его долю за пределами СССР, казались пустяком на фоне общения с кинематографическим

начальством вроде Филиппа Ермаша на родине.

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

147

Судя по всему, Кончаловский на первых порах вовсе и не собирался связывать свою

творческую судьбу с Голливудом. Он направился в любимый Париж. Во Франции у него

наладились деловые связи с Симоной Синьоре. Писался сценарий. И вдруг все расстроилось.

Отечество настигло и здесь. Синьоре отказалась сниматься. А французский продюсер

режиссера объяснил, что, оказывается, кто-то доложил ей, что Кончаловский агент КГБ…

Историю эту Кончаловский прокомментировал следующим образом: «Бывает больно,

бывает обидно. Но когда ты знаешь, что подозрение никак тобою не заслужено, оно больнее и

обиднее в тысячу крат. Никому ничего не объяснишь. И подозревающие к тому же имели

кое-какие основания: из советских (или бывших советских) за границей в то время жили или

диссиденты, или агенты КГБ. Практически я был первым нормальным человеком, нормально

приехавшим жить за рубеж, не клял Россию, не хвалил ее — просто нашел способ уехать».

Французский продюсер Кончаловского решил попытать счастья в Америке с

несостоявшейся во Франции картиной. Но и здесь, в смысле известных подозрений, было не все

гладко. Режиссер долго сидел без работы. Приходилось подрабатывать. Преподавал теорию и

историю кинодраматургии в каком-то маленьком американском университете. А тут вдруг

появилась публикация «Выкормыш КГБ» — в «Лос-Анджелес Уикли» — с его большой

фотографией на обложке. Автором был человек, которого Кончаловский хорошо знал и

которому доверял. «Было так плохо, что я чуть на вой не срывался от бессилия. Что делать —

оправдываться, каяться?..»

…В начале перестройки, рассказывал он, Михаил Горбачев спросил у режиссера Элема

Климова, тогда занимавшего пост секретаря Союза кинематографистов, кто из работающих на

Западе российских режиссеров представляет интерес. Ответ был: «Тарковский». Горбачев

назвал Кончаловского. Климов категорически отверг: нет. «Сегодня отношусь к этому

спокойно, — говорил Андрей в мае 1998 года, — но тогда меня это действительно потрясло.

Был и еще один эпизод, связанный с Элемом. Я вернулся в Москву, пришел в кабинет к нему и

говорю: «Хочу снимать «Рахманинова»…» — «Снимай. Только не в России. Здесь мы тебе этого

сделать не дадим». Я чуть со стула не упал: как? Элем мысль развил: мол, ты нас бросил, когда

было трудно, теперь не жалуйся». Я лишь спросил: «А Тарковский?» Климов пожал плечами:

«Андрей — другое дело».

2

Заметную роль в «дальних странствиях» Кончаловского сыграла знаменитая американская

актриса, сестра не менее знаменитого актера, продюсера, режиссера Уоррена Битти Ширли

Маклейн, на которую так была внешне похожа Елена Коренева. Знакомство с ней состоялось во

время поездки режиссера в Нью-Йорк (подбирал документальный материал для «Сибириады»),

при посредстве Лив Ульман. Вместе с Лив, которую пригласила американка, они оказались на

концерте актрисы. Восхищенный ее танцевальным даром, Андрей преподнес Ширли

трехкилограммовую банку драгоценной черной икры. Советский режиссер не предполагал,

конечно, что совсем скоро Ширли Маклейн станет тем прибежищем, которое будет спасать и

оберегать его, когда он сделает свои первые шаги вне пределов Отечества. Через какое-то время

после этой первой встречи он позвонит ей и предложит сняться в «Сибириаде», в роли Таи

Соломиной, которую потом сыграют, в разные возрастные периоды, Коренева и Гурченко.

Ширли откажется.

И вот уже в Америке, когда Андрей ощутит «страшную пустоту одиночества — ни мамы,

ни родных, ни друзей — никого» и на него навалится депрессия, Ширли появится. «Она

вытащила меня из этого состояния. Отношения с ней для меня стали отдушиной, я нырнул в

них…» В «депрессивную» пору он жил в гостинице, где в основном обитали звезды богемы.

