— Что это за подделка под Уильяма Холдена?[89]— спросил Рук, постучав пальцем по снимку Синтии и неизвестного на фоне Лувра.

Он был старше матери Никки лет на двадцать и действительно обладал мужественной внешностью исполнителя главных ролей.

— Не знаю. В его лице есть что-то знакомое, но я не могу вспомнить, где его видела. — Она выхватила у Рука фото и положила обратно, на нужное место.

— Эй, полегче. — Он снова взял снимок. — Может быть, ты его путаешь с Уильямом Холденом… Или с кем-то еще?

— С кем, например? — Никки попыталась вырвать фото, но Рук увернулся. Она фыркнула: — Совершенно не похож на Холдена.

— А по-моему, очень даже похож. Они оба похожи — на Уильяма Холдена и Одри Хепберн. Прямо с постера к фильму «Париж, когда там жара».[90]— Он поднес фото к ее лицу. — Сама посмотри. Его мужественная, хотя и несколько потрепанная внешность, отлично сочетается с ее утонченностью и кажущейся невинностью, под которыми скрывается настоящая тигрица. А знаешь, это почти что про нас с тобой.

Никки отвела взгляд.

— На этих снимках нет никакой жары. Он слишком стар для нее.

— А знаешь, я догадался, кто это, — продолжал он. — Это тот самый Oncle Тайлер, который подбрасывал ей учеников. Точно, это Тайлер Уинн. Разве я не прав?

Не ответив, Хит взяла из стопки очередную фотографию и поднесла ее к свету.

— Смотри, здесь только одна мама, снято в Париже.

Надпись на обороте, поставленная в ателье, гласила: «май 1975». Мать Никки в комичной позе балансировала на одной ноге, прикрыв глаза рукой от солнца, как будто всматривалась в будущее. Снимок был сделан перед собором Парижской Богоматери.

— Мне нужно пойти туда, — заявила Никки. — Сейчас же.

Они оставили шкатулку в сейфе отеля и на такси отправились на остров Сите. Опустились сумерки, и серые каменные стены гигантского здания заливал белый свет прожекторов, придавая еще более жуткий вид сидевшим наверху горгульям.

Рук прекрасно понимал, в чем дело; слова были не нужны. Они вышли из такси и молча поспешили вперед, обогнули группу туристов, окруживших уличных жонглеров с пылающими жезлами, и добрались до нужного места — центра площади перед собором. Остановились, пропуская вереницу старшеклассников, затем приблизились к небольшой металлической пластине, вмонтированной в булыжную мостовую. Блестящий медный круг, украшенный звездой с восемью лучами, за долгие годы был вытерт до блеска. Именно на этом месте сфотографировалась мама Никки. Хит вытащила из кармана снимок, чтобы подготовиться, затем сделала то, ради чего приехала сюда. Почти через тридцать пять лет Никки Хит шла по следам своей матери. Она подняла ногу, прикрыла рукой глаза, повторяя нелепую позу, и Рук щелкнул своим айфоном.

На этом месте находился знаменитый «нулевой километр», начальная точка, от которой отсчитывается протяженность дорог, проходивших через столицу. Говорили, что именно здесь начинаются все пути. Никки надеялась, что так оно и было. Она не знала лишь, куда приведет ее этот путь.

Они ужинали в ресторане «Mon Vieil Ami», всего в десяти минутах ходьбы от собора, на острове Сен-Луи. За ужином говорили о визите к родителям Николь. Рук с презрением отверг версию Лизетт и Эмиля насчет того, что Синди якобы решила отдохнуть от серьезных занятий.

— А у тебя есть теория получше? — усмехнулась Никки. — В ней, наверное, фигурируют НЛО, внутричерепные зонды, стирающие память вспышки и люди в темных костюмах?

— Знаешь, мне очень обидно, когда ты высмеиваешь мой нестандартный подход к расследованию убийств. Поправляй меня, если это так уж необходимо, но поправляй деликатно. Я нежен, как олененок.

— Отлично, Бэмби, — засмеялась Никки. — Но не надо смотреть в меню, оленину здесь подают только по определенным дням.

Когда они сделали заказ, Рук снова вернулся к интересовавшей его теме.

