Много еще чего несуразного сталось за время становления инфорнавтики. Во многих случаях, чему в немалой мере способствовало нежелание Амфитериата делиться информацией, проявления сверхтрансляционной паранормальности получили разноречивую оценку и обросли небылицами, в результате чего уже не представлялось возможным отделить правду от вымысла…
Снарт, при всех его недостатках, а он был капризен и весьма своенравен, обладал по крайней мере тремя неоценимыми в условиях продолжительных экспедиций качествами. Он, в противоположность Шлейсеру, быстро осваивался в будь какой обстановке, легко сходился с людьми и, при неизменном статусе “души” любой компании, ни при каких обстоятельствах не терял присутствия духа. Впоследствии, когда к ним присоединились Аина с Гритой, именно он и Сета стали цементирующей основой, накрепко спаявшей экипаж. Сейчас же, извлекая из бездонной памяти и выдумывая по ходу все новые истории, он безуспешно пытался пронять леденящими кровь подробностями включившуюся в игру и оказавшуюся не менее острой на язык Сету, чем несказанно веселил Астьера.
Чего только не нагородил в пылу увлечения Снарт, пока “Ясон” подбирался к солнцу. У какого-то Эрнандеса будто бы на месте сердца появилась селезенка. У не менее неведомого Нернстона на месте ушей выросла вторая пара кистей рук. Трансмит Ротвальд, более известный в кругу любителей выпить как Алканавт Первый, стал жертвой необычной формы биологической интарсии. Из-за инактивации какой-то из родительских хромосом, его кожа, мало того что покрылась незаживающими язвами, так еще и располосовалась как у зебры на черные и белые ленты. У пилота Рушена при опробовании TR-линии к одному из набитых звездами асторгу в Козероге разом проявились все скрытые мутации, веками накапливающиеся в генах пращуров.
А что касается некоего Гольдъяйера из Управления галактической связи, о котором ни Шлейсеру, ни Астьру ничего не было известно, так тот вообще вернулся из рейса на корабле из чистого золота, после чего, не понимая как такое могло случиться, тронулся умом. «Необъятен космос, а ступить в нем некуда, — резонерствовал Снарт. — В общем, полный экзосценоз. Вахропоппер с квазимордовским мурлом. Хочешь, “модуриалом” это назови. Хочешь, “мудариалом”. Тем, кто сгинул в пучине аконтинуальной квазимерности, стал экзотом, растворился в сонме инстантонов или остался в разобранном виде между пластами микро-макро-мегастениумов легче от этого не станет. И “макиавелизма” у метакосма не убудет. И время не обратится вспять…»
Сейчас, по прошествии времени, Шлейсер уже мог беспристрастно, и как бы со стороны, оценивать действия своей команды, не раз подводившие их всех на край гибели. Только впоследствии пришло осознание: его жизнь, так же как и жизнь его коллег была организована гораздо сложней и совсем не так, как ранее предполагалось.
Поначалу экспедиция больше напоминала увеселительную прогулку разгулявшихся гелиантропов. После замены в “точке Лагранжа” кассет на плазмоуловителях и лицензионного отстрела оказавшегося в поле видимости кометоида, “Ясон” вышел из эклиптики. Отсюда во всей красе открылся звездный океан, слагающий извечное единообразие с замысловато сложенной мозаикой из разливов газопылевых конденсаций. И хотя в любой точке гелиосистемы все созвездия выглядят одинаково, складывалось впечатление, будто на небесном своде что-то изменилось. Стрела вроде как изготовилась вонзиться в брюхо Дельфина, хвост Змеи, казалось, вот-вот обовьется вокруг шеи Козерога, а глаз Орла грозно пучился флуоресцирующими остатками расстрелянного кометоида, растекающихся инверсионными волнами по откосу Млечного Пути. Да, дезинтегратор “Ясона” не имел равных среди деструкционных средств космофлота. Он обращал материю в кванты и мог превратить приличных размеров астероид в диффузное облако и даже испарить его. За кометоидом тянулся тонкий газовый хвост. Отсутствие в нем пылевой составляющей свидетельствовало о юном возрасте подвергшегося разрушению космоформа. От комет, а в особенности от молодых, всегда ожидали каких-нибудь сюрпризов, главным образом потому, что происхождение части из них до сих пор оставалось неясным. Да и орбиты их не отличались стабильностью. Если вопрос генезиса малых космических тел эклиптического заложения считался более-менее решенным, то объяснить природу блуждающих в межзвездной глубине кометно-метеоритных обособлений пока не удавалось. Особую опасность представляли ксенокласты, движущиеся со стороны так называемого “слепого пятна”, то есть со стороны солнца. Они могли незаметно приблизиться будь к какому объекту и доставить космиянам немало хлопот. Правда, ”Ясону” такое сближение ничем не грозило, потому как его защита, способная выдерживать температуру и давление звездных недр, была настолько сильна, что ее не мог пробить даже уникластер — оружие особой мощности, которое уничтожает абсолютно все проявления материальности, включая продукты аннигиляции и силовые поля.
