Долго отец и слышать ничего не хотел о ночном.
Но вот как-то за ужином он сказал Ване как бы невзначай, пряча улыбку:
— Поведешь нынче Машку в ночное.
Ваня чуть не поперхнулся от радости и вылил борщ на рубашку, за что тут же получил от отца подзатыльник. Потом отец сгреб его с лавки и повел на двор. Он вывел кобылу, подсадил на нее сына. На улице уже сдерживал Богданыча Гриша Вареник, бывалый конюх, десяток раз ходивший в ночное.
Путь до леса недолог, но Ваня уже устал цепко держаться за гриву.
Но вот замелькал меж деревьев веселый огонек, потянуло вкусным дымом, послышались приглушенные голоса.
Ваня со спутником спрыгнули с лошадей, стреножили их и подошли к куреню.
Курень это то место, где ночуют стерегущие коней ребята. Там потрескивает всю ночь веселый огонек костра, там греются, варят уху, жарят сало и пекут картошку, там рассказывают самые страшные истории на свете.
Сейчас еще рано, никто не спит. Мальчишки играют в карты, старики задумчиво смотрят на огонь и курят, едкую махорку. Тихо вокруг, только слышно, как с хрустом жуют сочную траву и пофыркивают внизу, у реки, лошади.
Ваня подходит к огню с опаской. Сейчас, он знает, его будут испытывать, он получит какое-то таинственное и, кажется, не очень-то приятное крещение, о котором с загадочной ухмылкой рассказывал ему в дороге Гриша Вареник.
Поначалу все было очень весело и просто. Ваню обвели три раза вокруг костра, ребята хохотали, и Ваня тоже нерешительно смеялся. Но потом дядя Григорий, старший куреня, подал ему котелок и сказал:
— Сбегай-ка, хлопец, к речке и принеси воды. Полный котелок, до краев. Если расплескаешь, снова придется бежать. Заодно и коней посмотришь.
Да, вот это настоящее крещение! Идти к речке далековато, от нее и костра не увидишь, а там ведь и русалки, и ведьмы, и волки. Но делать нечего. Все ходили, и ничего с ними не случилось. Но то с ними... Не пойти нельзя— засмеют, ославят на всю Ображеевку.
Ваня молча, ни на кого не глядя, берет котелок, медленно пятится от костра и начинает спускаться по тропинке с пригорка. Потом, когда фигуры сидящих скрываются за пригорком и остается виден только сноп высоко взлетающих искр, припускается бежать что есть мочи к речке. По дороге глаза привыкают к темноте. У речки никого нет, тишина, только время от времени слышится всплеск — не то рыба, не то русалка. В темной глади воды чуть колышется звездное небо. Ваня заставляет себя не спеша зачерпнуть воду, еще раз равнодушно посмотреть вокруг и, так же не спеша, но все-таки невольно оглядываясь на реку, поднимается по тропинке. На лугу он по-хозяйски осматривает лошадей, весело подмигивает Машке, которая его не замечает и даже отворачивается, и степенно подходит к костру.
Дядя Григорий берет у Вани котелок и одобрительно говорит ему:
— Молодец, хлопчик. Котелок полный. А страшно, небось, было? Да чего головой мотаешь! Знаю, что страшно. Но, молодец. Учись, брат, страх бороть, а то он сам тебя поборет. Лошадей-то смотрел? Ну, и хорошо. А теперь садись, отдыхай.
Ваня усаживается у костра и вытаскивает из золы несколько картофелин. Он еще никогда не ел печеной картошки, и наполовину сырая, наполовину обуглившаяся, обжигающая пальцы и язык, она кажется ему замечательно вкусной.
Старики закутались в кожухи и спят, а ребята вполголоса рассказывают про здешних русалок.
Ваня слушает и тоже засыпает, счастливо улыбаясь во сне, и ему вперемежку снятся красивые русалки опрокинутое в реку небо с падающими со дна звездами и кобыла Машка. Только это уже не старая кобыла Машка, а лихой боевой конь, который несет его прямо в гущу белых казаков.
Лес во сне вздыхает, когда легкий ветерок пробегает по верхушкам сосен; сонно шелестят ветви. Изредка ухнет филин или присвистнет внезапно проснувшаяся иволга; оттуда, где застыли черные силуэты коней, вдруг донесется фырканье, и снова все затихнет.
