Смеясь, мы все вместе разлеглись на спальных мешках, брошенных рядом с костром. Солнце уже зацепилось эа горы, и теперь над нами всеми оттенками красного цвета полыхали облака.
Мы взяли в руки кружки, и Сергей произнес короткий тост, закончившийся сожалениями о предстоящем распаде нашей компании.
Выпив, Лешка уставился на Фатиму.
-- А она и вправду бешеная? -- спросил он меня, кивнув в её сторону.
-- Ты таких женщин никогда не встречал и не видал в самом кошмарном сне! Ко мне в Захедане знаешь, как ходила? Напоит, а потом пользуется.
Все дружно заржали...
-- Совсем не смешно. Смешнее было в Кальтуче, на базе нашей
партии.
-- А что было-то? Рассказывай, давай! Последний раз, может быть, сидим в этом составе. Ищи потом тебя по Роттер`дамам или Парижам ..
-- Хохма была классная, -- начал я, отерев рукавом губы. Из серии ЖЗЛ. Расшифровываю: Жизнь Знойных Леди. Впрочем, это были не леди, и даже не женщины. Это были разбойницы с большой дороги!
***
Однажды поднимались мы с Виталиком Капуновым из города на Кумарх и припозднились. Бензовоз, на котором мы ехали, сломался, и мы решили заночевать в Кальтуче. А там - праздник на всю катушку! Главная бухгалтерша сына женила. Нас не пригласили, потому что мы в ту пору были простыми техниками. Улеглись мы с Виталиком в спальные мешки прямо на полу, в недостроенном общежитии. Он сразу уснул, а я ещё долго о сыне и жене вспоминал. Вдруг дверь комнаты медленно открывается и на пороге, возникает трое пьяненьких, разнокалиберных, но всё-таки - женщин. Стоят, пальцами на нас тычут, переговариваются, ржут, как кони, определяются - с кого первого начать. Ну, и выбрали они, естественно, дробного Виталика. Схватились за низ спального мешка и утащили в неизвестность...
Я, конечно, расстроился. Уже не до сна! Беспокоюсь за жизнь друга и свою тоже. И вот, когда уже почти всё терпение кончилось, и я хотел идти искать товарища, дверь опять открывается, и на пороге, как на подиуме -
опять эти бабы! Стоят, качаются, взгляд на мне фокусируют.
"Все! -- думаю. -- Стерли Виталика до лопаток! Мой час настал!"
Когда глаза их, наконец, привыкли к темноте, они двинулись ко мне.
Схватили, тащат, повизгивают от предвкушения наслаждений и непристойностями себя будоражат. Готовят себя к очередному кайфу...
Особенно изощрялась белобрысая. Худая, как маркшейдерская рейка, кирпичом в нее не попадешь, не то, что мужским достоинством! Я каким-то чудом панику преодолел, изловчился, выбросил руки назад и успел зацепиться за трубу парового отопления. Они пыхтят, как паровозы, падают на меня поочередно, а я извиваюсь, ногой пытаюсь в их наглые морды попасть...
Но когда одна из баб, в три обхвата, на меня упала, моей Свободе пришёл конец! Придавив меня коленками, они оторвали мои руки от трубы, засунули их в мешок, застегнули его на молнию и потащили дальше! Сначала по полу, потом по камням.
Когда мешок расстегнули, я огляделся и понял, что нахожусь в
кернохранилище. Вынули они меня, положили на тряпьё, между высокими, под три метра, стопками ящиков с керном. Рейка бутылку откуда-то достала, налила стакан водки, и вылила мне в горло. А жиртрест задрала юбку, села на меня без нижнего белья чуть ниже живота и начала ёрзать. Я лежу, как столб. А она мне говорит:
-- Суслик! Ну что ты капризничаешь? Давай сам, а то Ленка, тростиночка наша, ленточкой яички твои перевяжет...
И, продолжая двигаться, ждёт, когда я, наконец, пойму безысходность своего положения. Центнер на мне трепещет, тощая за ноги держит и приговаривает: "Давай, милый, давай".
