– Через два-три?

– Доносов слишком много, и они постоянно прибывают. Вы же понимаете, я не смогу разобраться в них за день.

– Что вы, я не тороплю!.. Тем более… я что-то чувствую себя все хуже и хуже… Ах, как колет в боку! До свидания, брат мой… Право, не знаю, смогу ли я принять вас через два-три дня… В моем возрасте легко расхвораться на недели, а то и месяцы…

– Поправляйтесь, ваше преосвященство, ведь если вы сляжете, город останется без пастырских наставлений.

– Останется?..

– Останется, ваше преосвященство. Останется без своего епископа, – безжалостно заключил Бартоломе, – если этот самый епископ не будет во всем содействовать святому трибуналу.

И резко поднялся, давая понять, что теперь разговор действительно закончен, но епископу следует хорошенько подумать, прежде чем противоречить святой инквизиции.

Федерико Руис, альгвасил[8] инквизиции, исполнял свой долг со спокойствием философа. Тридцать лет служил он святому трибуналу. Ничто уже не могло его удивить. На его глазах одержимые дьяволом бились в конвульсиях, ведьмы с пеной у рта выкрикивали проклятия, еретики клялись и божились, что они не виновны. Федерико Руис ко всему привык. Он не был набожным человеком. Он просто исполнял свой долг и исполнял неплохо. Когда не был пьян.

На этот раз ему предстояло арестовать колдуна. В сопровождении пяти стражников явился он к дому дона Фернандо де Гевары, знатного сеньора, алхимика и астролога, чернокнижника и поклонника дьявола.

Дверь открыл старый слуга, за которым по пятам следовала борзая собака. При виде вооруженных незнакомцев пес зарычал.

– Тихо, Цербер! – велел ему слуга. – Чем могу служить?

– Нам нужен дон Фернандо!

– Извините, – пробормотал побледневший слуга, – сеньор вряд ли захочет вас принять…

– Никто не спрашивает о его желаниях! Где он?

– В своем кабинете…

– Проводи нас!

Слуга провел стражников через анфиладу комнат. Собака все также следовала за ним, тихо ворча.

– Я доложу сеньору, – сказал слуга, остановившись перед очередной дверью.

– Прочь! Я сам о себе доложу! – распорядился альгвасил.

Он решительно толкнул дверь, и все шестеро ворвались к комнату. Старый слуга последовал за ними, растерянно приговаривая:

– Сеньор, сеньор! Я не хотел, чтобы они вам мешали, но они не стали меня слушать…

Дон Фернандо де Гевара, крепкий чернобородый мужчина лет тридцати пяти, встал из-за стола при виде вошедших.

– В чем дело?

– Вы дон Фернандо де Гевара?

– Разумеется. А вы кто такие?

– Сеньор, эти люди, – пролепетал слуга, – они ворвались, не спрашивая… они угрожали… они… кажется, они хотят арестовать вас! – последнюю фразу старик произнес громким шепотом, словно это слово – «арестовать» – оскорбляло святыню. Старик был бледен, губы его дрожали. Он был глубоко убежден, что его хозяин – не просто человек, он – существо сверхъестественное. С ним нельзя обходиться как с простым смертным. Его нельзя просто взять и арестовать, как заурядного преступника.

– Арестовать? Меня? – удивленно переспросил де Гевара. – Но за что? Я..

– Я не уполномочен отвечать на ваши вопросы! Я должен препроводить вас в… Впрочем, там вам все объяснят! – оборвал его Федерико Руис. – Прошу вас, дон Фернандо, – и альгвасил указал рукой на дверь.

– Так вот оно что, – тихо и как будто задумчиво произнес де Гевара. – Арестовать… Как это мерзко, как подло!..

Он перевел взгляд с равнодушного лица альгвасила на тупые рожи стражников и вдруг решительно заявил:

– Это ошибка! Я никуда не пойду!

– Разумеется, ошибка, сеньор, – подтвердил слуга. – Иначе и быть не может…

– Заткнись! – велел ему один из стражников.

– Мне очень жаль, дон Фернандо, но в таком случае мы будем вынуждены прибегнуть к силе.

– Да? А может, вам приказали меня убить?

– Нет, доставить вас в целости и сохранности, к чему я приложу все усилия!

