вспоминает Петр Тихонович Шевченко, участник штурма Кенигсберга.

«В кружке по изучению биографии товарища Сталина.

Мой метод изучения

Я изучаю биографию товарища Сталина. Молодые рабочие нашего

варочного цеха ЦБК-1, которые занимаются в кружке вместе со мной, часто

обращаются ко мне с вопросом: “Как ты готовишься к занятиям? Ты всегда

знаешь”. Сегодня я хочу ответить на этот вопрос. Когда я слушаю нашего

пропагандиста, я веду конспект, оставляя большие чистые поля в тетради.

Каждую субботу после работы я трачу 2-3 часа на подготовку к следующему

занятию.

Г. Заборская, нормировщица».

«Калининградский комсомолец», 19 ноября 1948 года.

В пропагандистской работе большая роль отводилась ежегодным

демонстрациям — майским и ноябрьским. О них наши собеседники тоже

вспоминают с теплотой. На демонстрации шли даже с ночных смен. К ним

заранее готовились: изготовлялось много украшений, плакатов; на все это

уходили немалые средства и силы. Было много знамен, и никто не отказывался

нести их, это считалось честью.

— Мне нравилось ходить на демонстрации, — говорит Анна Андреевна

Копылова. — Там было весело, интересно. Все— жизнерадостные, с

праздничным Настроением. В выездных буфетах торговали конфетами,

шоколадом, спиртными напитками. Все строились в колон-

ну. Впереди директор с секретарем парткома и председателем профкома.

Пели, плясали. Ходили с детьми. Шли колонной до «Площади Трех Маршалов»,

мимо руин. На площади играл духовой оркестр. На трибуне стояли первый

секретарь обкома ВКП(б), другие руководители, представители промышленных

предприятий города.

В пропагандистской работе бывали и курьезные случаи, которые, впрочем, в

то время доставляли участникам немало переживаний. Рассказывает Серафима

Николаевна Огурцова из Краснознаменска:

— Когда работала в райисполкоме в Большакове, произошел такой случай. Я

готовила выставку: вырезала и наклеила портрет Сталина на картон, вставила в

рамку и прислонила сушиться. Случайно — вниз головой. Это заметил агент

НКВД, брат жены начальника нашего НКВД. Он меня стал ругать за это. Затем

меня вызвали в НКВД, расспрашивали про мое происхождение, национальность.

Рассказала я о своей матери, которая воспитывалась и была дружна с семьей

маршала Василевского: Думаю, что это меня спасло. Затем меня вызвал первый

секретарь райкома партии, а на партийном собрании мне объявили выговор.

После этого я стала очень бояться всего.

Таких историй случалось немало. Еще об одной из них рассказал Алексей

Ефимович Мальцев:

114

— Я немного рисовал, и комсорг нашего техникума поручил мне еделать

лозунг: «Все на выборы народных судей и заседателей!» В слове «заседателей»

я пропустил букву «с». Было поздно, плакат повесили, и я пошел спать. А под

утро тормошит меня комсорг, лица на нем нет. Я и не понял сразу в чем дело.

Быстро исправил, вот так и обошлось. А могло быть и хуже.

Нельзя сказать, что вера в непогрешимость Сталина была всеобщей.

— Как и многие люди, я тогда верил в Сталина, — продолжает рассказ

Алексей Ефимович, —I все было этим пронизано. Любой наш концерт начинался

с кантаты о Сталине. Но видели мы и то, что в жизни не так уж все хорошо, как

утверждала официальная пропаганда. Так, на своей шкуре многие знали, как

тяжело живет деревня. По рассказам старших ребят знали о «Завещании» В. И.

Ленина, где он давал характеристику Сталину и другим вождям.

Опасное это было знание: «Что творилось в верхах — нам было неизвестно,

— вспоминает Иван Егорович Д ы н и н, —мы могли только догадываться. Даже

было видно, но попробуй сказать, возмутиться. На другой день тебя бы не было

на свете. Раскассируют в два счета».

