Ощущения, испытываемые телепортантами при переходах, описанию не поддавались. Да и не было ниаких ощущений. Провал в небытие, сродни действию наркоза, и медленный мучительный выход из бесчувствия. Вот и все, что оставалось в памяти. Хотя за какие-то доли секунды до разборки на кванты — Шлейсер отдавал себе в том отчет — сознание, как при ускоренной съемке, успевало запечатлеть некоторые детали осуществляемой трансформации: угасание чувств, искажение геометрических контуров, вой, шум и наконец появление интерференционного ореола по обрамлению фильеры TR-канала. Переход в состояние метаиндивидуальности инфорнавт не ощущал, микрокосм не наблюдал. Все происходит быстро. Информаген объекта перемещается не по траектории, будь то пространственная (искривленная гравитацией) или эвклидова (прямая). Да и перемещения как такового нет. Есть мгновенный, в рамках вселенского времени переход сжатой до размеров вакуумной флуктуации информационной матрицы из одной точки мультимериума в другую, причем неважно какое расстояние их разделяет.
Первые мысли после прихода в себя: «Все ли на месте? Гомеостаз не нарушен?..» Больше всего при сомации боялись неожиданной развертки “спящей” части генома, когда воспроизводились оставшиеся от предков рудименты: жаберные щели, перепонки между пальцами, саблезубость, шерсть по всему телу. И даже в тех случаях, когда восстановление происходило без искажений, все равно инфорнавты со временем трансформировались в некие “трансгенные культуры” — мутагены. Или как любил при случае пройтись на счет коллег Снарт — мудагены. А что? Все понимали — при такой работе рано или поздно в исходный геном обязательно внедрится какой-нибудь инородный фактор, что, правда, может проявиться не сразу и не обязательно должно вылиться в патологию.
Все случаи инфортационных отклонений фиксировались, а сведения о них передавались в Амфитериат космоантропологии, где был создан соответствующий музей закрытого типа. В этот паноптикум, за редким исключением, допускались только те, кто имел отношение к работе или службе в структурах ГУРСа. Вряд ли стоит комментировать мысли тех, кто там побывал, особенно в первый раз. Были случаи, когда после осмотра экспозиции начинающие аллонавты оказывались в больнице, переводились в другие подразделения и даже увольнялись.
Шлейсер тоже немало чего видел, причем не только за стеклом витрин или в руководствах информатек, но и вживую…как оно было…
В первый раз он стал свидетелем материализационного дефектогенеза, когда у трансолога Фархад-Харифа после возвращения из рейса к звезде Галлиал на лице вместо мышечной ткани образовалась кость. Хариф был в очень тяжелом состоянии и не мог ничего объяснить. Исинт и приборы тоже не смогли прояснить ситуацию, так как нигде и ни в чем не обнаружили признаков аномальности. Впоследствии к Галлиалу послали несколько беспилотных кораблей. Все они вернулись в исправности и никаких сведений об источниках трансцендентности не принесли. Комиссия, расследовавшая данный случай, пришла к выводу, что помеха, исказившая информаген Харифа, возникла при его обратной инфортации и носит случайный, не поддающийся систематизации характер. Так оно было или нет — осталось невыясненным. Тем не менее изменения в планах корпорации “Альтикос”, заявившей права на Галлиал, произошли. Экспедиций туда больше не отправляли, из-за чего компания понесла серьезные убытки. Шлейсер хорошо знал Харифа и даже пытался потом его найти. Но след трансолога так и затерялся в режимных структурах Амфитериата, доступ куда был строго ограничен.