Режиссер описывает это место как мрачную крепость, в которой ему, под шум проливного

весеннего дождя, приходилось писать сценарий, а перед ним лежало письмо матери о том, что

нельзя жить без Родины, нельзя отрываться от дома…

С Ширли Маклейн он встретился на просмотре «Сибириады», который организовал для

голливудских коллег актер Йон Войт, чтобы продемонстрировать уровень русского режиссера.

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

148

Естественно, актриса отреагировала на свое сходство с Кореневой. Прошло время, Андрей и

Ширли стали жить вместе.

«…Вокруг каждой звезды существует какое-то число людей, при ней пасущихся и

кормящихся. Я как бы попал в ту же когорту, чем вызвал неприязнь к себе ее окружения.

Появился новый человек, посягающий на их кусок. В это время я выпивал каждый день — от

возбуждения и оттого, что возбуждение надо было погасить. Я вел себя как русский любовник.

Часто ревновал Ширли, особенно когда выпивал. По натуре я человек независимый, устраивать

через Ширли свою карьеру мне и в голову не приходило, я и сам себя считал звездой, хотя было

ясно, что в Америке я никто. Я пытался работать. Писал для Ширли сценарий, получалось

интересно, с отличной для нее ролью. Она выступала по всей Америке. Мы много раз ездили в

Нью-Йорк, жили в Лас-Вегасе, в Неваде, на озере Тахо. Почти каждый вечер я ходил на ее шоу.

Приятно было сидеть в самой лучшей ложе, с ледяным мартини в руке, слушать ее пение. «А

теперь я пою, — каждый раз непременно говорила она, — для моего сладкого медведя». Чтобы

держать уровень независимости, нужны были деньги. Он преподавал в университете

Пепердайн, получал гроши. Заработанное тратил на обеды с Ширли. Нет, он не жил на

содержании у актрисы. «Я не так воспитан. Я — мачо. Американцы считали, что с ее помощью

я пытаюсь сделать себе карьеру. Бесконечно это продолжаться не могло. Я сказал Ширли, что с

меня хватит…»

Пройдет немного времени, и русский режиссер получит наконец предложение снимать в

Голливуде полноценное кино. На его пути в «американский» период будут встречаться разные

женщины, но едва ли в такой роли, в какой выступала Маклейн, — в роли необходимой опоры

на время трудного освоения чужого, но все-таки желанного мира.

Андрей отправился в Америку из Франции с обычным советским заграничным паспортом,

но как частное лицо. Никого не спрашивал, не ставил в известность, не регистрировался в

консульстве. Он оказался в Голливуде с французами. Жил в доме художника-постановщика

Тавулариса, работавшего с Копполой. Замечательно почти животное ощущение свободы,

которое переживал на какое-то время прибывший в Калифорнию русский режиссер. «Помню, я

взял на кухне сэндвич, вышел в трусах из дома на улицу… Сел с сэндвичем на газон и понял:

это моя страна. Здесь я буду жить. Было ощущение свободы и пространства. Это ощущение

немыслимого пространства и немыслимой свободы каждый раз поражало меня в Америке…»

Гораздо позднее к нему на съемки «Гомера и Эдди» (1990) явится Юрий Нагибин для

работы над сценарием о Рахманинове. Фильм снимался в штате Орегон, местах, по ощущению

первозданности напоминающих Западную Сибирь. Обозревая пространство, писатель видел и

реку, похожую на отечественную, и тайгу такую же, и чайку — и все это было «беспартийным»,

в отличие от родного, российского. От осознания этого, признавался Нагибин режиссеру, на

душе у Юрия Марковича становилось гадко. Тогда никто, кроме Кончаловского, не мог ни

услышать, ни понять этих переживаний писателя. Отношения их были достаточно близкие и

доверительные. Тем более трудно было Андрею воспринять ту, совершенно «партийную»,