Когда танец закончился, я не смог найти Конни и сел за стол перевести дух. Ко мне подошел ее дядя Стюарт.
– Здорово, Стю! – сказал я и тут же горько пожалел об этом. Назвать такого человека «Стю»! У меня была отвратительная привычка – сокращать некоторые мужские имена в явной попытке как можно скорее подружиться с их обладателями. Причем это желание будили во мне не сами имена, а люди. Дядя Стюарт был невелик ростом, но его присутствие в комнате ощущали все. По натуре он был тихим человеком, однако стоило ему заговорить, все прислушивались. Старший брат, патриарх, бессменный ведущий пасхального седера.
Впрочем, допускаю, что мое фривольное «Стю» не имело никакого отношения к тому, что случилось дальше. Может, он просто случайно услышал комплименты, которые я весь вечер расточал родственникам Конни, и счел мой восторг чрезмерным. А может, ему не понравилось, как лихо я отплясывал хору. Как бы то ни было, он подсел за стол (оставив между нами один пустой стул) и медленно склонился ко мне. До того момента я был убежден, что он вообще не знает о моем существовании.
– Ты знаешь, кто такие филосемиты? – спросил он.
Я ответил:
– Наверное, люди, которые любят евреев?
Он важно кивнул. Кипа сидела у него на макушке как приклеенная.
– Хочешь анекдот?
Дядя Стюарт не производил впечатления человека, который любит травить анекдоты. Может, он знал, что анекдоты люблю я?
– Ага. С удовольствием послушаю.
Он смерил меня долгим взглядом – таким долгим, что от этого взгляда музыка затихла у меня в ушах, а сияние его глаз затмило свет люстр.
– Сидит еврей в баре. Тут заходят антисемит и филосемит, – наконец проговорил он. – Перед этим они поспорили, кто из них больше понравится еврею, кого он выберет. Антисемит убежден, что еврей выберет его, а не филосемита. Филосемит не верит. Как еврей может выбрать человека, который готов стереть все его племя с лица земли? В общем, подсели они к нему и попросили их рассудить. Еврей поворачивается к филосемиту, показывает пальцем на антисемита и говорит: «Я выберу его. Он хотя бы говорит правду».
Дядя Стюарт не рассмеялся, даже не улыбнулся. Мой же смех – громкий, но вполне вежливый – в следующий миг застрял у меня в горле, потому что дядя Стюарт встал из-за стола и ушел.
– При чем тут я?
– Она говорит, Иисус такого сказать не мог. Она думает, это что-то иудейское.
– Иудейское?!
– Ну да, из Ветхого Завета.
– А, ну если иудейское, то это, конечно, я написала. Я ведь тут единственная еврейка.
– Можешь хотя бы еще разок прочитать текст и сказать, действительно ли это цитата из Ветхого Завета?
– По-твоему, я всю Библию наизусть знаю?
– Сколько лет ты, говоришь, проучилась в еврейской школе?
– И поэтому я теперь великий спец по Ветхому Завету?
– Конни. Пожалуйста.
Она еще раз перечитала абзац.
– По-прежнему считаю это галиматьей, которую мог бы сказать Иисус, чтобы все вокруг запищали от восторга. Впрочем, может, это и правда что-то из Ветхого Завета. Погугли.
