Она перебежала Восточную 20-ю улицу в неположенном месте, и в этот момент до нее отчетливо донеслись чьи-то шаги. Хит остановилась; звук шагов стих. Она резко развернулась — тротуар за спиной был пуст. У нее мелькнула мысль оставить ковер, однако до дома было рукой подать, и Никки пустилась бежать на запад, вдоль кованой железной ограды Грамерси Парка.

В голову ей пришла мысль о засаде. Если у убийцы есть сообщник, который сейчас подстерегает ее на крыльце, тогда она бежит прямо в ловушку. Хит прикинула, что иметь дело с одним противником будет проще, особенно если она сейчас сделает неожиданный ход и повернет ему навстречу. Сквер закончился; ограда плавно поворачивала вправо. Зайдя за угол, Никки остановилась и присела.

Она прислушалась в ожидании преследователя. И действительно — послышался топот бегущего человека, однако метрах в пятнадцати от угла неизвестный остановился. Хит не видела его из-за кустов, но услышала тяжелое дыхание. Потом мужчина откашлялся. Опершись ладонью о вымощенный каменными плитами тротуар, Никки вытянула шею и сумела разглядеть его искаженное отражение в окне находившегося через дорогу ресторана. В свете фонарей можно было различить лишь смутную фигуру, но она заметила толстовку с капюшоном и бейсболку. Он двинулся вперед, и Хит приготовилась к схватке.

Преследователь трусцой выбежал из-за угла, Никки резко вскочила на ноги, замахнулась тяжелым ковром, свернутым в трубку… И узнала Рука.

Хит в последний момент успела отклониться в сторону, и Рук не получил по голове, однако отшатнулся с криком: «Эй, нет, не надо!» — замахал руками и потерял равновесие. Несмотря на отчаянные попытки удержаться на ногах, он ничком рухнул на каменные плиты и воскликнул: «Ох!», но успел заслонить руками лицо.

— Боже мой, Рук, ты свихнулся? Что ты здесь делаешь?

— Тебя охраняю, — донесся голос, приглушенный рукавом.

Затем журналист перевернулся и сел. Из его носа текла кровь.

Когда они вошли в квартиру, Никки сказала:

— Только, пожалуйста, не запачкай кровью пол, я его только что вымыла.

— Ты, как всегда, полна сострадания. За меня не беспокойся. Со мной все будет нормально.

Она посадила его на высокий табурет у кухонной стойки, дала коробку с бумажными платочками и вытерла ему лицо влажными салфетками, которые оставила Лорен Пэрри. Осторожно смывая запекшуюся кровь с его верхней губы и носа, она упрекнула его:

— Рук, вспомни прошлый год. Неужели ты еще не усвоил, что за мной лучше не следить?

— Видимо, нет. Ой!

— Извини.

— А ты, видимо, тоже до сих пор не усвоила, что если за тобой кто-то следует, то это может быть поддержка. В лице меня.

— В моем лице.

— Давай не будем занудами, хорошо? — Он отнял от лица скомканную бумажку, посмотрел, нет ли свежей крови, и, удовлетворенный результатом, бросил платочек в мусорное ведро. — Что с нами такое, Никки? Почему у нас не получается встретиться, как в фильме Вуди Аллена? Двое бывших влюбленных, так и не разобравшихся в своих отношениях, натыкаются друг на друга на нью-йоркском тротуаре…

— Ты хочешь сказать, — усмехнулась она, — что это было бы лучше, чем наткнуться на тротуар?

— Я не сломал себе нос?

— Сейчас посмотрим. — Она протянула руку к его лицу, и Рук отпрянул.

— Нет. Достаточно с меня страданий на сегодня. — Он поднялся и взглянул на свое отражение в чайнике. — Слишком искажает, так что ничего не разобрать. — Он пожал плечами. — Ну что ж, даже если он сломан, горбинка придаст мне шарма. Моя красота только выиграет — станет мужественнее.

— Только до тех пор, пока люди не узнают, как именно ты сломал нос.

Ее слова заставили Рука снова повернуться к чайнику и присмотреться к своему лицу. Пока он разглядывал нос, Никки сказала:

— Спасибо за то, что пытался меня охранять. Мне кажется, ты не так уж зол, просто прикидываешься.