— Все равно это «непарный носок», — продолжил он. — Если человек, не жалея сил и времени, готовится к концертной карьере и собирается посвятить ей целую жизнь, то не бросит все просто так. Это как если бы атлет, мечтавший об Олимпийских играх, взял и ушел прямо от стартовых колодок и сделался личным тренером. Работа неплохая, но после стольких лет подготовки, стольких жертв?

— Я тебя понимаю, но ведь Эмиль говорил, что на смену одной страсти почти всегда приходит другая.

— О, при всем моем уважении к Эмилю, знаешь, что это? Merde.[91]Я только что изложил тебе свою теорию «олимпийский чемпион против личного тренера». Первое — это страсть, но второе — работа, просто работа.

Хит ответила:

— Ну, хорошо, возможно, это и не было страстью, но ты же видел ее лицо на фотографиях. Моя мама была очень довольна собой и окружающими. Возможно, она зарабатывала достаточно хорошо, чтобы не захотеть бросать такую жизнь. Может быть, она стала для нее, так сказать, наручниками из золота.

— Мысль о наручниках, конечно, меня возбуждает, но я все равно не согласен. Чтобы ответственная, серьезная молодая женщина за одно лето превратилась в Пэрис Хилтон? Очень сомневаюсь. — Принесли его закуску и суп. Рук положил в рот немного салата с чечевицей и продолжил: — Как ты думаешь, у нее были какие-то шашни с этим Тайлером Уинном?

Хит положила вилку и, перегнувшись через стол, взглянула ему в лицо.

— Ты говоришь о моей матери.

— Я пытаюсь помочь нам — ошибочка, помочь тебе — понять, что заставило ее изменить всю свою жизнь.

— И поэтому ты строишь грязные предположения.

Его нервировал ее спокойный голос. И стальной взгляд.

— Давай поговорим об этом позже.

— Отличная мысль.

— Кроме того, — продолжал Рук, — мы уже нашли здесь кое-что ценное: подозреваемого. Надеюсь, ты велела Тарреллу и Каньеро объявить в розыск Райана Сикреста?

Она рассмеялась и ответила:

— Точно так же смеялись Тараканы, когда я им позвонила. Это явно фальшивое имя, однако они проверят телефон, чтобы узнать, откуда звонили Бернарденам в прошлое воскресенье.

— Мы все же получили ценную информацию. Некто определенно хочет наложить свои лапы на некий предмет. И поскольку звонок был сделан после того, как дом Николь перевернули вверх дном, мы знаем, что он не нашел этот предмет.

— Если допустить, что звонил тот же самый человек, который обыскивал дом, — добавила Никки.

— Превосходно, — сказал Рук, дразня ее. — Если хочешь быть абсолютно «объективной» в своем расследовании вместо того, чтобы делать очевидные выводы, продолжай в том же духе.

— В моей работе объективность вроде как является обязательной, — возразила она.

— «Вроде как»? — с ноткой сомнения произнес Рук.

Взгляд Никки сказал ему, что она прекрасно поняла, что он имел в виду, но она ничего не ответила и занялась супом.

Дул легкий ветерок, весенняя ночь была необычно теплой; Хит и Рук, выйдя из ресторана, решили отказаться от такси и вернуться в отель пешком. Рука об руку они прошли по пешеходному мосту Сен-Луи, обогнули собор и Дворец правосудия, добрались до Нового моста и остановились на одной из полукруглых площадок, чтобы на время позабыть обо всем и насладиться видом ночного Парижа, отражавшегося в темных водах Сены.

— Вот он, Город огней, Никки Хит.

Она обернулась к Руку, и они поцеловались. Внизу проплывал корабль-ресторан; счастливая пара с верхней палубы окликнула их — «Bon soir» — и подняла фужеры с шампанским.

Они тоже подняли воображаемые бокалы в ответ, и Никки прошептала:

— Поразительно. Нет, просто волшебно. Что же такого в этом городе? Здесь другой воздух, здесь такая еда, какой я никогда не пробовала…

— И секс. Ты забыла о сексе.

— Зато ты никогда не забываешь о сексе, — рассмеялась она.

— Кто знает, в чем здесь дело? — сказал он. — Может быть, в Париже. А может быть, в нас самих.