— Друг, ха? — я забавлялась со своим утешителем.

— Это была не твоя вина. Такие мужчины, как он, должны быть кастрированы. — Я кивнула и фыркнула в знак согласия. —  Но, если он когда-нибудь снова появится рядом с тобой, Оливия, я убью его.

Мне это нравилось. Мне это очень нравилось.

Заглавная песня сериала «Друзья» доносится из моего маленького телевизора, когда я выхожу из душа. Я шаркаю в гостиную в своем халате и тапочках, осматриваясь вокруг, словно не зная, где  нахожусь. Калеб быстро перемещается на диване, освобождая мне место, и я сворачиваюсь в углу, после чего решаюсь на некоторую честность.

— Ты мне нравишься, Калеб, — ляпнула я и закрыла лицо в смущении руками. — Господи, это звучит, как признание пятиклассницы.

Он оторвал взгляд от телевизора, его золотые глаза смеялись.

— Ты хочешь встречаться?

Я ударяю его по руке.

— Я не шучу. Это серьезно. Мы вместе - не очень хорошая идея. Ты не знаешь, кто ты, а я точно знаю, кто я, и именно поэтому, ты, вероятнее всего, захочешь спастись.

— Но ты ведь на самом деле не хочешь, чтобы я это делал. — Он был наполовину серьезным. Ну, или, по крайней мере, он больше не улыбался.

— Нет, не хочу. Но это будет к лучшему. — Я просовываю руки в рукава своего халата, нервничая и чувствуя боль в своем животе. К тому же, взгляд, которым он смотрит на меня, не делает все происходящее проще.

— Ты играешь мной здесь, словно с каким-то йо-йо

[27]

, — говорит он, держа обе свои руки на коленях, словно готов встать в любой момент.

— Знаю, — быстро говорю я. — Мне кажется, я не тот тип девушек, с которыми ты хотел бы дружить.

— Я не хочу быть просто твоим другом.

Я замерла; мое видение покачнулось и расфокусировалось, а мое жалкое и злое сердце начало раздуваться, словно воздушный шарик.

Я в растерянности. Мне не следует поступать с ним так, но я хочу. Потираю виски. Все это было слишком сложно и несправедливо. После трех долгих лет, я много чего хочу, но это не реально. Он не знает, кто я, а если бы знал, то не сидел бы сейчас в моей гостиной.

Я прогоняю воздух через нос. Хорошая Оливия умоляет меня разорвать с ним все раз и навсегда. Она помнит гребаный аэропортно-синий и пятно краски на потолке. Помнит, что случается, когда эти воспоминания прорываются сквозь нашу пустую жизнь и напоминают о том, как ужасно происходящее. Мы поворачиваемся обратно к телевизору. Нам обоим неловко и некомфортно. Пару часов спустя Калеб ушел, высосав остатки надежды из моих легких.

— Запри все двери и позвони, если я тебе понадоблюсь, хорошо? — Я киваю, прикусывая нижнюю губу. Я не хочу быть одна, но я слишком смущена, чтобы просить его остаться.

— Увидимся завтра. — Я посылаю ему сигнал «останься», пристально глядя на его красивое лицо. Он вроде бы колеблется, и на мгновение, мне кажется, что это работает.

— Что случилось? — шепчу я. Пожалуйста, не позволяй ему вспомнить. Пожалуйста, позволь ему вспомнить.

— Ничего... просто мне кажется, будто мы уже делали это прежде… У меня что-то вроде дежавю

[28]

, понимаешь?

Прекрасно понимаю,  потому что вы всегда так мы прощались, когда были вместе. Он никогда не оставался на ночь, потому что я не позволяла.

— Ну, пока.

— Пока, — говорю я.

Я делаю себе чашку чая и устраиваюсь на диване. Однажды я его уже потеряла из-за своей гнилой внутренности. Моя ложь начала распутываться одна за другой до тех пор, пока он не стал слишком отягощен ею, после чего посмотрел мне прямо в глаза и попрощался навсегда. Я помню чувство оцепенения, когда я смотрела ему вслед, а затем и всю оставшуюся часть дня, пока не поняла, что он не вернется. Никогда. Тогда, стены моей эмоциональной плотины рухнули вокруг меня. Боль, которую я испытала в первые шесть месяцев, была ужасно сильной, жгучей и усиливающейся каждый день, словно боль в горле. Спустя полгода, когда боль уже стала постоянной, нехватка его не давала мне покоя. Калеб ушел, Калеб ушел, Калеб ушел...

