не проанализировано и соответственно не донесено до общества».

В каждом из упомянутых фильмов, как мне кажется, существен конфликт, неизбежный во

взаимоотношениях государственного деятеля, носителя благих помыслов, и той политической

системы, внутри которой ему приходилось эти помыслы осуществлять.

Юрий Андропов, например, как политический деятель начинал свой путь в рамках

советской системы и был предан ей. По фильму, его становление в качестве реального

зачинателя преобразований начинается после смерти Сталина, с того момента, как в октябре

1953 года он назначается советником-посланником в Венгрии, свидетелем и участником

«венгерских событий».

Именно в результате этих событий у Андропова, как следует из фильма, сформировалась

мысль о необходимости реформы политической системы социализма. Андропов способствовал

выдвижению в Венгрии Яноша Кадара и сочувствовал проводимым им реформам. Венгрия для

Андропова стала плацдармом, на котором он испытывал реформаторские идеи уже

применительно к СССР.

С целью проведения в жизнь своих идей Андропов, находясь в ЦК КПСС, окружает себя

прагматиками-интеллектуалами, по самой своей сути чуждыми системе— ее чиновничьему

аппарату. Среди них Кончаловский называет Николая Шишлина, Александра Бовина, Георгия

Шахназарова, других, многих из которых он знал лично.

Постепенно Юрий Андропов начинает понимать, что наиболее сильным тормозом в

проведении реформ в стране является сам партийный аппарат. Но логика косной системы

принуждала играть по ее правилам.

Андропов же и не помышлял жертвовать карьерой аппаратчика.

В то же время у Андропова были далеко идущие амбициозные планы — стать первым

лицом государства. И он понимал, что в настоящих условиях без технологического

раскрепощения экономики нельзя выиграть соревнования с Западом, нельзя развить и укрепить

не столько демократию, сколько военно-промышленный комплекс, главную опору в этом

«соревновании». Такого рода реформы были невозможны без отделения сталинского

партийного аппарата от его властного влияния на все сферы жизни в стране. Возможность

сделать серьезные шаги в этом направлении Ю.В. Андропов получает, когда Л. Брежнев ставит

его во главе КГБ СССР.

Фильм показывает, в какую сеть бюрократических интриг попадал Андропов, если он и на

самом деле всерьез думал о реформировании аппарата. Бюрократические «игры» не могли не

обессиливать человека как физически, так и психически, притупляя и нравственное чувство. Не

зря же сквозным образом картины, возникшим впервые как раз в описанной точке сюжета,

становится неверный подвесной мост, по которому, инстинктивно хватаясь за канаты, пытается

двигаться аппаратчик Андропов.

Основательно встроенный в систему, Андропов не мог не быть ее охранительным

инструментом.

«Представим себе, — говорит Ведущий, — Андропова-человека. Сейчас даже трудно себе

вообразить лицемерие и жестокость эпохи, в которую он жил. Он Председатель КГБ, его

функция — защита государства, подавление антигосударственной деятельности. Вообразим, что

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

180

он встает на заседании Политбюро и говорит: «Давайте не будем давить диссидентов, давайте

дадим всем свободу…» Думаю, что через короткое время он оказался где-нибудь в Карелии,

откуда начинал, на должности инструктора райкома. И это в лучшем случае… А это значило

навсегда расстаться с амбициями, угробить реформы в Венгрии… Андропов должен был делать

то, что требовала власть. Иначе бы она его выкинула. И это тоже бремя власти…»

В начале 1980-х Ю.В. Андропов наконец получает возможность осуществить свои

реформаторские планы. Он занимает место Генерального секретаря. Но горькая ирония

исторической ситуации в том, что он уже не в состоянии воспользоваться этими

возможностями, смертельно пораженный болезнью почек. Карьерная борьба и борьба за власть

источила силы.

Если видеть в Андропове человека, глубоко обеспокоенного идеями реформ и ждущего

только момента, когда у него будут развязаны руки в должности главного лица в стране, то

драма его — а я именно так понимаю нравственную коллизию картины — состоит в

простодушном, как ни странно для опытного аппаратчика, «возвышающем» самообмане. Ибо

проведение каких бы то ни было реформ внутри партийно-государственной системы Страны

Советов было попросту невозможно, как показала история, без разрушения самой системы.

Приходишь к мысли о фатальной невозможности проводить какие бы то ни было

позитивные реформы не только из-за чудовищной неповоротливости

партийно-правительственного аппарата, а в силу духовно-нравственной, культурной

малоподвижности страны в целом, ее народа. К этим мыслям подталкивает и сам фильм, и

более поздние публичные выступления автора картины, который в 2000-х годах то и дело

возвращается к феномену ментальности нашего соотечественника.

В качестве примера можно вспомнить одно из представительных обсуждений проблем

модернизации в стране, где прозвучало и выступление Кончаловского, объявленное речью

«русского барина о невежестве русского народа». Между тем Кончаловский рекомендовал не

сбрасывать со счетов при обсуждении подобных вопросов «систему ценностей русского

человека». «Никакая модернизация Петра I не изменила ментальности русского мужика, —

сказал он в частности. — Она осталась та же и сейчас… Есть нации, которые легко идут на

изменения, и нации, которые им сопротивляются. Без гражданского общества какая может быть

модернизация? Кущевская по всей стране. Средневековье».

А ранее Кончаловский писал о том же в нашумевшей статье «Страна братков». Вот

показательные строки фрагмента в ее начале: «…в РОССИИ НЕТ ГРАЖДАН, А ЗНАЧИТ, НЕТ

ГОСУДАРСТВА. Вернее, государство есть, но оно само по себе — оно не может опереться на

своих граждан в решении каких-либо вопросов, касающихся строительства более совершенного

общества. Вот где можно увидеть драму Высшей Власти!»

Существенно, как в контексте этих представлений Кончаловский видит место

государственных лидеров, пришедших к власти на рубеже нулевых. «Да какая разница: Путин,

не Путин… У России свой генокод, к которому Путин не имеет никакого отношения. Это страна

XVI века — такой была, такой осталась. При нас было другое, это называлось советской

властью, хотя было по сути инквизицией… Советская власть прижала зверя раскаленной

решеткой. И никому не объяснишь, что при всех ее издержках и кошмарах она была все-таки

рывком вперед, в будущее, ко времени, когда зверь дикости и эгоизма будет загнан на место.

Сейчас он вырвался и ликует. Никакого атеизма при советской власти не было — это было то же

православие с той же нетерпимостью к инакомыслию и призывом «верить, а не размышлять»,

только поставленное с ног на голову…»

Вот квинтэссенция того, что формировалось в сознании Кончаловского в истекшие

десятилетия его жизни за рубежом и на родине. Он хорошо понимает, что «вышли мы все из

народа», из того самого народа, чей крестьянский менталитет не поддается либеральным

реформам, поскольку исполнение их всегда оказывается в руках в полном смысле «народной»

элиты.

Вернусь к фильму об Андропове.

«…Да, Андропов был человеком осторожным, — звучат финальные слова ведущего. — Но

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

181

у него были цели, у него были идеалы. Он верил в то, что систему можно улучшить… Он был

человеком чести. Он был человеком долга. Так он понимал свою миссию и так служил своей

стране. И за это мы должны его помнить и быть ему благодарны».