-- Посмотри, Руслан! Он туда ползал! В тот следующий канава. Видишь: там внизу в яма юган воткнутый стоят, как на первый канава со шкура бараний. Он туда ползал! Хотел там умирать, чтобы потом кто-нибудь из его люди это место находил!

Конец его речи мы уже не слушали. Подбежав к указанному Бабеком месту, мы окружили его, и прямо руками стали разгребать рыхлый каменистый грунт. Через десять мгновенно прошедших минут, наши ногти заскребли по железу, и еще через минуту в наших руках была хорошо нам знакомая канистра со смесью коньячного спирта и водки...

   -- Больной он что ли? -- растерянно пожал я плечами. В одном месте сгнившую шкуру закопал, в другом -- спирта канистру, а в третьем -- наверняка будут лежать пустые банки из-под "Завтрака туриста". Или мои старые носки, которые я на штольне выбросил...

   -- Нет, он умный! -- покачал головой Бабек. -- Он шкура закапывал, и не один, наверно, чтобы собака настоящее место не находила...

Банка и носки тоже мог закапать, если пахнут харашо. Или, может

быть, чувствовал, что смотрит кто-то, и следы запутывал. Давай

дальше копать -- там земля еще рыхлый!

Стоит ли говорить, что творилось с нами после того, как мы,

практически одновременно, нащупали перехваченную алюминиевой

проволокой горловину первого мешка! Такого знакомого, такого родного, такого бугрящегося самородками пробного мешка! Не обращая внимания на кровоточащие раны на руках, мы продолжали раскопки. В яме оказались не только наши мешки, но и вьючная сума с золотом, намытом нами уже под мудрым руководством Учителя. В канистре была все та же смесь, благоухающая коньяком. Ни минуты не раздумывая, мы налили всем по кружке этой божественной жидкости, залпом выпили, потом молча посидели на мешках минут пятнадцать. А на шестнадцатой, уже хохотали над каждым словом, обнимались, хлопали друг друга по плечам. Со стороны могло показаться, что это десант пациентов "санатория" имени незабвенного Петра Петровича Кащенко...

   8. Сюрприз Бабека. Разговор у могилы.

   Ловко погрузив мешки с золотом на ишаков, мы стали решать, что делать с Учителем.

   Первым высказался Житник:

   -- Оставим его на тропе. Зачем нам эта головная боль. Найдут -- его счастье, а не найдут -- так сдохнет. А если совсем невмоготу -- отправьте его в кишлак с Бабеком.

   -- Нельзя его туда возвращать, не согласилась с ним Наташа. -- Он ведь оттуда сбежал.

   Житник был категоричен и не простил экзекуций над своим телом. В дебаты встрял Серега и как всегда высказался веско и правильно.

   -- Чтобы совесть свою не мучить, дотащим его до места нашего предполагаемого перекуса. Если, конечно, он до этого не умрет, в

чем я жестоко сомневаюсь. А если не умрёт, -- потащим его до ближайшего кишлака на анзобской тропе.

   -- А как потащим? -- спросил Федя. -- На ишаке он сразу окочурится.

   -- До тропы на руках спустим, -- ответил Сергей. -- А потом из палатки салазки сделаем и к ишаку привяжем...

Мы так и сделали. В полутора километрах от места нашего выхода на

тропу начинались крупноглыбовые развалы, те самые, где так печально

окончилась наша первая попытка прорваться в город. Не знаю, как мои

товарищи, но я предчувствовал, что нас там ждет что-то неприятное, и шел, как идут по минным полям. Бабек с автоматом на взводе шел в авангарде, внимательно озирая местность и следы на тропе. Я топал позади него с другим "Калашником". Легконогая Наташа с "ТТ", словно шаттл, оказывалась то справа, то слева от нашего каравана. Инвалидная команда, возглавляемая Лейлой, шагала рядом с ишаком, волокущим палатку с учителем. На труднопроходимых участках и крутых спусках его брали на руки.