Даже сейчас, когда он вернулся в мою жизнь, я все еще чувствовала его отсутствие. Время, проведенное с ним, я знала, было заимствовано, и вскоре ужасная боль вернется снова. Это лишь вопрос времени, когда он узнает о нашем совместном прошлом и моей цепочке лжи.

Я решила заполучить еще день. Если у меня мало времени, то я должна, по крайней мере, быть с ним так долго, как это возможно. Я поднимаю трубку и набираю номер его квартиры. Он не отвечает, так что я оставляю сообщение на его автоответчике, прося перезвонить мне, что он и делает спустя 10 минут.

— Оливия? Ты в порядке?

— Я в порядке, все хорошо. — Я отмахнула его обеспокоенность, словно он мог увидеть меня. — Я еду к тебе, — быстро говорю я.  — Не хочу сидеть в одиночестве, к тому же ты все равно обещал мне ужин.

Я жду, затаив дыхание.

Повисла пауза, в течение которой я кусаю губы и зажмуриваюсь. Может у него есть планы с Лией.

— Отлично, — наконец говорит он. — Тебе нравится стейк?

— Я люблю мясо в любом виде. — Я вздрогнула, когда он засмеялся. — Дай мне направление. — Я записываю серию автомобильных дорог и улиц, которые он мне диктует, но потом отбрасываю ручку в сторону. Я знаю здание, которое он описывает. Его невозможно не заметить, когда едешь через водоканал, чтобы добраться до вереницы шикарных кафе и бутиков, которые выстроились на пляже. В нем около тридцати этажей, сияющих словно «ОZ».

Когда я приезжаю, то вручаю ключи от своего «Жука» помощнику камердинера и иду в прохладный вестибюль.

Швейцар приветствует меня. Его глаза изучают меня, начиная с ног и медленно поднимаясь к моему лицу. Я миллион раз видела этот взгляд на лицах друзей Калеба. Я была среди них, но не одной из них. Их глаза были настроены на «Laboutin» и «Gucci», поэтому, когда я появлялась в своей обычной одежде, их взгляды скользили мимо, словно я наскучила им. Большинство их разговоров начиналось с фраз, вроде «Когда я отдыхал в прошлом году в Италии...» или «Новый папин парусник...». В таких случаях я была молчаливым слушателем, который никогда не покидал Флориду, особенно не на игрушечной шхуне своего покойного папочки. Мой папа был из тех парней, которые бросают свои пустые пивные бутылки в мужчин, удачливее себя.

Когда я жаловалась на это Калебу, он обучал меня искусству снобизма.

— Смотри на них так, словно ты знаешь все их секреты, и они покажутся тебе скучными.

Когда я в первый раз сунула свой нос к одной из богатеньких наследниц, она спросила меня, где я купила свои туфли.

— В «Payless», — ответила я. — Правда забавно, наши туфли идентичны, однако на те деньги, что ты заплатила за свои, можно было месяц кормить маленькую страну. — Калеб подавился коктейлем из креветок, а наследница никогда со мной больше не разговаривала. Я почувствовала в себе больную власть. Тебе не нужно быть богатым и могущественным, чтобы запугать кого-нибудь, достаточно лишь быть субъективным.

Я не смотрю на швейцара, но быстро моргаю в его сторону, словно он меня раздражает. Он улыбается.

— Вы пришли к кому-то в гости, мисс? Вы в гоооооости, миииисс?

— К Калебу Дрэйку, — говорю я. — Вы не могли бы сказать ему, что Оливия здесь? — И только потом я услышала, как открылась дверь лифта, и увидела, как Рики Рикардо кивнул кому-то за моим плечом.

— Оливия, — говорит Калеб, кладя руку мне на поясницу. Я подпрыгиваю от его прикосновения.

Калеб улыбается швейцару.

— Этот парень жульничает в покер. Он  надул меня на сотню долларов на прошлой неделе. —Маленький придурок сияет в ответ. И почему внимание Калеба превращает людей в живых светлячков?

— Сэр, это были самые честные сто долларов, которые я когда-либо заработал.

Калеб ухмыляется и ведет меня к лифту.

— Тусуешься с персоналом? — спрашиваю я, когда дверь за нами закрывается.