– Попытайтесь! – де Гевара рванул из ножен кинжал, но как только он сделал резкое движение, собака внезапно бросилась вперед и вцепилась в его рукав.

– Господи, помоги! – ахнул слуга. – Цербер взбесился – он напал на своего хозяина!

– Взять его! – велел альгвасил.

Воспользовавшись моментом, стражники навалились на де Гевару и обезоружили. Собаку отогнали ударами алебард.

– Валаамова ослица заговорила, что же удивительного в том, что пес признал в своем хозяине еретика? – философски заметил по этому поводу Федерико Руис.

Дрожащими руками старик зажег свечу и пристроил ее на хромоногий столик. Причудливые тени заплясали на стенах маленькой комнатушки. С потолка свешивались гирлянды паутины. Кучи мусора и старого, вонючего тряпья валялись по углам, словно здесь никогда не убирали. Сюда никто не мог входить, кроме маленького горбатого крещеного еврея по имени Яго Перальта. Здесь почти не было мебели, за исключением огромных, окованных железом сундуков с массивными навесными замками. Связка тяжелых ключей позвякивала на поясе у Яго, и этот звук казался ему неземной музыкой, приятной, как пение сладкоголосой красавицы, священной, как перезвон церковных колоколов. У каждого человека есть такой потайной уголок, святая святых, если не в подвале дома, то хотя бы в душе. Всем остальным запрещен вход туда.

Кто-то коллекционирует редкие картины, кто-то собирает старинные книги. Яго всю жизнь копил сокровища. Он наживал их долго, мучительно долго, с ранней юности, начав простым менялой в лавочке около собора св. Петра. Затем он стал ссужать деньги под залог. Сперва к нему обращались полунищие студенты, мелкие торговцы, несчастные вдовы. Но год от года дело ширилось. Тех бедняков, что были вынуждены отдавать еврею последние свои вещи, имевшие хоть какую-то ценность, сменили знатные господа. Немало фамильных драгоценностей перекочевало в сундуки Яго Перальты. Ожерелье распутной графини, тратившейся на красавца-любовника, золотой крест епископа, бриллианты игрока и повесы… Яго помнил историю каждой драгоценности, ее вес и стоимость. Несмотря на свой почтенный возраст – шестьдесят лет – он обладал замечательной памятью. Иное дело – должники. Их было слишком много. И они могли надуть. Еще в молодые годы Яго взял привычку записывать, кому какую сумму он ссудил и под какой процент. Пересматривать свои записи он любил почти так же, как и перебирать сокровища. Отрадно было видеть, что выданная сумма, помещенная в левом столбце листа, раза в полтора-два меньше суммы полученной в итоге и записанной в правый столбец. Впрочем, случались промахи. Не все должники оказывались исправными плательщиками. И далеко не всех можно было посадить в долговую яму. Однажды знатный сеньор, который был должен Яго пятьсот эскудо, спустил на него борзых собак. Яго никогда не забудет этот день. Это было страшно, это было унизительно, это было больно. Укусы зажили, от страха он не умер, а к унижениям за свою долгую жизнь еврей привык. Но борзые в клочья разорвали его штаны. А новые штаны, между прочим, денег стоят. Наипервейшее правило: тот, кто хочет нажить состояние, должен избегать лишних расходов. Так что обновку Яго позволял себе раз в десять лет, не чаще. Новые штаны все же пришлось купить. Потому что без них нельзя появиться ни в одном приличном доме. И что мог поделать крещеный еврей со знатным сеньором, который, к тому же, пригрозил сдать его в руки святой инквизиции? Только мысленно посылать ему проклятия и желать всяческих неприятностей и на этом свете, и на том.

Но довольно мрачных воспоминаний! У Яго есть то, что всегда может исцелить его израненную душу. Старик откинул крышку одного из сундуков: тот был полон монет различных достоинств, со времен Римской империи до сего дня. Яго погрузил в них свои крючковатые пальцы. Прикосновение к их холодной, чуть шероховатой поверхности давало Яго почти физическое наслаждение. Испанские дублоны, флорины из города герцогов Медичи, венецианские дукаты, золотые иперперы павшей полтора столетия назад империи ромеев, динары с берегов Леванта, гульдены Северной Европы… О, как мелодично они звенят! Как бесподобно они сверкают! О, этот божественный, неземной свет!..