И вдруг откуда-то потянет свежестью, звезды начнут мигать и гаснуть и перестанут отражаться в подернутой рябью реке,—только на востоке зажжется и будет светить, пока не пропадет в лучах выползающего солнца желтая звезда Меркурий; запоют и защелкают птицы, задвигаются и чаще зафыркают лошади — и наступит прохладное утро.
Август прошел, наступил такой же теплый сентябрь. Однажды утром к Ване постучался соседский паренек Василь и вызвал его во двор.
— Ваня! Идем со мной в школу. Тебе уже можно. Ты большой.
— А ну как учительница ваша не позволит?
— Позволит. Она добрая. Только бы батька твой позволил.
— А мы его и не спросим. Идем!
У Нины Васильевны молодое, красивое и очень доброе лицо.
— Так ты говоришь, что знаешь буквы и тебя зовут Ваня Кожедуб?—опрашивает она серьезно, — Ну напиши тогда на доске эти буквы, Ваня Кожедуб. Вот тебе мел.
Так состоялось знакомство Вани с учительницей Ниной Васильевной Базилевич, со школой и ее единственным классом, где всегда пахнет сыроватыми вытертыми партами и мелом и где учатся одновременно три группы — первая, вторая и третья.
Наступила зима, начались трескучие морозы.
Ваня проснулся, быстро сунул ноги в валенки, нахлобучил старую отцовскую шапку и выбежал на улицу. От мороза перехватило дыхание, защипало уши, заслезило глаза. Еле-еле добежал Ваня до школы. Дверь вдруг оказалась запертой. Ваня подумал, что опоздал, и ему вдруг до слез стало обидно и жалко себя. Он сел на крыльцо и заплакал. Внезапно дверь открылась и вышла Нина Васильевна.
— Иван, это ты? Зачем же ты в такой мороз явился. Ведь мы сегодня не учимся, я же просила Гришу зайти к тебе и сказать. Господи, да у тебя ухо совсем белое! Идем скорей ко мне. Хотя нет, сначала я тебе ототру ухо снегом.
Когда ухо было оттерто и Ваня уже сидел у Нины Васильевны и пил необыкновенно вкусный чай с конфетами в серебряных обертках, Нина Васильевна вручила ему большую книжку с картинками. На картинках был изображен солдат с ружьем и почему-то на одной ноге, собака с большими, как тарелки, глазами, маленькая девочка, сидевшая в цветке, и голый толстяк с короной на голове. Это были сказки Андерсена.
С этого дня началась Ванина дружба с учительницей.
Утром Ваня ходил в школу, днем помогал матери по хозяйству, а по вечерам сидел у Нины Васильевны и читал или рисовал красками, которые она ему подарила.
Но однажды — это было уже весной — отец подозвал его к себе и грустно сказал, что так как он долго болел, денег в семье совсем нет, жить не на что и надо ему, Ване, работать подпаском, и он уже обо всем договорился с дядей, который был пастухом в соседней деревне. Ваня долго плакал и говорил, что он хочет учиться на художника, но отец настоял на своем.
Однако Ваня недолго был подпаском. Упрям он оказался не меньше отца, и тому пришлось взять сына обратно. К тому же отцу стало лучше. Правда, Ване довелось все-таки поработать, и даже у кулака. Вместе с другими ребятами он чистил у него двор — таскал навоз, подметал, сгребал и жег мусор и за целый день работы получил одну копейку.
Но прошло время, и жадного кулака из деревни прогнали, и бедняки, которыми верховодил приятель Ваниного отца, старый партизан Сергей Андрусенко, организовали колхоз под названием «Червонный партизан». Старший Ванин брат Сашко, комсомолец-активист, целыми днями пропадал в сельсовете и на многолюдных сходках, выполнял поручения дяди Сереги. Он важно ходил по деревне со стареньким портфелем под мышкой.
Бедняки шли в колхоз с охотой и дружно. Но нашлось несколько совсем пропащих и никудышних людишек, которых кулаки сумели подкупить. Этих людишек называли подкулачниками. Они покушались на жизнь коммунистов и комсомольцев, хотели поджечь сельсовет, чуть не ограбили колхозную лавку.
Целых три дня сочинял Ваня длинное письмо другому своему брату Якову, служившему пограничником за многие тысячи верст от Ображеевки, возле крохотного, затерянного в раскаленных песках местечка на самом юге Советского Союза.
«Дорогой брат Яков! — писал он. — Кланяются тебе все наши ребята и Нина Васильевна и желают тебе доброго здоровья и поймать много шпионов и диверсантов и буржуев. Передай поклоны всем своим боевым друзьям и командирам.