Глава 10. КУЛЬТУРА. ОБРАЗОВАНИЕ. РЕЛИГИЯ

В новой культурной среде. Королевский замок, храмы.

Шиллер с простреленным горлом. Девушка с веслом.

Культпросвет и прочее. На досуге. Народное образование.

Свобода совести по-калининградски

В новой культурной среде

Подавляющее большинство переселенцев имело весьма смутное

представление о том, как выглядит земля, на которой предстояло жить, о

немецкой культуре, о духовной среде, длительное время царившей в этих краях.

Немалую роль играло вошедшее за годы войны в кровь неприятие всего

немецкого. Вот почему первым переселенцам казалось, что вокруг них чужой

ландшафт, не те деревья, климат, иное небо, даже воздух какой-то не такой. Что

уж говорить об узеньких улочках, застроенных кирпичными домами с красными

черепичными крышами, о незнакомой архитектуре с ее готическим стилем. Все

непривычное, все чуждое русскому духу, русскому восприятию.

Вспоминает Анна Ивановна Рыжова, приехавшая семнадцатилетней

девушкой в разрушенный Кенигсберг:

—- Поразила особая мощь построек, твердость и неприступность. И в то же

время легкость через стремление ввысь. Мне трудно было понять это. Здесь

надо было родиться, вырасти. Другая психология, иное понимание вечности. В

первую очередь это ощущалось при взгляде на места священные — на кирхи,

костелы. Наши церкви, храмы добрей как-то, гостеприимнее. Строгость и

угловатость здешних соборов не соответствует нашему русскому характеру. Я

могла любоваться ими как произведениями архитектуры, но никак не

воспринимала в качестве места, где тебя поймут и поддержат. Внешний их облик

как бы предупреждал об обратном. Веет от них каким-то холодом и

отчужденностью. В дождливую погоду город производил унылое впечатление.

Давил узостью улиц, суровостью построек. В такие дни было ощущение

временности пребывания и особенно чувствовалось, что мы — чужие здесь.

Необычной, но более понятной и приветливой казалась сельская местность.

Т. П. 3-на вспоминает, как выглядели окрестности Гумбин- нена: «Какая тут

115

красота была. Это была сказка! Хуторочки были целенькие, прямо как

игрушечные. Красивые, маленькие, старинные домики, как из сказок Гофмана,

Кругом пионы, вишни. Речка, через речку мостик...»

в 1946 году Агния Павловна Бусель работала пионервожатой в школе.

Вместе со своими воспитанниками она пешком обошла весь Правдинский район.

Во время этих походов они осматривали частично сохранившиеся немецкие

усадьбы в поселках Родники, Федотово, Луговое. Усадьбы были окружены

ухоженными парками со множеством цветов и уникальных деревьев:

— Недалеко от Правдинска — водохранилище, а на берегу разместился

голубенький ресторанчик. Стояли там и дом охотника, и дом рыбака. Многие

поселки сохранились в целости. В Луговом было имение Рудольфа. Так и

местечко называлось у немцев — Рудольфштадг. Там, рядом с домом,

располагалось надгробие этого графа. Я когда-то читала роман Жорж Санд

«Консуэло». Так там дается описание имения: подъем, дубовая роща, подземный

ход. Было такое впечатление, что описано это имение. Только в книге -^ другая

страна. Благоустроенные залы, великолепные камины, резьба, лепные

украшения по потолкам. Я водила детей и показывала, в каких условиях жили

графы и в каких прислуга.

В России, Белоруссии люди традиционно разделяли два занятия: прогулка по

парку — это одно, это отдых, а посещение кладбища — это другое, это долг,

моральная норма. А здесь их поразили кладбища- парки: «Очень любили ходить

на кладбище. Там было так красиво, было много цветов, кладбища были как

парки. Дети собирали клубнику», — говорит Раиса Сергеевна Гаргун из Г

вардейска.

Александр Сергеевич Штучный приехал в Калининград в 1947 году. Одно из