– Ворота закрыты, – сказал кто-то из страдальцев. – Ночь ведь.

– А перелезть через забор можно. На то Бог руки-ноги дал, – заявила Старушка. – Надо выделить добровольцев, и пусть себе лезут на здоровье. Греха тут нет, это святое дело.

Братья-Близнецы вызвались сами, но больше никто на это святое дело выделять себя не решался. Тогда опасная Старушка указала на меня и высказалась за голосование. Меня выбрали добровольцем. Только Малютка воздержалась. Зато Сверхмученик поднял сразу обе руки.

Тут Бубнист, у которого в этот момент наступила светлая безболевая минутка, ударил в бубен и запел, приплясывая:

Но его попросили замолчать, чтобы не разбудить конюхов.

– Нас десять душ, значит, должны вы десять конских яблок достать. Никого не обидьте! – проинструктировала Старушка добровольцев.

– Мне потребны два кругляша! – заявил Сверхмученик.

– А мне не нужно ни одного, – мягко сказала Малютка. – Я боюсь испортить цвет лица.

Все посмотрели на нее с осуждением, как на вероотступницу. Но я почувствовал к Малютке еще большую симпатию.

Близнецы, согнув спины, встали у забора. Я по их плечам поднялся вверх и, ухватившись за торцы досок, подтянулся. Переметнув туловище через верх забора, я уперся ногами в поперечную доску и по очереди подтянул к себе братьев. Мы одновременно спрыгнули внутрь двора, где стояли телеги. Из конюшни доносилось сонное топтанье лошадей. Крадучись пробрались мы туда и остановились у больших распахнутых дверей. Кони спали стоя.

Надо было приступать к выполнению задания, но тут возникла неожиданная закавыка. На полу конюшни имелся конский навоз в достаточном количестве, но не в виде кругляшей. Он был рассыпчатой и даже жидкой консистенции. Мы не знали, во что его собирать и как его транспортировать через забор. Да и годится ли такой навоз для лечения: ведь речь шла только о яблоках?

Вдруг из-за угла конюшни вышла могучая пятнистая собака с большой головой. Вся ее шерсть была в сенной трухе – видно, спала где-то, а теперь учуяла нас и решила проявить оперативность. Мы замерли в неприятном ожидании. Собака степенно подошла ко мне и деловито, без лая и озлобления, укусила меня за ногу. Я подпрыгнул, но смолчал. Мне не хотелось, чтоб мой болезненный крик услыхала Малютка. С другой стороны, я воздержался от крика потому, что боялся появления сторожа. У меня было опасение, что если нас поймают, то могут припаять статью за конокрадство.

Меж тем собака подошла к двум братьям и осуждающе посмотрела на них. Но кусать не стала. Они были так похожи один на другого, что у нее произошло раздвоение сознания, и она не смогла решить, какого брата надо наказать в первую очередь. Собака отошла от Близнецов, вернулась ко мне и задумчиво укусила меня за вторую ногу, для симметрии. Я опять подпрыгнул, но смолчал. Было очень больно, но в то же время я, как это ни странно, чувствовал некоторое облегчение. Очевидно, боль в ногах оттянула на себя боль от зуба. Но тут у меня возник вопрос, почему молчит собака. Не бешеная ли она?

Все это происходило вроде бы при полном согласии и взаимопонимании. Собака меня кусала, но не лаяла. Я был кусаем, но не кричал. Однако на Близнецов такая пантомима произвела угнетающее впечатление, и они с шумом бросились к забору. В это мгновение из домика, примыкающего к конюшне, вышел сторож в ватнике. Я ожидал потока извозчичьей ругани или даже физических действий.

И вдруг увидал, что этот человек держится рукой за щеку. Я понял, что наш брат по страданиям не причинит нам зла.

– Конских яблок сегодня нет, овес дали плохого качества, – произнес незнакомец с каким-то нездешним акцентом. – Что касается собаки, то она не бешеная. Она немая с детства.

Я с изумлением спросил его, откуда он узнал мои мысли и наши намерения.

– Многое знаю я, – уклончиво ответил конский сторож. – А сейчас я присоединяюсь к вам.