Следующий случай проявления инфортационного ксенотропизма запомнился ему особенно ярко. В то время он завершил обследование группы объектов из скопления Актель-IV, где предварительно автоматами были обнаружены следы тристерция, до этого в природе не встречавшегося. Тема представляла особый интерес, потому как нахождение тристерция в естественных условиях и почему-то именно в девятикомпонентной молекулярной форме из исключительно редких трансурановых изотопов, было так же необъяснимо, как, например, высадка на планету, укутанную в ксирил или обнаружение в архейских толщах остатков древней цивилизации. Прогнозы выглядели весьма впечатляющими. Шлейсер готовился к сдаче отчета и консультировал проектантов ОБЦЕСИСа по вопросам организации в Актели более детальных изысканий. Тогда он и познакомился с Мелардом и его экипажем. Мелард исследовал В-рукав аммоноида Альбакруст. Так называлась компактная звездная микроволюта в срединном галактическом поясе, невидимым с Земли из-за пылевой завесы. Там тоже обнаружили тристерций. Мелард не раз обращался к нему за советом и уговаривал присоединиться после сдачи материалов по Актели к его команде. Потом он отправился на Альбакруст. Но там у них что-то случилось. Экипаж в срочном порядке эвакуировали. То, что Шлейсер увидел, повергло его в шок. Прежде всего, у аллонавтов обнаружился жуткий гипертрихоз, причем волосатость распространилась не только на все лицо и тело, но и на ладони, и даже на ступни ног. Но самое ужасное было в том, что у всех без исключения скелет оказался сложенным из хрящей и поделенным на сегменты, отчего тела их складывались вдесятеро и не могли держаться вертикально. Вообще-то каждый инфорнавт после деконтаминации испытывает определенные неудобства, связанные с нарушением деятельности опорно-двигательного аппарата. Но если при нормальном раскладе утрачивается, да и то ненадолго, лишь способность к бегу и плаванию, то локомоция экзотов Меларда вообще не имела ничего общего со свойственными человеку движениями и больше соизмерялась с передвижением пресмыкающихся, червей и насекомых. Причину опять не установили, хотя все узлы применяющихся в инфортации устройств были подвергнуты тщательнейшей проверке. Континуальных аномалий в окрестностях Альбакруста тоже не выявили. Как по эту, так и по ту сторону раздела, космос вел себя исправно.
Самым же необычным случаем проявления закулисного параморфизма, и тому он тоже стал свидетелем, было превращение Неафида — овер-драйвера транспортной компании “КосТра” — в вайвмена. Управляемый им транспорт “Протазан” ушел на запланированное графиком задание. Шлейсер остался погостить у отца в лунной Реголиде. Следующим рейсом Неафид должен был перебросить его снаряжение на открытую в поликомпонентном охвостье периферийного рукава безатмосферную, но интересную в плане энергетического сырья планету Эсхаторан. Неафид сдал груз каталогизирующим спутники Мильвесты изыскателям и отправился в обратный путь. Но в инфорт-системе опять произошел сбой. Сам ”Протазан” с его содержимым материализовался, как и должно быть — без отклонений. Но Неафид, мало того, что превратился в стопроцентного “хомо кибертикуса”, так еще и трансформировался в некую, никогда ранее не встречавшуюся субстанцию. Он стал как бы наполовину частицей, наполовину волной. Его тело приобрело полупрозрачный вид с размытыми контурами, а мозг и внутренние органы продолжали функционировать, хотя по логике вещей должны были разрушиться под действием света. Он дифрагировал, интерферировал, просачивался через отверстия, с равной долей вероятности отражался от материальных преград и проходил сквозь них. В общем, вел себя как электрон в микромире или фотон при контакте с полупрозрачным зеркалом. Перемещался он пульсациями, то появляясь, то исчезая из вида, и даже время от времени раздваивался. Движения его сопровождались оптической волной, а то и рябью, следовавшей вслед за ним и со всех сторон его окружающей. По поводу происхождения человека-волны высказывались самые разные, в том числе и эйдетического толка предположения. Допускалось даже, что настоящий Неафид остался в вакууме, а здесь воспроизвелся его вневременной фантом, телетаксическая проекция. Но почему тогда отразившиеся столь нетривиальным образом на его геноме преобразования не коснулись инфорт-матриц неодушевленных предметов, артинатора, да и самого “Протазана” тоже?..
Расшифровка той скудной информации, которую успел записать телеквантор, показала, что Неафида, возможно, на какой-то миг зашвырнуло в безмериум или скрутило в струну многомерности, а может и завязало в какой-то более сложный топологический узел, где, к примеру, геометрическая плоскость может иметь одну или разделяться более, чем на две поверхности, центр симметрии находится везде, радиус любой произвольно взятой окружности бесконечен, а линии короче прямых… А может произошло что-то другое. Сам Неафид объяснить ничего не смог, потому как ничего не помнил и в момент перехода ничего не ощущал. Он был не в себе. Поэтому те бессистемные обрывки фраз, которыми он пытался что-то комментировать и которые никто не понимал, эксперты Амфитериата относили к проявлению реакций галлюцинативного характера и значения им не придавали. Вследствие диссипации волногена — а этот процесс, как ни пытались, но остановить не смогли — он испытывал страшные мучения. От болей не спасали никакие средства. Понимая, что дальнейшая жизнь лишена смысла, он стал просить об эвтаназии, как о единственном средстве, способном избавить его от страданий.
