Первое, что сделает Витигис, получив власть, укрепит ее, расправится с Теодатом. Пока Теодат жив, Витигис даже не полкороля - никто, самозванец, выдвинутый военной кликой. У истории много парадоксов, один из них перед глазами. Самый незаконный из готских государей, навязанный кем-то, какой-то Амалазунтой, жалкой регентшей при ублюдке сыне, посаженный сверху, становится вполне законным, и все даже забывают, откуда он взялся, а Витигис, избранный людскими массами в момент кризисного положения на роль избавителя, носит по косной традиции номер два. Первое, что он сделает,- восстановит справедливость. Совершит чудо, а с чудесами не спорят, превратит себя из командующего готскими соединенными войсками, правителя фактического, в правителя и фактического и по всем образцам формального. И сделает это не из эгоистических соображений (в эгоизме любого политика кроется слабость: кто пойдет за эгоистом, кто ему поверит), а из соображений общественной, всеобщей полезности. Теодата должны убить, «убьешь ты, Оптарис», после недолгого раздумья добавляет: «можешь, если хочешь, привести к нам живым», чем скорее, тем лучше. Оптарис берет людей, таких же заклятых врагов Теодату, как он сам, галопом скачут.
Теодат, естественно, сложа ручки их не дожидался. Известие об избрании Витигиса дало полную и ясную картину. Кто такой Витигис, его личные качества, сердечные особенности, так сказать, значения не имело. На его месте при здоровой, нормальной ориентации на выигрыш вариантов, кроме угрожающего жизни и свободе Теодата, нет. Обстоятельства таковы, что каждое его слово, каждое распоряжение, даже самое жестокое, будет находить поддержку, как вынужденная мера. Новые сатрапы, новая администрация - Теодат по своему опыту знает - приложат все усилия посшибать старых сатрапов и старую администрацию. Теодат действует. Единственная реальная сила - готский гарнизон - борется за него. Ищут начальника гарнизона - время идет. За ним уже выехали - это точно, готский царь отсюда слышит топот погони. Начальник гарнизона исчез. На караул полагаться невозможно. Готы в любом случае, сколько бы он сил теперь ни выставлял против них, способны выставить больше. Подобно тому, как Амалазунта искала своего спасения в Риме, Теодат рассчитывал найти его в готской столице - бежал. Отказался от рабов, от носилок, от эскорта. В суматохе сборов взял троих, первых подвернувшихся; все четверо верхами отбивали копчики в противоположную сторону - заметали след. За городом выбрались на равеннскую дорогу и гнали по ней, уже не сворачивая, не петляя.
Оптарис догнал. Ноздрями чуял, где и в какую сторону поворотить коня. На пару миль опередил свой отряд. Несостоявшаяся любовь, стоившая добрых полмешка зеленой травы, мстила за несостоявшуюся внешнюю политику, проигрывающую одну битву за другой.
Один храбрец догонял четырех беглецов. Готы повернули коней, схватились было за мечи, но, заметив вдали пыль конной стаи, замялись. Остановился и Оптарис, бросил поводья, растопырил левую ладонь (в правой меч зажат): с дороги! Их не тронут, если они не станут рыпаться, не из милосердия, конечно.
Готы решали свою нехитрую солдатскую участь, решили не связываться, отъехав в сторону, наблюдали.
Теодат нажаривал, философия плохо спасала в смертный час.
Первый удар Оптарис нанес на полном скаку, пристроившись сзади: разрезал одежду от плеча до пояса вдоль спины, возможно, задел кожу, распорол лошадиный круп. Лошадь завертелась, заржала, поднялась на дыбы, сбросила седока. Теодат шмякнулся набок, от боли перекатывался свернутым ковром со спины на живот, замер, распластавшись.
Оптарис соскочил к нему, воткнул меч в адамово яблочко, умертвил без мучений, наехавшие люди смяли, перебили неверных слуг. Мертвого, закатившегося, располосовал от горла до промежности, кожу и ткани развел в разные стороны, мертвец лежал в них, как в плаще с пурпурной подкладкой, вскрыл грудную полость, достал сердце, положил на камень - это все для бога, ему дань, а для себя: срубил голову, ногой откатил в сторону, чтоб не осквернять места жертвоприношения, встал над ней, из дерюжных провонявших штанов достал свой пантеон, свою единственную гордость - и опростался голове в рот.
На Регентском поле Витигис уже идет над готами по их копьям, и новому вождю они орут ура.
На улицах и площадях разоренных городов в рваных мешках модных, дорогих одежд будут валяться суперженщины без ног, и красив станет тот, кто окажется цел.