Делать нечего! Стал я ей подыгрывать тазом... Она расцвела, глаза прикрыла:
"Хорошо, миленький, хорошо", -- говорит. А я ногами в стопку ящиков
уперся и, в такт ее движениям, стал их раскачивать. Когда с меня начали
стаскивать нижнюю часть туалета, я толкнул посильнее эту шаткую стопку, она накренилась и с грохотом на нас повалилась. Ящики с
керном -- полтора на метр, весом килограммов пятьдесят-шестьдесят каждый! Хватило на всех! Но я в позиции снизу был. Переждал канонаду, как в блиндаже под этой теткой. Контузило совсем немного...
Вылез из-под завала, смотрю, а третья-то -- ничего девочка! Сидит -- ладненькая такая, с ямочками на щеках, -- и улыбается. Пьяно чуть-чуть, но в самый раз, Узнал ее сразу. Из какого-то текстильного городка в бухгалтерию нашу приехала.
Тут под ящиками Центнер с Рейкой застонали, но не от боли, это я сразу определил, а от досады. Я поправил ящики, чтобы они не скоро вылезли, отряхнулся от пыли, взял девушку за руку и пошел с ней на пленэр...
А там, я скажу вам, такая красота! Гости все уже по углам расползлись,
тишина кругом природная, сверчками шитая. Речка трудится, шелестит на перекате, луна вылупилась огромная, нами любуется. А девица повисла на мне, прожгла грудь горячими сосками, впилась в губы. Упал я навзничь в густую люцерну, в саду персиковом для баранов Вашуровских саженую, треснулся затылком о землю, и забыл совсем и о супруге, и о сыне семимесячном, и о вчерашнем своем разговоре с друзьями о верности семейной...
Утром пошел Виталика искать. Нашел в беседке чайной на берегу
Кафирнигана. Он сидел в углу пьяненький, глаза прятал. Бледный весь, в засосах с головы до ног. С тех пор женщин сторонится. Всех и категорически.
А начальник партии потом посмеялся надо мной, налил стакан водки и
приказал выдать новый мешок... Меховой.
Так что ты, Леха, готовься. На мясо, главное, налегай! Наверняка
Фатима придет к тебе под утро. Задабривать...
-- Пусть приходит, -- бодро ответил Суворов под общий смех.
-- Разберемся!
-- Врет он все... -- усмехнулся Житник. -- Про персиковый сад и люцерну. Мне Сосунок рассказывал по-другому. Это он с молодкой в клевере валялся. А Черный всю ночь подушку обнимал и так надолго расстроился, что Виталик целую неделю посылал буровиков на него поглядеть. "Если хотите увидеть, что такое Черная зависть, идите к Чернову и спросите, правда ли, что новенькая бухгалтерша умеет заниматься любовью?" -- говорил он им,
десятый раз, рассказывая о своих кальтучских похождениях.
-- Ты прав, Юрий! -- великодушно улыбнулся я в ответ. -- Я кое-что
прибавил, каюсь. Голая правда сильно отличается от голой женщины...
Особенно в привлекательности!
-- Заливать ты мастак! -- сказал Лешка, усаживаясь удобнее. -- И не стыдно тебе перед Лейлой?
-- Нет, не стыдно, -- ответил я. -- Все эти сказки из другой жизни. Очень и очень древней жизни... А Лейлу сравнивать я ни с кем не буду! Она единственная, кто мне сегодня дорог больше жизни!
***
А в это время Абдурахманов сидел в скалах прямо над лагерем обидчиков и пересчитывал людей Кивелиди.
-- Раз, два, три, четыре... -- считал он вслух. -- Семь мужчин, четыре женщины и ни одного автомата... Даже не интересно...
-- Есть у них автоматы под спальными мешками, есть! -- убежденно прошептал Хирург, лежавший справа от Тимура.
-- Надо этих хапуг прямо отсюда мочить! Подходить опасно...
-- Но тогда вам придется отжевать друг другу уши... -- усмехнулся Абдурахманов.