Нездешний (так окрестил я его) вернулся в сторожку, разбудил своего напарника, затем повел нас к воротам, открыл их и вместе с нами примкнул к шествию.

Когда мы, усталые и измученные, вышли к Охтинскому мосту, выяснилось, что его развели за шесть минут до нашего прихода. Это был наш последний мост. Выше по течению Невы мостов в те годы не имелось… Но надо было действовать, и вот мы постановили идти дальше вверх по Неве и искать перевоз.

Город кончился. Нева здесь не была одета в гранит: поросший деревьями и кустами берег выглядел совсем не по-ленинградски. Мы шли по пустынной дороге долго-долго.

И вдруг за кустарником мы увидели большой костер, казавшийся неярким в свете белой ночи. Потом послышались голоса. Мы вышли на полянку у самой воды, где вокруг костра сидели пять мужчин разного возраста. Они молча уставились на нас, мы молча смотрели на них. Наконец Самый Пожилой из незнакомцев сказал:

– Мать честная, мы-то думали – облава. А это опять зубники! Ишь, сколько их развелось! Вчера шесть штук приперлось, а сегодня целых одиннадцать!.. Из-за мостов? – обратился он к Сверхмученику, учуяв в нем предводителя.

– Из-за мостов, – скорбно ответил Сверхмученик. – Но нас не одиннадцать штук, а одиннадцать персон.

– Ладно, персоны так персоны, – добродушно согласился Самый Пожилой. – Идите к огню, погрейтесь.

Незнакомцы тактично освободили место, и мы встали вокруг костра. Каждый, подержав руку над огнем, торопливо прикладывал ладонь к щеке; после нескольких таких прикладываний зубу становилось немножко легче. Сверхмученик совал обе руки прямо в пламя, а затем молниеносно подносил их к лицу. Пахло паленым.

Уважаемый Читатель! Вас, конечно, интересует, что это за люди уступили нам место у костра. То были невские речные пираты. В те времена они еще существовали и гнездились главным образом на Охте и выше по правому берегу матушки-Невы. Это были люмпены, которые имели лодки, – большею частью краденые. На корабли они, конечно, не нападали, и черного флага с черепом и двумя костями у них не имелось. С этой мрачной эмблемой они были знакомы лично только по этикеткам на бутылках денатурата. Речные пираты промышляли тем, что продавали налево бревна, оторвавшиеся от сплавных плотов, брали то, что плохо лежит, с береговых пристаней и складов. Они же охотно перевозили пассажиров с одного берега на другой, заламывая за это пиратскую цену. Действовали они главным образом по ночам.

Согрев свои зубы, Сверхмученик вступил в коммерческие переговоры с руководителем пиратов. Самый Пожилой потребовал за перевоз к спуску Летнего сада по полтиннику с души. Мы быстро собрали деньги, причем я уплатил за Малютку: она выбежала из дома без кошелька. Братья-Близнецы скинулись каждый по семнадцать копеек, больше у них не имелось. Со Счастливца руководитель пиратов взыскал рубль, дополнительно за вещи.

– Вас Леша-Трезвяк переправит. В моторке поедете, прямо как графья, – заверил нас Самый Пожилой. – Леша, подгони свою посудку!

От группки пиратов отделился один в кепке цвета восходящего солнца и шаткой походкой пошел по берегу, за кусты. Через несколько минут послышалось тарахтенье мотора, и вскоре Леша-Трезвяк подрулил на моторке к мосткам, находившимся совсем близко от костра. На носу суденышка было написано: «Надежда». Увы, оптимизм внушало только название.

– Страшно на такой лодке плыть, – заявила Старушка. – Вполне затонуть можно.

– Вы, бабуля, на людей панику не нагоняйте! – возразил руководитель пиратов. – Вам давно газета с того света идет, а вы за лодку беспокоитесь.

Мы стали грузиться.

Сверхмученик обосновался на носовой банке, все другие на трех остальных. Моей соседкой оказалась Малютка; она села между мной и Бубнистом.

Счастливец долго грузил свои покупки; пираты помогали ему в этом деле. Леша-Трезвяк занял место на корме и стал возиться с мотором. Тот нехотя завелся. Леша на своем пиратском жаргоне дал совет: