельность принесет нам удовлетворение, а какая – разочарование. Даже делая что-то, мы не можем адекватно судить о психологических последствиях собственной деятельности.
Всё это симптомы более общей болезни, которую психологи назвали «искаженное желание». «Если нам приносит радость то, чего мы не хотим, и наоборот, то, чего мы жаждем, не приносит счастья, – пишут специалисты по когнитивной психологии Дэниел Гилберт и Тимоти Уилсон, – то мы имеем все основания говорить о том, что наши желания ошибочны» [8]. Безрадостные результаты множества исследований показывают, что наши желания обычно не соответствуют действительному положению дел. У тенденции неверно оценивать труд и отдых есть и социальный аспект. Как выяснили в своей работе Чиксентмихайи и Лефевр (и мы хорошо это знаем на собственном опыте), люди в своем поведении часто склонны руководствоваться общественным мнением, в данном случае – укоренившимся представлением о том, что «отдых» есть состояние более желательное и статусное, нежели «горение на работе». «Нет нужды повторять, – пишут в заключение авторы, – что такая слепота в отношении реального положения вещей одинаково губительна как для благополучия индивида, так и для здоровья общества в целом. …Следуя своим перекошенным представлениям, люди будут стараться посвящать себя работе, которая вызывает у них мало положительных эмоций, и избегать деятельности, являющейся источником сильных позитивных ощущений» [9]. Такой подход, естественно, не гарантирует счастливой жизни.
Мы не хотим этим сказать, что работа, выполняемая за деньги, всегда по самой своей сути качественно превосходит занятия, которым мы предаемся для отвлечения и получения удовольствий. Конечно же, нет. Труд часто бывает скучным, изнурительным и даже унизительным, а многие хобби и развлечения приносят истинную радость и наслаждение. Но работа структурирует наше время, придает ему форму, которой мы лишаемся, если оказываемся предоставленными самим себе. Часто на работе мы вынуждены заниматься теми видами деятельности, которые устраивают нас в наибольшей степени. Приносит удовлетворение занятие трудным, но целесообразным делом, не только требующим таланта, но и развивающим наши способности. Мы настолько глубоко погружаемся в работу, что, прибегая к терминологии Чиксентмихайи, забываем о горестях и воспаряем над тревогами и заботами, отравляющими повседневное существование. Наше обычно рассеянное внимание становится направленным исключительно на то, что мы делаем. «Каждое действие, движение, мысль в этой ситуации вытекают из предыдущего действия, движения или мысли, – поясняет Чиксентмихайи. – Работой занято все ваше существо, вы до предела напрягаете свои способности, мобилизуете знания и опыт» [10]. Такое состояние глубокого погружения в работу может возникать при любом виде работы – от укладки плитки и пения в хоре до участия в гонках по пересеченной местности. Не надо получать большую зарплату для того, чтобы испытывать наслаждение от такой деятельности.
Напротив, на отдыхе зачастую мы теряем всякую дисциплинированность, и наш ум начинает бесцельно блуждать. Мы получаем на работе достаточно денег для того, чтобы, закончив ее, начать тратить зарплату на удовольствия, но чаще всего мы растрачиваем наши часы отдыха на всякий вздор. Нам свойственно избегать трудной работы и хобби. Вместо этого мы смотрим телевизор, ходим в магазины или зависаем в интернете. В результате лени, в которую мы себя погружаем, нас покидает радость и приходит раздражительность и нервозность. Лишившись необходимости сосредоточивать внимание на внешних стимулах, мы начинаем копаться в себе и попадаем, как выражался Эмерсон, в «тюрьму собственного сознания». «Работа, даже самая непрестижная, доставляет больше радости, чем свободное время, – утверждает Чиксентмихайи, – потому что всякая работа имеет “встроенную” в нее цель и задачи, которые заставляют человека без остатка погружаться в дело, сосредоточиваться и растворяться в нем» [11]. Но наш лукавый разум не хочет, чтобы мы в это поверили. Мы пользуемся любой возможностью, чтобы увильнуть от оков труда, и приговариваем себя к праздности.
Так стоит ли после всего этого удивляться, что мы так охотно поддались чарам автоматизации? Наполняя нашу жизнь легкостью, комфортом и удобствами, компьютеры сокращают трудозатраты, потакают неуемному, хотя и не слишком разумному стремлению освободиться от излишней, на наш взгляд, деятельности. На производстве автоматизация способствует росту эффективности труда. Мотивы ее введения связаны чаще не с заботой о людях, а с прибыльностью предприятия. Деятельность рабочих становится менее сложной, может быть, даже комфортной, но при этом теряется чувство сопричастности делу. Работа начинает состоять из слежения за экранами мониторов и введения данных в соответствующие клеточки. Даже специалисты высокого класса чувствуют, что их работа ограничивается системами принятия решений, которые подменяют процесс квалифицированного суждения. Компьютерные приложения и другие программы, используемые в повседневной жизни, производят тот же эффект. Беря на себя разгадку трудных задач, требующих много времени, или просто облегчая поиск сложных решений, современные программы в еще большей степени снижают возможность применения наших способностей, лишая нас чувства удовлетворения от достигнутой цели. Я не хочу сказать, что автоматизация плоха сама по себе. Она, отталкиваясь от своей предшественницы – механизации, развивалась столетиями и в результате неизмеримо улучшила условия нашего существования. При ее разумном применении мы будем свободны от изнурительного, однообразного механического труда и направим наш ум на решение более сложных и полезных задач. Все дело в том, что люди плохо понимают последствия компьютеризации. Сложно определить момент, когда надо сказать «хватит» или «давайте на секунду остановимся и переведем дух». Пользу от передачи труда от людей машинам и компьютерам можно легко измерить количественно. Предприниматели могут в числах выразить капиталовложения и рассчитать выгоды от новейших машин в твердой валюте: снижение издержек производства, снижение цены труда, увеличение производительности и ускорение товарооборота, повышение доходности. В частной жизни мы получаем экономию времени и сил. Из-за нашего стремления к праздности и отвращения к труду мы склонны переоценивать блага автоматизации. Сложно определить ее издержки. Мы знаем, что компьютеры сделали ненужными многие профессии, в результате чего масса людей осталась без работы, но история показывает, а экономисты доказывают, что любое снижение занятости всегда оказывается временным, а затем новые высокопроизводительные технологии создают новые рабочие места, и поднимается уровень жизни населения. Личностные издержки являются еще более туманными. Как измерить стоимость разрушения сопричастности и вовлеченности, как измерить утрату самостоятельности и ответственности или деградацию навыков? Измерить это невозможно. Это неосязаемые вещи, и мы оцениваем их только после того, как утрачиваем, да и то если способны это почувствовать. Но эти издержки тем не менее вполне реальны. Выбор, который мы успешно или неудачно делаем относительно того, что можно доверить компьютеру, а что оставить себе, является не практическим или экономическим, а этическим. Именно он придает четкий контур нашей жизни, определяет место, которое мы занимаем в этом мире. Автоматизация ставит перед нами самый важный экзистенциальный вопрос: что означает быть человеком?