   Через некоторое время справа, далеко за Ягнобом, нашим взорам

открылся Дехиколон. Улочки его были совершенно пусты. "Что же там

случилось? -- думал я, вспоминая идиллический вид, открывавшийся отсюда три дня назад.

   -- Передрались и теперь сидят по домам, оплакивают покойников? Или спрятали женщин и детей, а сами скопом ушли на облаву?"

   На подходе к злополучным развалам мы договорились, что первым в них войдет Бабек и, если все будет в порядке, вернется и помашет нам рукой. Его не было полчаса. Мы не знали, что и думать. Всё это время нами попеременно овладевали то растерянность и уныние, то слабые надежды на то, что Бабек попросту присел по большой нужде где-нибудь в укромном месте. И вот, наконец, из-за глыб показался наш разведчик и помахал рукой.

   -- Там есть два большой сюрприз для вас! -- радостно крикнул он и, не дожидаясь отклика, опять ушел за глыбы. Войдя в развалы, мы

остолбенели: За камнем сидели Фатима и Фарида с вещмешками в ногах и Юркиным ружьём на коленях!

   -- Ну и ну! Вот уж действительно - сюрприз, так сюрприз! Ничего не скажешь, порадовал! Взбодрил! Хоть с тропы вниз головой, -- произнес я, глядя на женщин исподлобья. Но Бабек. блестя глазками, тараторил, подбирая слова:

   -- Они нас спасал. Эта хитрый Фатима стрельба кишлак делал. Там все жители друг-друг драться стал!

   Бабек, как впрочем, и Лейла, всегда хуже говорил по-русски, когда волновался. Я его успокоил, и попросил все рассказать, не спеша и обстоятельно.

   ***

   Как только Фатима очутилась в кишлаке и поняла, что оставаться там

придется долго, а может быть и навсегда, она стала присматриваться к

мужчинам. Добродушный Бабек значительно завуалировал эту часть рассказа, но, зная Фатиму-сладострастнипу, не трудно было представить реальные события. Одному дехканину она очень понравилась, и скоро он стал прогуливаться вокруг дома учителя, где знойная женщина с сестрой нашла временное пристанище. Но жена любителя "клубнички'', настоящая хохлушка, бывшая разбитная работница городского общепита, сумела настроить против иностранки всех женщин доселе спокойного горного селения, и Фатиме стало очень туго. Так туго, что она решилась немедленно бежать. В любое другое время правоверные мужчины вряд ли допустили бы такое, несоответствующее шариату, поведение своих женщин, но золото Уч-

Кадо уже сделало свое чёрное дело. Кишлак раскололся на два враждебных стана, жаждущих полновластного контроля над рудником и добытым металлом. Наверняка, именно из-за этого, Учитель, уже тяжело раненный, решил до лучших времен спрятать золото вне кишлака. Так вот, минувшей ночью, услышав взрыв на Уч-Кадо и воспользовавшись возникшей суматохой, Фатима с сестрой схватили Юркины двустволки, спрятанные учителем в сундуке с учебниками, и, набив вещмешки подвернувшейся едой, бежали из кишлака. И надо же было такому случиться -- они наткнулись на прохожего, и Фатима, не долго думая, всадила ему дуплетом в грудь из вертикалки! Что тут началось! Оба враждующих лагеря решили, что начались широкомасштабные военные действия и тоже схватились за

оружие!

   -- И чем все это кончилось? -- спросил я,

   -- Они стрелял, пока патрон был. Не бойся, они плохой стрелок! Раненый, наверно, мало был. Таджик стрелять не любит. Мирный народ. Потому долго живет.

   -- Ну-ну, мирный! Десять лет уже воюете друг с другом! И, похоже, до последнего таджика будете воевать...

   -- Это не наш люди! Это афганский моджахед чистый вода мутить, чтобы опиум Москва и Америка хорошо возить был. Или узбек хочет Узбекистан уходить. А ночь, Фатима говорит, кишлачный народ, автомат за угол держал и стрелял, куда не видел!