Он выпрямился и повернулся к ней.

— Ты в этом уверена?

Но взгляд его сказал, что гнев, по крайней мере, немного утих.

— И я тебя не виню. Я понимаю, ты чувствовал себя так, как будто тебя предали.

— С чего бы это? Неужели только из-за того, что ты послала меня подальше, а всего через пару часов я обнаружил в твоей квартире голого мужчину? А когда осмелился спросить, что это значит, ты отделалась от меня фразой о том, что все сложно, и послала меня еще дальше?

— Ну, хорошо, допускаю, что ты все еще рассержен на меня.

— А если бы мы поменялись ролями? А что, если бы ты пришла ко мне домой и увидела бы на коврике голую Там Швайда с мозгами, разбрызганными по всему коридору? Допустим, мозгов там не особенно много, но все равно, ты понимаешь, о чем я.

Воцарилось напряженное молчание, и разделявшая их пропасть, казалось, расширялась с каждой секундой. Никки знала, что ей сейчас следует нарушить тишину — или же продолжать молчать. Она поняла, что наступил критический момент, после которого возврата не будет, и устремилась вперед.

— Ты можешь со мной не согласиться, — начала она, — потому что ты таким… нелепым образом повредил себе нос, но сегодняшняя неожиданная встреча произошла как раз вовремя. Психоаналитик посоветовал мне наладить с тобой отношения.

— Все-таки похоже на фильм Вуди Аллена. Ты ходила к психоаналитику? — и для большей выразительности повторил: — Ты?

— По приказу начальства. Это долгая история, в которой фигурирует капитан Айронс… в общем, мне действительно велели сходить к полицейскому психологу. — Никки с трудом перевела дух. Она добровольно ступила на тонкий лед. Открыть душу другому человеку значило для нее стать уязвимой, но Никки сделала это — безоружная, беззащитная, она отдалась ему на милость. — Я охотно тебе все объясню, если ты согласишься меня выслушать.

И в этот момент тот Джеймсон Рук, которого она считала настоящим, которого любила больше всего, тот, кто бросался под пули, чтобы защитить ее, наконец смягчился. Поддавшись порыву сочувствия, он протянул ей руку и сказал:

— Наверное, нам будет удобнее на диване.

И, как это бывает с человеческими страхами, с воображаемыми чудовищами, прячущимися за дверью, ее чудовища сделались почти безобидными, когда она рискнула открыть дверь и взглянуть им в лицо. Рук был готов слушать ее, не перебивал, не осуждал, не обижался и даже не острил, и это помогло ей рассказать историю ее знакомства с Доном. Когда Никки призналась, что прекратила интимные отношения с Доном после встречи с Руком прошлым летом, он просто кивнул. У него даже хватило такта не спрашивать ее, не спала ли она с Доном вчера вечером. Когда она закончила, он произнес лишь одну фразу, и ей показалось, что лучше он ничего не мог бы придумать:

— Должно быть, это был для тебя полный кошмар — перенести все это в одиночку.

Слезы выступили у Никки на глазах, она бросилась в его объятия, содрогаясь от рыданий, и наконец позволила себе не сдерживать перед ним эмоций. Эти рыдания поднялись со дна души, куда она долго не осмеливалась заглядывать; их вызвали не только потрясения последних двадцати четырех часов, но и годы борьбы с болью потери, гневом, злобой, раздражением, одиночеством и страхом. Рук обнял ее, прижал к груди; казалось, он понимал, что она черпала силы в его молчании и тепле, что его объятия означают для нее надежду и поддержку среди катастроф и несчастий.

Прошло некоторое время, Никки немного успокоилась, отпустила Рука, и они посмотрели друг на друга; взгляды лучше слов говорили о доверии и неразрывной связи, существовавшей между ними. Они поцеловались и снова отстранились, улыбаясь, глядя друг другу в глаза. Они никогда не объявляли себя «женихом и невестой», никогда не говорили друг другу слов любви. И этот момент, когда между ними возникло это новое доверие, когда они поднялись на новую ступень, был самым подходящим для признания в любви. Но ни она, ни он не могли бы сказать, что мелькнуло в голове у другого в эту мимолетную секунду. Момент для самых важных слов наступил и миновал, и их пришлось отложить на другой день, если не навсегда.