На тот период от экипажа не требовалось усилий ни по управлению полетом, ни по его навигационному обеспечению. Артинатор прекрасно справлялся с обязанностями пилота, штурмана и координатора программы. “Ясон” исправно вел себя в экстрим-режиме: почти мгновенно набирал ускорение, изумляя многоопытного Астьера совершенством системы инерционной децентризации; с легкостью уровня вирт-имитатора совершал сложнейшие маневры из разряда высшего космопилотажа; избегал фокальных плоскостей силовых конденсаций; обходил магнитные и гравитационные засеки. Поскольку исследования по борьбе с гиперперегрузками и волнами мегадавления только выходили из экспериментальной стадии, возможностям супераллоскафа можно было только позавидовать. Ускорения, исчисляемые тысячами g и сопутствующая им фазодинамика вызывали в структуре материальных носителей превращения, нигде более в рамках антропогенного времени не встречающиеся. Ударные волны при таком давлении, а это десятки миллионов атмосфер, настолько мощны, что превращают твердое тело в жидкость, жидкость в пар, а пар в динамическую плазму. Если учесть, что физиологическая плоть способна выдерживать нагрузку 12–15g, то легко представить, что ожидает стелланавта, испытавшего надпредельное ускорение без соответствующей инерциал-компенсации.
Венера и Меркурий с обратной стороны солярной мельницы не мешали. С надэклептических высот, на фоне зодиакальной подсветки, не только звезды, но и Земля с окружающим ее термоспектрозонарием, смотрелась по-особому. Над серповидной кромкой ночного бока, там, где нежная лазурь сменяется субразреженной фиолой, угадывался тянущийся за планетой диссипационный шлейф из атмосферных газов, вулканической и штормовой пыли. В ковше Большой Медведицы тлела невзрачная Дугба — его, Шлейсера, звезда. В раструб, обозначенный топодинамикой окрестных звезд, скоплений, Аттрактора, был нацелен и TR-коллектор “Ясона”, готовящегося после предстоящих испытаний к нелегкой, полифазной и еще неизвестно что предвещающей экипажу инфорт-одиссее. Древние говорили: «Как назовешь корабль, так он и поплывет». Отцы неоклиперов, стеллеров, трисов [39] в том числе и создатели этого аллоскафа (а “Ясон” был предметом особой гордости разработчиков “ПанГала”) не без трепета относились к именам своих творений. “Икары”, “Фаэтоны”, “Сизифы”, “Дионисы”, “Прометеи”… Где они?.. Одни сгорели в печах, где нарушаются положения постулата Клаузиуса, другие растворились в подпространственных разделах, упали в «прану» или сгинули в аргонах, в бездонных жерлах контофагов и подобных им энергофейсах. Так что же их ожидает? Каким будет исход?..
Спикулярный обвод солнца на первый взгляд тревоги не вызывал. Звезда как обычно обильно плевалась плазмой. Видоискатель астрографа то здесь, то там выхватывал из черноты надкоронального декора огнецветные пиробласты — раскаленные обломки неизвестного состава и непонятно каким образом оказавшиеся на орбитах. Возможно, это были астероиды, волей случая вплетенные в низку солнечного ожерелья, возможно, ксенокласты из числа остатков Вулкана или продукты самого солнца, а может и что-то другое. Этим вопросом никто никогда не занимался. Время не пришло.