Из нас двоих Конни была Человеком, Который Гуглит. Это часто помогало нам решать насущные проблемы. Например, в ресторане, когда мы оба вдруг забывали, чем отличаются ригатони от пенне, Конни забивала в поиск «чем отличаются ригатони от пенне» – и вуаля, ответ появлялся на экране. Нам больше не нужно было выслушивать идиосинкразические речи официантов, столь богатые сравнениями и мучительными отступлениями от темы. Я-машинка выдавала нам простой и четкий ответ. Или вот, допустим, мы пили вино, и я спрашивал Конни (она лучше разбиралась в винах, чем я): «А белому вину тоже надо давать подышать, как и красному?» Конни не знала – или знала, но забыла, а теперь очень хотела вспомнить, – поэтому сразу же, не отходя от кассы, залезала в телефон и находила там массу полезной информации не только о том, нужно ли белому вину дышать, но и о разных сортах винограда, танинах и различных способах насыщения вина кислородом. Все это она беспорядочно зачитывала вслух, рассеянно и не глядя на меня. Еще Конни часто забывала, какой актер снялся в том или ином фильме, кто спел ту или иную песню, развелись такой-то и такая-то или еще нет… Чтобы все это узнать, она запросто прерывала наш разговор и утыкалась в я-машинку. Долгие попытки вспомнить о чем-то самостоятельно, немного подумать, были ей непонятны. Зачем спекулировать, когда можно пару раз кликнуть по экрану и получить точный ответ? Это сводило меня с ума. Я никак не мог свыкнуться с мыслью, что с нами за столом теперь всегда сидят Википедия, About.com, IMDB, ресторанный гид Zagat, «Тайм-аут Нью-Йорк», сотня-другая блоггеров, «Нью-Йорк таймс» и «Пипл». Ах, это забытое удовольствие – пострадать от собственной забывчивости, покрутить в уме имена кинозвезд, да так и не вспомнить правильного ответа. Что в этом дурного? Почему нам больше нельзя ошибаться? Из-за треклятой я-машинки мы с Конни ссорились чаще, чем по любому другому поводу – секс и его регулярность, моя «зависимость» от «Ред Сокс» и миллион прочих вещей вместе взятых в подметки не годились ее привычке за любым ответом лезть в я-машинку. (Кроме, пожалуй, детей. Из-за детей мы ссорились чаще всего.) Когда меня окончательно это доставало, я говорил какую-нибудь заведомую глупость: «Луна – это просто неяркая звезда», «В тортильи добавляют марихуану», «Мой любимый фильм с Шоном Пенном – “Форрест Гамп”» и спорил до посинения, вынуждая Конни залезть в телефон и замахать им у меня под носом (казалось, штуковина презрительно показывала мне язык и кричала: «Бе-бе-бе!»). «Ага, Том Хэнкс, конечно! Это был Шон Пенн!» – говорил я. «Да посмотри ты, болван, написано же – Том Хэнкс!» Наконец я тихо, со спокойной улыбкой спрашивал ее: «Неужели ты не знала этого без Интернета?» Вечер был испорчен.
Конни села за компьютер и забила цитату в Гугл. Ни единого результата.
– Значит, это не из Библии. Похоже, кто-то над тобой стебется.
– Кто-то надо мной стебется.
– А вот это, кстати, – сказала Конни, – очень даже по-еврейски.
В 11:34 утра я написал:
СеирДизайн,
я жду от вас ответа с пятницы. Полагаю, люди, работающие в IT-секторе, должны часто проверять почту, потому что люди, работающие во всех секторах, регулярно проверяют почту. Однако вы не отвечаете, и меня это расстраивает. Дело крайне срочное. С вашей легкой руки кто-то украл мои персональные данные и теперь пользуется ими в Интернете. А может, это вы их украли? Прошу учесть, если я в ближайшее время не получу от вас никакого ответа, то сообщу о происходящем в высшие ннстанции.
Ответьте как можно скорее.
– Высшие инстанции, – проговорила Конни. – Ребятки с Фейсбука это оценят.
– У тебя есть идея получше?
Пятнадцать минут спустя я написал им снова:
А вы, случаем, не Чак Хагарти, он же «Аноним», задолжавший мне восемь тысяч за протезирование? Неправильно, что один-единственный человек может оказывать такое влияние на жизни других людей. Но как вы наглядно продемонстрировали в прошлом, в Интернете все именно так и устроено, правда, Чак?
– Бетси закончила с мистером Перкинсом.
– Хорошо. Иду.
Пожалуйста, объясните, при чем тут эта цитата из Библии. Я не хочу, чтобы меня считали последователем какого-либо вероисповедания. Я – атеист. У меня клиника, а не секта! Рот есть рот. Я – врач-стоматолог и лечу заболевания полости рта, независимо от того, какая религиозная чушь потом из него летит. Этой биографией вы нанесли мне личное оскорбление, прошу ее удалить. В противном случае с вами скоро свяжется мой адвокат.
– Доктор О’Рурк?
– Да.
– Вас ждет мистер Перкинс.
Это была Бетси.
– Я в курсе, Бетси. Очень скоро я уделю ему внимание, но в данный момент я немного занят, как вы видите.
– Я вижу только то, что вы сидите в Интернете. Не думала, что Интернет важнее мистера Перкинса.
